- Что они там? Веселятся? – послышался довольно бодрый голос ветерана.

Стефан вздрогнул. Старик зашевелился, передвинул вместе с подушкой голову. В синем пятне света от окна Стефан мог разглядеть его морщины, щетину, чёрные глаза.

- Дело молодое. Это почти в каждое дежурство Балюбаша или Сергачёва случается. Если один дежурит, то и второй приходит… Призовут молодых девок – больных, от чего они тут лечатся не знаю, и проказничают. Я тут тоже раз ходил, подсматривал. Выдумщики! Притащили старый разряженный аккумулятор от автомобиля, прицепили проводки, девка ноги раздвинула, они ей в клитор ток пускают. Все ржут. Девка хохочет, подруга её на пол со смеха упала…- старик хитро засмеялся.

Стефан почувствовал озноб.

- А в мертвецкую не спускался? – продолжал пытать ветеран. – Что молчишь? Я ходил. Интересно. Там в холодильнике трупы лежат до вскрытия.

- Там замки на дверях, - сказал Стефан.

- Эх ты, невнимательность! … Не на всех дверях замки. Где замки, там что-то ценное хранят, а где замков нет, там трупы. Толкни дверь, она откроется.

- Крики там какие-то, - заметил Стефан, осознав,  что нет смысла скрывать от старика свой разведрейд в подвал.

- А это спецэффект!... На первом этаже психушка – суицидальный центр. Самоубийцы по ночам кричат, жить не хотят, а врачи заставляют. Крики как – то в подвал, по трубам что ли, передаются…

  Стефан чувствовал, что уже не уснёт. Он хотел перевести разговор на другую тему.

- Николай Степанович, ты воевал?

- А как же…у Рокоссовского. Брал Кёнигсберг, освобождал Варшаву, - оживился дядя Коля, по ночам он спал плохо, поэтому был  рад собеседнику. - Кёнигсберг Рокоссовский отдал на три дня на  разграбление. Заходишь в квартиру, дверь открыта, а немка раком стоит.

- Зачем?

- Чтоб не убили. Бери что хочешь, жри, стол накрыт, еби её, только детей не тронь. Вот так. Война. А на четвёртый день маршал объявил приказ, кто на том же самом будет пойман, расстрел. Три дня можно, потом крышка. Это фрицам за упорство их дали, очень уж упорно они воевали. Много наших там полегло, друг мой Славка. У него тоже вторая ходка была, по одной мы статье…

- Так ты, дядя Коля, сидел? – удивился Стефан.

- Так у Рокоссовского все сидели. Маршал и сам сидел. Его армия самая отчаянная была, одни головорезы, уголовники. Немцы очень армию Рокоссовского боялись.

- Я про это не слышал.

- На зону наборщики приезжали. Кто хочет досрочно освободиться, статью смыть, те могли в армию Рокоссовского записаться. Тоже отсев был, не всех брали, кто хотел, потому что ежели бандит, так тот бежать с оружием мог и опять в тылу грабить… Я записался в десант. У меня два прыжка с парашютом было, а потом на фронт.

- Дядь Коль, по какой же ты статье проходил?

-Медвежатник я, - с гордостью сказал Николай Степанович.

- По сейфам?

- Большой специалист.

- Навыки с годами не растерял, дядя Коля?

- Мастерство не пропьёшь…Я до сих пор связку отмычек с собой таскаю, - дядя Коля запустил руку под матрац, извлёк из замшевого мешочка, аккуратно затянутого бечевкой, завязанной бантиком, набор ключей.

- Не шутишь?

- Эти отмычки в сороковом году знали два банка в Киеве и один в Виннице, не считая квартир…А тебе что, помощь нужна? – сообразил дядя Коля.

- Может и потребуется, - неуверенно сказал Стефан.

- Ты-то вроде молодой, а от ревматизма тут лечишься?

- Нет, я  на обследовании.

- А я тут завсегдатай. Меня в этой больнице каждая собака знает. Я здесь лет двадцать лечусь… Ты квартиру ещё не завещал?

- Нет ещё. А что, надо?

- Отношение сразу будет лучше, и лекарства импортные, германские. Если надо они сами предложат. А если хочешь, возьми инициативу на себя. У тебя квартира есть?

-Есть.

-А я свою отписал.

- Кому?

- Медсестре Цветковой, Елизавете.

     За окном светила луна.

