"Посрать. Просто поехали и все. Без вопросов. Если ты не поедешь, значит система взяла верх над тобой".

Это была наша секретная уловка. Если употреблялась фраза про систему, то нужно было соглашаться. Иначе приходилось признаваться самому себе, что ты слабак, а это не так уж и приятно. Да вообще неприятно, если честно.

"Погоди, я хочу взять музыкальную паузу". – Написал я.

"Время пошло".

Ненавязчивый электронный бит, игравший в проигрывателе все это время, закончился, и, как назло, зазвучало "Эльдорадо".

"…Черной жемчужиной солнце розовеет в лазурной воде,

Наши надежды пылают роскошью этого юга…"

Я набрал номер Волошина.

– Алло, – послышался его недовольный голос.

– Здравствуйте, это Алексей.

– Здорово.

– Мне нужно уехать домой, – наврал я, – можно я возьму отпуск на три дня?

– Леша, у тебя что-то случилось? – Совсем как-то по-отечески произнес он.

– Да нет, нет. Все в порядке, не волнуйтесь, – я старался говорить как можно трогательнее, давая понять, что все как раз наоборот, что у меня, действительно, проблемы, – просто мне нужно сейчас быть дома. По семейным обстоятельствам.

Волошин несколько секунд подумал, потом сказал:

– Езжай, конечно, раз такое дело. Отпуск можешь не брать.

– Спасибо. За меня Максим останется, он в курсе по всем вопросам. Я буду на телефоне, если что.

– Разберемся. Это все?

– Да. Все. До свиданья, – я положил трубку.

"У меня досрочный ответ", – написал я Нинзе, – "поехали"

"Тогда резко подрывайся на Белорусский и покупай билеты на поезд до Симферополя, который уходит через два часа".

"Ок"

"Как купишь, позвони мне и вали сразу на Курский. Встречаемся на перроне".

"Все я пошел"

"Давай"

Я продирался сквозь шумную толкающуюся толпу к своему вагону. Со второй стороны платформы прибыл поезд из Адлера, пассажиры и встречающие заполнили собой весь перрон. Юношеская сборная по боксу со следами соревнований и напряженных бухачей на суровых лицах спортсменов, какой-то многочисленный пионерский лагерь с гитарами за спинами, обгорелыми носами и неуловимым очарованием первого сексуального опыта, витавшего рядом в воздухе, стареющий ловелас в коротких джинсах и нелепом пиджаке, подающий руку не очень молодой спутнице, помогая ей выйти из вагона, заебанные в прямом и переносном смысле проводницы, мечтающие просто лечь спать, и усатые проводники, мечтающие подлечиться. Целеустремленные покорители столицы в тренировочных штанах, пытающиеся вырваться из нищеты и скуки своего уездного городка, молодые пары, непонятно что потерявшие в грязи черноморского побережья, вечно пьяные и никогда не унывающие студенты. Много, много людей разом выскочили из поезда и побежали, заторопились по своим делам, а я просачивался сквозь это море человеческих эмоций, зажав в одной руке паспорт с билетами, а во второй зубную щетку и пасту, наспех купленные в ларьке по пути.

Наконец, ужас Адлера закончился, а до конца моего состава было еще бежать и бежать. Нинзю я увидел за два вагона до. Он спокойно стоял рядом с проводницей, что-то впаривал ей и отхлебывал из бутылки, как потом оказалось, коньяк.

– Успел, – он посмотрел на часы, – а я уже боялся, что никуда не поедем. Пять минут осталось.

– Пиздец, как я бежал, – выдохнул я.

– Будешь? – Нинзя протянул мне бутылку.

– Погоди, передохну.

– Ребята, заходите уже, – окрикнула нас проводница.

Я удовлетворенно отметил про себя ее, достойное для женщин этой профессии, телосложение и внешность класса "под бухло сойдет". Мы протянули ей паспорта и билеты.

– Как там в Ялте? – Спросил Нинзя, – Купаться можно еще?

– За деньги все можно, – интригующе ответила она.

– Это мы обязательно проверим, – он улыбнулся.

