хозяйства. Она была необходима ради повышения производительности труда. Не зря в те же

годы в Соединенных Государствах Америки тоже укрупняли фермы, дабы обрести возможность

применения сельскохозяйственной техники. Причем пользовались куда более варварским

методом — банкротили фермеров, скупали земли за бесценок, а хозяев выгоняли просто на

улицу. Наш вариант, когда крестьяне оставались совладельцами земли, а в промышленность

перебирались по мере вытеснения техникой, несравненно гуманнее. Но тяга к быстрым

решениям повлекла унификацию. Выдавливание всех ресурсов села в пользу индустриализации

прошло бы куда менее болезненно, если бы типовой устав сельскохозяйственной артели с

самого начала предоставил крестьянам все разнообразие возможностей дополнительного

заработка.

С другой стороны, если Джугашвили убеждался в недостижимости цели — он терял

интерес к ней так резко и полно, что зачастую это воспринимали как опалу и даже ненависть.

Так, еще во время Великой Отечественной войны он занялся восстановлением

унаследованного от византийских времен единства церкви с государством. Внутри страны это

удалось, и тогда он вознамерился провести новый Вселенский собор ради согласования позиций

всех поместных церквей по многим важнейшим для него вопросам. Но убедился в

невозможности поставить все мировое православие на службу одной стране или одному

общественному строю, забросил затею и перестал обращать внимание на церковные дела в

целом. После этого возродилась традиционная коммунистическая неприязнь к религии,

воспринимаемой как конкурирующая идеология.

Сходным образом развивались взаимоотношения с Израилем. Союз и Соединенные

Государства Америки создали его совместными усилиями — как клин в самом центре

британской и французской колониальных империй. Но СССР не только первым официально

признал Израиль, но и помог ему отбить удар соседних арабских стран: англичане и французы

попытались руками своих колоний уничтожить угрозу своему владычеству. Советские боевые

офицеры отправлялись на историческую родину по прямым приказам командования.

Чехословакия, чутко прислушавшись к настоятельному совету из Москвы, по символической

цене продала Израилю все оружие, боевую технику и боеприпасы, выпущенные по немецкому

заказу во время Второй мировой войны, но оставшиеся на складах после прорыва советских

войск, отрезавшего заказчика от производителя. Кстати, значительную часть этого оружия

перевезли в Израиль американские военные летчики, официально уволившиеся из ВВС (по

выполнении боевого задания их приняли обратно на службу) и выкупившие свои транспортные

самолеты по доллару за штуку (в СГА закон запрещает государству получать или отдавать

бесплатно). Но по окончании боевых действий Израиль полностью переориентировался на СГА:

новое государство остро нуждалось во всем подряд, а получить необходимое можно было

только из-за океана, но не из нашей — разоренной в войне — страны. Тогда СССР

воспользовался первым же удобным поводом для полного разрыва дипломатических отношений

с Израилем, а внутри страны поползли слухи об использовании советских евреев как вражеских

агентов. Сам Джугашвили, насколько можно судить по всей его биографии, не видел в евреях

как народе ничего плохого, но счел полезным принудить Израиль к возвращению в орбиту

интересов СССР любыми — в том числе и морально сомнительными — средствами. Как и

следовало ожидать, принуждение сорвалось (мало на свете народов упрямее евреев), но обе

стороны понесли тяжелые моральные и финансовые потери.

Отношения со странами, попавшими в сферу непосредственного влияния СССР, также

развивались сложно и неоднозначно. Первоначально Джугашвили считал возможным и даже

предпочтительным создание там неких промежуточных вариантов государственного устройства

— многопартийных и многоукладных. Но довольно скоро возобладало унификаторство. В какой

мере оно порождено логикой противостояния двух политических лагерей, а в какой вызвано

тягой к упрощению системы управления — пока не выяснено.

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

387

Под конец жизни Джугашвили стал куда менее склонен к длительным исследованиям

сложных вопросов, обсуждениям с коллегами, привлечению экспертов. Некоторые

исследователи полагают это следствием самоуверенности вследствие накопления опыта верных

решений и похвал сотрудников. Кое-кто даже считает, что Джугашвили постигло возрастное

ослабление умственной деятельности. На наш взгляд, он скорее ощутил нехватку времени для

осуществления всего намеченного и стал экономить на согласованиях. Как известно всякому

военному, посредственное быстрое решение лучше идеального, но запоздалого. А наследников,

способных осуществить все его планы, он, похоже, не видел. Да и вряд ли они возможны:

любой политик располагает собственными планами, убеждениями и намерениями, так что вряд

ли согласится ограничиться ролью исполнителя проектов предыдущего руководителя.

Правда, все созданное при Джугашвили (и в значительной мере под его руководством)

сохранилось и послужило опорой для дальнейшего развития. Но само это развитие

сопровождалось изрядными зигзагами, продиктованными не в последнюю очередь желанием

дистанцироваться от великого предшественника и доказать собственные возможности

преемников. В частности, потому, что его стратегическое стремление жертвовать малыми

преимуществами сегодня ради больших преимуществ завтра выглядит с тактической точки

зрения неоправданной жесткостью, а порой и жестокостью, тем не менее деятельность

Джугашвили — замечательный пример удачного проявления главного стратегического

стремления, сформулированного нами так: оказывать максимальное влияние на мир и сводить к

минимуму влияние мира на себя. Этот принцип должен воплощаться и впредь в любой

достаточно содержательной и дальновидной деятельности.

Из приведенного выше примера создания нового танка видно: Джугашвили несомненно

понимал важность обратной связи. Есть и множество иных свидетельств того, как он

радикально перерабатывал уже намеченные предложения и планы под воздействием вновь

поступающих сведений — в том числе и от людей, пребывающих в опале (так, идея

пикирующего четырехмоторного бомбардировщика, предложенная великому авиаконструктору

Андрею Николаевичу Туполеву, отбывающему срок за самоуправство при распоряжении

казенными деньгами, была им обоснованно отвергнута и больше не появлялась).

Но старые соратники, раз за разом убеждаясь в его правоте, постепенно вовсе перестали

всерьез исследовать вопросы, выходящие за пределы их прямых служебных обязанностей,

всецело полагаясь на вождя. Образовался порочный круг положительной обратной связи, все

более утверждающей самого Джугашвили в ощущении собственной мудрости и

дальновидности. Постепенно он вовсе перестал советоваться как раз с теми, кто в силу своего

положения в стране располагал самыми разносторонними потоками информации.

Отсюда, например, серьезнейшая ошибка в оценке генетики. Хотя в окружении

Джугашвили появился человек, профессионально разбирающийся в науке — Юрий Андреевич

Жданов. Он поддержал развитие генетических исследований. Но практические результаты,

достигнутые несколькими учениками замечательного селекционера Трофима Денисовича

Лысенко, затмили научную необоснованность (а порой и легко доказуемую нелепость) его

объяснения путей достижения этих результатов. Конфликт между Лысенко и теоретиками

биологии решился административным путем. Мы упустили полтора десятилетия — в науке это

целая эпоха. По сей день многие направления биологических исследований у нас не вполне