Комитета, возглавлявшегося Лениным. Эта юбилейная статья была продиктована затаенной

злобой.

После посещения Южного фронта, в частности Царицына, я докладывал на VI съезде

Советов 9 ноября 1918 года: «Не все советские работники поняли, что существует

централизованное управление и все приказы, идущие сверху, должны быть незыблемы…; к тем

советским работникам, которые еще всего этого не поняли, мы будем безжалостны; мы их

отстраним, выбросим из наших рядов, подвергнем репрессиям» (1, 340). Это било по Сталину в

неизмеримо большей степени, чем я мог думать тогда, направляя эти слова главным образом

против Ворошилова. Сталин присутствовал на съезде и молчал. Он молчал на заседании

Политбюро. Он не мог защищать открыто своих действий. Тем больше он накапливал злобы.

В то время как на Восточном фронте Красная армия успела уже одержать крупные

победы, почти целиком очистив Волгу, на юге дела шли по-прежнему плохо, порядка не было,

приказы не соблюдались. 5 октября из Козлова было объявлено приказом об объединении всех

армий и групп Южного фронта под командованием Революционного Военного Совета Южного

фронта в составе бывшего генерала Степина и трех большевиков: Шляпникова, Мехоношина и

Лазимира. «Все приказы и распоряжения Совета подлежат безусловному и немедленному

исполнению». Ослушникам приказ грозил строгими карами.

30 ноября 1918 г. Центральный Исполнительный Комитет, уже объявивший советскую

республику военным лагерем, принял постановление о создании Совета Обороны в составе

Ленина, Троцкого, Красина, комиссара путей сообщения, комиссара продовольствия и

представителя Президиума ЦИК Сталина. Предложение было внесено мною по соглашению с

Лениным и Свердловым. Ленин хотел дать Сталину известное удовлетворение за его удаление

из царицынской армии. Я хотел предоставить Сталину возможность открыто формулировать

свою критику и свои предложения, без подрыва порядка в военном ведомстве. Однако дело

свелось больше к титулу, чем к работе.

Первое заседание Совета Обороны, намечавшее общие задачи, происходило 1 декабря. Из

записей Ленина на заседании видно, что Сталин брал слово шесть раз, Красин — девять раз,

Склянский — десять раз, Ленин — восемь раз. Каждому из ораторов давалось не больше двух

минут.

Руководство работой Совета Обороны не только в больших вопросах, но и в деталях

целиком сосредоточилось в руках Ленина. Сталину поручено было составить проект

постановления о борьбе против областничества и о борьбе с волокитой. По-видимому, этот

проект никогда не был составлен. Кроме того, в интересах ускорения работы решено было, что

«постановления комиссий, назначаемых Советом Обороны, подписанные Лениным, Сталиным

и представителем соответствующего ведомства, имеют силу постановлений Совета Обороны».

В первые месяцы 1919 г. Красные войска нанесли сокрушительный удар южной

контрреволюции, состоявшей главным образом из донской казачьей армии под командованием

генерала Краснова. Но за Красновым формировалась на Кубани и Северном Кавказе

добровольческая армия Деникина. В середине мая наша наступавшая армия, в значительной

мере выдохшаяся, столкнулась со свежими войсками Деникина и начала откатываться назад.

Мы потеряли все, что завоевали, и, сверх того, всю недавно освобожденную Украину.

Контрреволюция превратилась на Дону, в Кубани, Тереке в серьезную силу. Генералы

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

271

Корнилов, Алексеев, Деникин, Каледин, Краснов нашли себе поддержку в среде казачества,

особенно, разумеется, в среде зажиточных кругов. Как раз накануне Восьмого съезда,

заседавшего в Москве с 18 по 23 марта 1919 г., мы получили на Востоке со стороны белых

крепкий удар под Уфой и продолжали отступать. Вопрос о съезде казался мне теперь

совершенно малозначительным в сравнении с тем, что происходило на Востоке. Я предложил

немедленно вернуть на фронт военных делегатов и решил сам, невзирая на съезд, немедленно

отправиться на Восточный фронт, под Уфу.

Часть делегатов была недовольна: они на несколько дней приехали в столицу и не хотели

покидать ее. Кто-то пустил слух, что я желаю избегнуть прений в военной политике. Эта мысль

поразила меня. 16 марта 1919 г. я внес в ЦК предложение: отменить директиву об отъезде,

немедленном возвращении военных делегатов, поручить Сокольникову официальную защиту

военной политики, а сам немедленно уехал на Восток. Обсуждение военного вопроса на

Восьмом съезде, несмотря на наличие довольно значительной оппозиции, не остановило меня:

положение на фронте казалось мне гораздо более важным, чем избирательство на съезде, тем

более что я не сомневался в победе той линии, которую считал единственно правильной.

Центральный Комитет одобрил внесенные мною заранее тезисы и назначил официальным

докладчиком Сокольникова.

От имени оппозиции доклад был представлен Смирновым, старым большевиком и

бывшим артиллерийским офицером мировой войны. Смирнов был одним из вождей левых

коммунистов, решительных противников Брест-Литовского мира, требовавших открытия

против германской регулярной армии партизанской войны. На этой основе, несколько, правда,

поостывшей, они продолжали оставаться и в 1919 г. Формирование централизованной и

регулярной армии было невозможно без военных специалистов и без замены импровизации

правильной системой руководства. Левые коммунисты успели значительно поостыть и

пытались приспособить свои вчерашние взгляды к росту государственной машины и

потребностям регулярной армии. Но они отступали шаг за шагом, нагоняя все, что можно, из

старого багажа, и прикрывали свои по существу партизанские тенденции новыми формулами.

«Год тому назад, — докладывал на VIII съезде партии Сокольников, — в момент полного

развала армии, когда никакой военной организации для защиты пролетарской революции не

было, Советская власть прибегла к системе добровольческого формирования армии, и в свое

время эта добровольческая армия сыграла свою роль. Теперь, оглядываясь на этот период, как

на пройденную ступень, мы должны учесть положительные и отрицательные стороны.

Положительная сторона его состояла в том, что в ней приняли участие лучшие элементы

рабочего класса… Наряду с этими хорошими сторонами партизанского периода были и черные

стороны, которые в конце концов перевесили то хорошее, что было в этом партизанском

периоде. Лучшие элементы выбивались, умирали, попадали в плен, и таким образом создавался

отбор худших элементов. К этим худшим элементам присоединились те, которые шли в

добровольческую армию потому, что были выброшены на улицу в результате катастрофической

ломки всего общественного уклада. Наконец, шли полугнилые остатки старой армии. Вот

почему в партизанский период нашей военной организации развились силы, которые вынудили

ликвидировать эту партизанщину. В конце концов, получилась система независимости

маленьких отрядов, которые группировались вокруг отдельных предводителей. Эти отряды, в

конце концов, ставили своей задачей не только борьбу и защиту советской власти против

завоевания революции, но и бандитство, мародерство. Они превратились в партизанские

отряды, которые были опорой авантюризма…»

«Нынешний период, — продолжал Сокольников, — стоит под знаком государственного

строительства, которое ведет пролетариат… Чрезвычайно много горячих прений возникло

вокруг вопроса о военных специалистах… Теперь этот вопрос в сущности разрешен

теоретически и практически. Даже противники применения военных специалистов утверждают

сами, что вопрос этот устарел. Там, где военные специалисты были привлечены, где была