Поразмыслив, Володя пришел к выводу, что сегодня ему противопоказан кратчайший и простейший путь на монастырское подворье. Только через главные ворота, историческим путем богомольцев, словно бы смешавшись с ними, в жалком рубище и с посохом в руке!
Узкими проулками меж глухих садовых заборов Володя выбрался на улицу Лассаля, главную магистраль Посада. Недавно ее укатали асфальтом. Булыжник XVII века остался лишь на крутом подъеме к воротам монастыря, над которыми висела облупленная табличка: «Улица Лассаля, дом N 122». Чуть выше смущающей душу таблички торчали из кирпичной кладки концы железных балок, вделанных в, стену для большей прочности, потому что над входом в монастырь возвышалась надвратная церковь Архангела Михаила.
Пройдя сводами, Володя очутился во дворе, выложенном плитами песчаника, с каменным корытом посередке — тут в старину был не святой источник, а обыкновенный монастырский водопровод. Володя уселся на край корыта, вырубленного из цельного камня, и огляделся вокруг.
На веревках реяло белье, у дверей монастырской гостиницы стояли детские коляски, красная и синяя, возле паперти собора — оранжевый мотоцикл. По плитам песчаника расхаживали меченные лиловыми чернилами куры, в монастырском саду Володя узрел привязанную к колышку козу.
Вся эта современность мешала ему сосредоточиться. Володя закрыл глаза. Когда он их вновь открыл, он уже не видел ни белья, ни колясок, ни кур, ни козы. Только постройки XVII века. Мощнейшие стены. Башни, крытые медным листом. Но боже, как его разочаровала эта всероссийски чтимая путятинская мужская обитель! Какая казенная, стандартная архитектура! За спиной строителя, несомненно, стоял сам патриарх Никон. Благодаря его ценным указаниям в Путятине не сложился единый ансамбль.
— Разноголосица, эклектика, — бормотал Володя. — Памятник вмешательству начальства в творческий процесс.
В общем, к огорчению Володи, Путятинскому монастырю не повезло с самого основания и не везло потом. Он славился богатством, купцы жертвовали оклады на иконы из золота и серебра, но сами иконы с художественной точки зрения считались у знатоков явной посредственностью. Вся утварь тоже малохудожественная, ее можно было ценить только по весу. Впрочем, ничто из монастырских драгоценностей не сохранилось. Они были конфискованы после революции. Однако в Путятине ходили слухи, будто монахи до прихода комиссии по конфискации успели многое припрятать или растащить.
«На чем же строить экскурсию?… А что, если на истории раскола, связанной с именем Никона?»
Володя представил себе, как он ведет экскурсию к воротам монастыря по булыжной мостовой XVII века и рассказывает про патриарха Никона и протопопа Аввакума.
А дальше — на монастырском дворе — он расскажет, какую страшную силу отрицания противопоставил русский раскол царю-реформатору Петру Великому. И совсем наоборот, при Екатерине II раскольники, получив гражданские права, способствуют развитию отечественной промышленности. Купцы из раскольников основали фабрики и по Москве, и в Ярославской, Владимирской губерниях. Взять ту же Путятинскую мануфактуру — чертовски интересный материал!… Но согласится ли Ольга Порфирьевна утвердить такую тему для экскурсий?…
— Руки вверх! — рявкнул вдруг кто-то за спиной.
Володя вскочил. Что за дурацкие шутки? Перед ним был не кто иной, как лейтенант милиции Н. П. Фомин.
— Здорово напугал? — спросил Фомин, улыбаясь.
Он был одет более чем странно. Штаны с заплатами на коленях, линялая ковбойка, капроновая шляпа с изломанными полями. В руках — зачехленные удочки и ржавая банка с червями.
— У тебя вид переодетого сыщика, — сдержанно сообщил Володя.
После истории с «Девушкой в турецкой шали» бывшие одноклассники при встречах кивали друг другу, но не заговаривали.
Однако сегодня Фомин держался как ни в чем не бывало.
— Неужели похож? — спросил Фомин нарочито невинным голосом. — Это батины штаны и дедова шляпа. По семейным поверьям, приносят рыбацкую удачу. У меня сегодня отгул. Иду на заветное дедово местечко. А ты какими судьбами? Строишь планы реставрации монастыря?
— Размышляю. — Володя еще не решил, как держаться с Фомой.
