Третьего дня я обедал у Вяземского и был с ним у Брюллова, с которым познакомился. Он весьма приятный человек и живет в Академии рядом почти с домом, где мы живем... Вчера был у меня Данилевский, и я Васю познакомил с ним. Данилевский просил его к себе, много с ним говорил.
11 августа 1837 года
Сегодня я был у Брюллова, который живет возле меня, в Академии, а оттуда проехал к Кокошке.
Я был у князя Александра Голицына (бывшего Саратовского губернатора) После я был у Данилевского, потом у Брюллова и наконец весь день дома.
17 августа 1837 года
Сегодня, милая душа моя, я обедал в Ресторации Конлона с Вяземским, князем Мещерским (что женат на Карамзиной), с Валуевым, Данзасом и графом Вельегорским, приехавшим из Москвы. Вечером я был во Французском театре, где играли славные мистер и мадам Аллан 14. Он актер изрядной — больше того: хороший актер; но жена его чудесная; а после мадемуазель Марс ничего подобного не видел. Вряд ли славная Филис сравнилась бы с нею в патетических ролях. Это истинное чудо! Они говорят, к зиме будут в Москву. Но и я роль сыграл порядочную в театре, или заставили меня сыграть эту роль. Вообрази, что только что я вошел, все мне знакомые и вельможи и генералы и офицеры и придворные и бог знает кто — даже старик Дмитрий Львович Нарышкин 15, все бросились ко мне и окружили меня. Это было, как нарочно, между первой и второй пьесы, следственно все были свободными, но на местах своих... Дмитрий Никитич (Бегичев), который прежде меня был уже в театре и который это видел, признается мне, что он в душе радовался и восхищался; многие его знакомые, но меня первый раз
видавшие, узнав от него, что это я, лезли смотреть на меня... Вообрази еще: Вяземский звал меня обедать к Конлону, и я, полагая, что каждый из нас за обед заплатит за себя,— но когда дело пришло к платежу, меня никто не допустил заплатить... Мне так было совестно, и как я ни старался отговаривать их,— все было напрасно, и они каждый заплатили по 35 рублей ассигнациями! Из театра я с Дмитрием Никитичем возвратился домой и тем день кончился.
•
Сподвижник А. В. Суворова и М. И. Кутузова П. И. Багратион (1765—1812) в Бородинском сражении командовал левым крылом русской армии, во время этого кровопролитного боя был тяжело ранен и эвакуирован в Москву. Затем (по случаю сдачи Москвы французам) —в село Симы Юрьев-польского уезда Владимирской губернии 16— имение своего сослуживца и друга, генерал-лейтенанта князя Б. А. Голицына, который в это время предводительствовал Владимирским ополчением, и перед ним была поставлена задача: преградить путь французским войскам в пределы Владимирской губернии, если они попытаются туда вторгнуться. В селе Симы П. И. Багратиона поместили в великолепном господском доме, окруженном, по описанию современника, «обширными садами, придававшими всему строению весьма приятный вид». Здесь находился тогда и армейский госпиталь.
12 сентября 1812 года П. И. Багратион скончался от гангрены и был похоронен в церкви святого Дмитрия (Богоявленской). «П. И. Багратион скончался в имении моего отца, селе Симе,— вспоминал писатель Н. Б. Голицын.— Там отныне покоится его прах. Достойная его славы надгробная надпись может заключаться в следующих четырех словах: «Hic cinis, ubique fama». («Здесь прах, повсюду слава».)
9 октября 1812 года исполняющий должность дежурного генерала 2-й Западной армии флигель-адъютант полковник Сергей Никифорович Марин писал своему другу Денису Давыдову, извещая его
о смерти П. И. Багратиона: «Любезный Денис! Как я рад, что имею случай к тебе писать... Поздравляю тебя с твоими деяниями, они тебя, буйная голова, достойны, как бы покойный князь (Багратион) радовался, он так тебя любил». Денис Давыдов всю жизнь гордился любовью к нему великого полководца Багратиона и многое сделал для увековечения его патияти. И не случайно, начав писать дневник, он сделал в нем такую первую запись: «С 1807 по 1812 год я был адъютантом покойного князя Петра Ивановича Багратиона. В Пруссии, в Финляндии и Булгарин, везде у стремя сего блистательного полководца». В 1837 году в дни больших торжеств по случаю 25-летия Бородинской битвы у поэта-партизана (тогда уже генерал-лейтенанта в отставке) Дениса Давыдова возникла мысль перенести прах П. И. Багратиона из пустынного села в Петербург, в Александро-Невскую лавру или лучше — на Бородинское поле. И с тех пор он начал настойчивые хлопоты об этом перед правительством Николая 1.