Через пару  дней Данила пришёл к Полине в комнату общежития, где она жила. Полина так была занята подготовкой к последнему экзамену, что сдержала восторг по поводу нового костюма Данилы. " Большевичку" он сменил на " Версачи", " Красную зарю" на " Гуччо". Будто случайно Данила отодвинул на сторону дорогой галстук, показывая лейбл Джанни Армани над белоснежной сорочкою. У Данилы появилась новая привычка – воображаемо тыкать в грудь собеседника пальцем, чтобы сверкала  в свету огромная печатка на указательном пальце с выгравированными вязью буквами ДС- Данила Сухоруков.

- Полина, мне телеграмма пришла.

- Да? – Полина оторвалась от учебника.

   Данила протянул бланк с наклеенными телеграфом словами " Уезжаю на родину навсегда. " Пинкертон" закрыли за долги. Всем привет. Стефан"

- Странная телеграмма,- сказала Полина, прикрывая колено полой домашнего халатика.

- Ничего странного, - обозлился Данила.- Стефан свалил, чего и следовало от него ожидать.

- А больница?

- Значит выписали.

- На какую родину он поехал?

    Данила деланно пожал плечами.

- У каждого человека есть родина. Есть родина и у Стефана.

- Я думала он из Москвы.

- Нет, он по-моему, из Урюпинска.

- Ты чего-то раздражаешь меня сегодня, Данила.

- Хоть чай пригласила бы попить.

- Мне некогда. Не видишь, я к экзамену готовлюсь.

- Я по поводу предложения.

- Сегодня мне не до тебя.

- Ты обещала, если я здоров, выйти за меня.

- А ты любишь меня?

- Ты знаешь.

- Я думала, ты любишь Лёлика.

- С ним кончено.

- Точно?

     Данила снял с подоконника горшок с цветком:

- Хочешь я буду есть землю.

- Не надо, подцепишь дезентирию…Ты точно думаешь, что Стефан уехал?

- Я не думаю, я знаю!

- Данил, не обижайся. Давай встретимся послезавтра.

- Почему послезавтра.

- Завтра экзамен.

- Хорошо! – Данила хлопнул дверью.

   Идя по коридору, он со злости бил о стены тракторной подошвой ботинок от "Гуччо". На стенах от ударов оставались чёрные следы.

Следующей ночью ординаторская оказалась пуста. Дежурил молодой врач, недавний выпускник вуза. Сон его был крепок. После полуночи он уходил в комнату отдыха и спал там до утра.

Николай Степанович легко вскрыл дверь. За ней оказалось помещение с несколькими столами, телевизором и сейфом в углу. Ни одна из отмычек Николая Степановича к сейфу не подходила. Он попросил Стефана разыскать ему канцелярскую скрепку. Скрепкой сейф открылся почти мгновенно. В верхнем отделении стояли истории болезни тех больных, что на сегодняшний день лежали в отделении. Среди них Стефан нашёл свою. На обложке размашистым почерком стоял диагноз: "Подозрение на СПИД". У Николая Степановича было записано: "Аутоиммунный ревматоидный миокардит волганочного генеза. III стадия ". Дядя Коля спросил, что это означает. Стефан отвечал, что объяснит потом. Он внимательно просмотрел истории нескольких не только больных, находящихся на  лечении, но и тех, чьи дела отложили в архив. Архивные истории лежали в нижнем отделе сейфа. Незамеченными Николай Степанович и Стефан вернулись в палату.

       Утром Стефан и Николай Степанович, утомлённые ночным походом, спали почти до обеда. Наскоро похлебав больничный жидкий суп, съев морковную котлету с винегретом, выпив вишнёвый кисель, Стефан решил прогуляться. Николай Степанович отправился в палату полежать, почитать  " Советский спорт", Начиная с Норильской зоны, он увлекался футболом.

На улице было холодно, мела метель. Здание больницы казалось ещё внушительнее и величавее. Оно уходило ввысь и будто смыкалось с небесами. Смешанные со снегом воздушные потоки охватывали крышу мощным вихрем, Смеркалось. Полная луна прорисовывалась низко над горизонтом. Стены серого здания, залепленные снегом, сливались с молочным маревом пурги, растворялись в ней. Огни этажей смотрелись как иллюминаторы самолёта. Острые льдинки до боли стучали по лицу, сыпали за воротник. Стефан снял шарф, расстегнул пальто, чтобы получше закутать шею, и мгновенно почувствовал, что холод промораживает его хилое тело насквозь. Захотелось кричать. Плюнув на прогулку, во время которой он планировал внимательно осмотреть основной корпус клиники снаружи, Стефан поспешил к освещённому подъезду. Кто-то тронул Стефана за рукав, он обернулся.