Нашими попутчиками оказалась пожилая семейная пара. Он всю дорогу отгадывал кроссворды и спал. Она всю дорогу читала любовный роман и спала. Они вежливо предложили нам поесть, если мы голодны. Мы отказались и ушли тусоваться в тамбур, чтобы не напрягать наших милых старичков.

Я так торопился на поезд, что совершенно не подумал ни о еде, ни о выпивке. Хорошо хоть догадался купить зубную щетку. Зато Нинзя затарился основательно. Литр коньяка, литр виски, бутылка минералки, нарезка и шоколадка.

– А почему именно в Ялту? – Спросил я его, глядя на потемневший из-за мутных разводов на стекле окраинный московский пейзаж.

– Там на набережной подряд пять казино. Надо же где-то бабки на отдых брать. Я в инете посмотрел, у них правила такие, что можно, не считая, выигрывать, просто по базе.

– В смысле?

– Ну, играют везде на шести колодах. В двух казино играют с джокером. Везде surrender на тузе. И в одном казино цветной блэкджек.

– Халява.

– А я про что.

– Надо выносить.

– Согласен, – он отхлебнул коньяк и протянул мне.

В тамбур ввалилась веселая компания молодых людей. Два парня, четыре девушки. Мы разговорились. Они ехали в Коктебель, им тоже "просто надоело работать". Они предложили нам вино и моментально допили наш коньяк. Вино выглядело устрашающе, и было отвергнуто. Приглашение затусить в их купе, наоборот, принято.

Таможня подстерегла на полпути. Хмурые люди в форме ходили по вагонам и буравили колючими взглядами. Лай овчарки смешался с женским плачем и детским хныканьем – мать забыла свидетельство о рождении своей дочки. Цена вопроса двести долларов.

Украина встретила мягким солнцем и сочными зелеными красками из окна. Это было отмечено бутылкой виски и минералкой. Своих шумных друзей мы на время покинули, уж слишком назойливо они были веселы и слишком бесцеремонно пили наше бухло.

Чем ближе мы подъезжали к Симферополю, тем больше окружающая нас действительность становилась похожа на мозаику. Происходящее разбивалось на отдельные фрагменты и складываться в единое целое категорически не собиралось.

Вагон-ресторан удивил грязью, жирными пятнами на голубом фартуке толстой розовощекой продавщицы и наличием из еды исключительно лапши доширак. Вискарь радовал, но внезапно закончился. Веселая компания молодежи что-то рассказывала, смеялась и включала громко ретро 80-х. Потом девушка с пронзительными глазами и проколотой бровью целовала меня в тамбуре и говорила, чтобы я приезжал к ней в Коктебель. Горькая, теплая, непонятно откуда взявшаяся водка разливалась в красные пластиковые стаканчики. Нинзя с бутылкой честно спизженного у наших же товарищей вина пропал в отсеке проводницы. За окнами стало темно, в вагоне включили свет. Шатаясь, я зашел в свое купе. Старички не спали, беседовали о политике. Я, лежа на верхней полке, подискутировал с ними. Вроде получилось неплохо. Заснул, засунув в уши наушники от айпода, под песни Аббы.

"I don't wanna hurt you baby, I don't wanna see you cry

So stay on the ground girl, you better not get too high

But I'm gonna stick to you boy, you'll never get rid of me

There's no other place in this world where I rather would be

Honey honey, touch me baby, a-ha, honey honey

Honey honey, hold me baby, a-ha, honey honey"

Когда Нинзя растолкал меня, поезд медленно втягивался на Симферопольский вокзал.

– Иди, умойся, туалеты открыты, – сказал он, болтая в стакане пакетиком чая.

Я соскользнул с полки на пол, натянул джинсы и футболку. Утро пугало. В туалете вгляделся в свое лицо, отражавшееся в перечеркнутом трещиной зеркале. Глаза лихорадочно горели, щеки ввалились и подернулись щетиной. Почистил зубы, избегая соприкосновений с чем бы то ни было.

Вошел в купе, Нинзя услужливо протянул стакан чая, пожилая пара с жалостью посмотрела на меня.

– Мне бы пива, – почти взмолился я.

– Пиво купим на вокзале, – бодро отрезал Нинзя, – пей.

Чай обжигал горло и немного горчил. Поезд остановился, приехали. В коридоре началось шевеление, пассажиры похватали сумки и ринулись к выходу.