Наконец 15 марта 1839 года директор инспекторского департамента Военного министерства П. А. Клейнмихель сообщил Давыдову: «Впоследствие письма Вашего превосходительства... имею честь уведомить, что Государь Император, соизволяя на перенесение праха покойного Генерала Князя Багратиона на Бородинское поле, Высочайше повелел: перевезть туда его в сопровождении Вашем, под конвоем одного из кавалерийских полков, во Владимирской губернии расположенных, к 22 июня сего года и погребсти подле Бородинского памятника, положив на этом месте мраморную или чугунную доску с приличной надписью».
Правительство, в конце концов, приняло разумное предложение Дениса Давыдова перенести останки полководца на Бородинское поле и перезахоронить их в Курганской высоте, возле' только что сооруженного (летом 1839 года) памятника героям Бородина, возложив на Давыдова руководство всей торжественно-траурной церемонией.
Получив это известие, он энергично принялся за сочинение «приличной надписи» — эпитафии и начал переписку с лицами, причастными к порученному ему делу. В личном архиве Дениса Давыдова есть такой поэтический проект текста эпитафии:
Багратион
Князь Петр Иванович На берегах Каспия, в Кизляре,
1765-го года родился.
Воин-юноша, покрытый ранами,
Из-под груды мертвых тел Горскими враждебными народами Изторгнут
И возвращен к жизни.
Закален в боевом огне на приступах Очакова и Праги.
Око и десница Суворова В Италии. ’
Щит чести русского оружия под Галобрюном,
В Пруссии — предстражею !,
В Финляндии — корпусом,
Во Франции и в России — армиями Предводительствовал.
Враг врагу противящемуся,
Друг побежденному,
Любовь и надежда русского солдата везде и всюду,
В роковой день священного Бородинского боя
он пал...
Здесь покоится прах его.
Благоволите!
Денис Давыдов —
Благодетелю от облагодетельствованного
Из переписки по поводу обряда особый интерес представляют два письма Давыдова: 1) от 18 апреля 1839 года к А. Б. Голицыну, обнаруженное автором этих строк в Центральном государственном архиве древних актов в Москве, и 2) письмо сыновьям от того же числа, найденное там же. Письма эти — самые последние в жизни Дениса Давыдова, они написаны им всего за четыре дня до смерти.
Вот полный текст последнего и доселе неизвестного письма Д. В. Давыдова А. Б. Голицыну:
Что делать! Расставайся, любезный друг князь Александр Борисович, с прахом князя Багратиона,— и что еще скажу тебе? Этой разлуки виновником человек истинно и от всей души тебя любящий, а именно: я.
Я, как и ты, как все в душе русские, скорбили, что наш герой, или лучше сказать глава наших героев, всех наших армий, Багратион ', заброшен в пустынное место, тогда как бог знает, кого хоронят в Александро-Невской Лавре: все скорбили, никто не возвышал голоса! Конечно, тебя утешало то, что прах Багратиона у тебя в имении, и это простительно,— но прах этот, ты сам знаешь, есть принадлежность Отечеству, а не частного человека и потому я никак не думаю, чтобы ты, зная, куда он теперь будет перенесен, огорчился этой для тебя потерей. Напротив, сколько я тебя знаю, ты, верно, радуешься, что Багратион ляжет на место, завоеванное им собственною кровью и жизнью. Славное место, возле памятника погибших за Отечество!..
Я на днях получил множество официальных бумаг — от Клейнмихеля и от Министра внутренних дел 17 и от Нейдгарта 18 — все с уведомлением, что государь назначил меня сопровождать прах покойного Багратиона от твоего села Симы до Бородина, с тем, чтобы я прибыл в Бородино к 22 июля. В конвое будет Киевский гусарский полк, которому назначено выступить с гробом 6-го июля, а 5-го в Симе. Но прежде еще проездом в Москву и в Петербург я заеду во Владимир в течение мая, чтобы все устроить.