— Над чем, если не секрет?
— Над судьбой русского раскола! — Володя смягчился.
Ему сейчас был очень кстати такой слушатель, как Фома. Типичный средний экскурсант, имеющий неглубокие, но более или менее систематизированные знания по истории.
— Понимаешь ли, — продолжал Володя, воодушевляясь, — раскол чрезвычайно разнороден…
— Извини! — бесцеремонно перебил Фомин. — Что-то я сегодня не настроен слушать лекцию. Да и клёв боюсь пропустить. Расскажешь как-нибудь в другой раз… — И добавил озабоченно: — Мне еще надо забежать к одному старику, передать привет от моего деда…
Фомин повернулся к Володе спиной и пошагал. Как всегда, самоуверенный, непробиваемый Фома. Что ему весь многосложный русский раскол? Как говорит Лабрюйер, невежество — состояние привольное и не требующее от человека никакого труда, поэтому невежды исчисляются тысячами.
Но куда это направляется Фома? К зданию келий?
— Постой! — вскричал Володя, молниеносно забыв свою обиду.
Фомин оглянулся:
— После, после!… В другой раз!
Но все-таки остановился, подождал Володю.
— Фома! Удобно будет, если я пойду с тобой?
— Зачем тебе? — Фомин устремил на Володю профессиональный проницательный взгляд.
— Мне очень нужно побывать в кельях, посмотреть, как жили монахи.
— Да там от прежних времен ничего не осталось. Ты что, забыл? Обыкновенные коммунальные квартиры. Мы же с тобой когда-то тут все излазили.
— Но были тогда ленивы и нелюбопытны! — парировал Володя. — А в одном старинном описании монастыря упомянуто какое-то загадочное воздушное отопление.
— Врут! — уверенно заявил Фомин. — Были обыкновенные печи, жрали уйму дров.
— У вас-то, я помню, была печь. Но вы жили в бывшей гостинице. А в кельях будто бы топки были только на первом этаже и оттуда каким-то образом теплый воздух подавался наверх.
— По трубам, что ли?
— В описании не сказано.
— Ты не очень-то доверяй поповским книжкам, — веско посоветовал Фомин. — Сейчас мы их данные проверим и разоблачим.
Длинное здание келий делилось на два крыла церковкой с очень тонкой, очень высокой колокольней. Фомин повел Володю в правое крыло здания. Над крыльцом угрожающе навис ветхий козырек с остатками железных кружев. За распахнутой настежь дверью открывалась узкая лестница на второй этаж. Фомин оставил на крыльце банку с червями, а удочками рисковать не стал, прихватил с собой.
— На первом этаже Петуховы живут и Семеновы. — Фомин показал на обитые мешковиной двери по обеим сторонам небольшой каменной площадки. — Помнишь Вальку Семенову? Она теперь в школе физику преподает. Получила квартиру в новом доме, а мать отказалась переезжать. У нее тут живность, коза, а в новом доме негде держать. — Фомин вел Володю вверх по узкой, крутой, плохо освещенной лестнице. — У стариков свои привычки. Мой дед, когда переехали, и то ворчал: хороша квартира, да выноса нет. То есть ни подвала, ни сарайчика. Тут, в монастыре, насчет выноса — будь здоров! Хватило бы на целый микрорайон. Если интересуешься, можем потом пройтись по здешним подземельям.
На площадку второго этажа тоже выходили две двери, обитые уже не мешковиной, а дерматином. Возле дверей — электрические звонки. Под потолком в круглом оконце бесшумно крутится вентилятор, к нему ведет провод из квартиры номер 11.
— Анкудинов. Ты увидишь, он с фокусами, — сказал Фомин, нажимая звонок в 11-ю квартиру. За дверью грянула африканская барабанная дробь. — Изобретатель, одним словом. — Фомин поколебался и выжал еще порцию бешеных тамтамов.
Дверь отворилась, выглянул мальчишка в очках, испуганно отпрянул.
— Вам кого?
— Анисим Григорьевич дома? — спросил Фомин.
— А вам он зачем?
Володя мог бы поклясться, что очкарика не обманул рыбацкий маскарад. Мальчишка узнал Фомина, работника милиции. Узнал и потому так напугался. Мальчики-очкарики всегда имеют вид круглых отличников, разрядников-шахматистов, но на самом деле это может быть обманчивым впечатлением.
