Была, конечно, дана общая картина большой операции будущего года. Сталин опасался, что она

неосуществима. Я сказал, что, конечно, будет трудно высадить миллион солдат, однако нам

придется проявить настойчивость и попытаться».

Затем перешли к обсуждению бомбардировок Германии, что вызвало общее

удовлетворение. Сталин подчеркнул, что очень важно наносить удары моральному состоянию

германского населения. Он сказал, что придает величайшее значение бомбардировкам и что ему

известно, что наши налеты имеют громадные последствия в Германии.

После разговора на эту тему, который ослабил напряжение, Сталин заметил, что в

результате общей долгой беседы создается впечатление, что англичане не собираются

предпринять ни «Следжхэммер», ни «Раунд-ап» и что они хотят довольствоваться только

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

235

бомбардировками Германии. Черчилль решил покончить с самым худшим вначале и создать

подходящую атмосферу для проекта, сообщить о котором он прибыл. Поэтому он и не пытался

сразу же рассеять мрачную атмосферу. Черчилль специально просил, чтобы в момент опасности

между друзьями и товарищами проявлялась полная откровенность. Однако во время беседы

господствовала обстановка вежливости и достоинства.

Наступил момент пустить в ход «Торч». Черчилль сказал, что хочет вернуться к вопросу о

втором фронте в 1942 году, ради чего и приехал. Он не считал, что Франция являлась

единственным местом для такой операции. Были другие места, и совместно с американцами

было принято решение относительно другого плана, который американский президент

разрешил сообщить секретно Сталину. Черчилль подчеркнул большое значение секретности.

При этом Сталин привстал, улыбнулся и сказал, что, как он надеется, никакие сообщения по

этому поводу не появятся в английской печати.

Затем была точно разъяснена операция «Торч». Когда политик закончил свой рассказ,

Сталин проявил живейший интерес. Прежде всего он задал вопрос о том, что случится в

Испании и вишистской Франции. Несколько позднее он заметил, что операция правильна с

военной точки зрения, однако у него есть политические сомнения относительно ее влияния на

Францию. Он, в частности, спросил о сроках, и премьер-министр ответил — не позднее 30

октября, однако президент и все стараются передвинуть срок на 7 октября. Это, казалось,

вызвало большое облегчение у троих русских.

Затем Черчилль говорил о том, какие военные преимущества принесет освобождение

Средиземного моря — оно даст возможность открыть еще один фронт.

Политик пишет: «Чтобы проиллюстрировать свои разъяснения, я тем временем нарисовал

крокодила и объяснил Сталину с помощью этого рисунка, как мы намереваемся атаковать

мягкое брюхо крокодила, в то время как мы атакуем его жесткую морду. Сталин, который был

теперь очень заинтересован, сказал: «Дай Бог, чтобы это предприятие удалось».

Я подчеркнул, что мы хотим облегчить бремя русских. Если мы попытаемся сделать это в

Северной Франции, то натолкнемся на отпор. Если мы предпримем попытку в Северной

Африке, то у нас будут хорошие шансы на победу, и тогда мы могли бы помочь в Европе. Если

бы мы могли овладеть Северной Африкой, то Гитлеру пришлось бы отозвать свои воздушные

силы, в противном случае мы уничтожили бы его союзников, даже, например, Италию, и

произвели бы высадку. Операция окажет серьезное влияние на Турцию и на всю Южную

Европу, и я боюсь только того, что нас могут опередить. Если Северная Африка будет завоевана

в этом году, мы могли бы предпринять смертельную атаку против Гитлера в следующем году.

Это явилось поворотным моментом в нашем разговоре.

Сталин затем начал говорить о различных политических трудностях. Не будет ли

неправильно истолкован во Франции захват англичанами и американцами районов, где

намечена операция «Торч»? Что мы предпримем в отношении де Голля? Я сказал, что мы не

хотим, чтобы на этом этапе он вмешивался в операцию. Французы (вишистские), вероятно,

станут стрелять в деголлевцев, но вряд ли они будут стрелять в американцев. Гарриман очень

настойчиво поддержал это, сославшись на сообщения, которым президент доверяет, от

американских агентов на всей территории проведения операции «Торч», а также на мнение

адмирала Леги.

В этот момент Сталин, по-видимому, внезапно оценил стратегические преимущества

операции «Торч». Он перечислил четыре основных довода в ее пользу. Во-первых, это нанесет

Роммелю удар с тыла; во-вторых, это запугает Испанию; в-третьих, это вызовет борьбу между

немцами и французами во Франции; в-четвертых, это поставит Италию под непосредственный

удар.

Это замечательное заявление произвело на меня глубокое впечатление. Оно показывало,

что русский диктатор быстро и полностью овладел проблемой, которая до этого была новой для

него. Очень немногие из живущих людей могли бы в несколько минут понять соображения, над

которыми мы так настойчиво бились на протяжении ряда месяцев. Он все это оценил

молниеносно.

Я упомянул пятую причину, а именно сокращение морского пути через Средиземное

Сборник: «Сталин. Большая книга о нем»

236

море. Сталину хотелось знать, можем ли мы пройти через Гибралтарский пролив. Я сказал, что

все будет в порядке. Я сообщил ему также об изменениях в командовании в Египте и о нашей

решимости дать там решающий бой в конце августа или в сентябре. Наконец стало ясно, что

всем им нравится «Торч», хотя Молотов спросил, нельзя ли осуществить эту операцию в

сентябре.

Затем я добавил: «Франция подавлена, и мы хотим подбодрить ее». Франция поняла

значение событий на Мадагаскаре и в Сирии. Прибытие американцев приведет к тому, что

французская нация перейдет на нашу сторону. Это испугает Франко. Немцы, может быть, сразу

же скажут французам: «Отдайте нам ваш флот и Тулон». Это вновь возбудило бы антагонизм

между Виши и Гитлером.

Я затем коснулся вопроса о возможности использования англо-американской авиации на

южном фланге русских армий, чтобы защищать Каспийское море и Кавказские горы и вообще

сражаться на этом театре. Однако я не говорил о деталях, поскольку нам, конечно, надо было

сначала выиграть нашу битву в Египте и я не был знаком с планами президента относительно

участия американцев. Если Сталину понравится эта идея, мы займемся детальной ее

разработкой. Он ответил, что они будут очень благодарны за эту помощь, но вопрос о

размещении английской авиации потребует детального изучения. Я был очень заинтересован

этим проектом, ибо он привел бы к более ожесточенным боям между англо-американской

авиацией и немцами и все это помогло бы завоевать господство в воздухе при более

благоприятных условиях, чем тогда, когда надо сидеть и ждать возникновения опасности над

Па-де-Кале.

Затем мы собрались около большого глобуса, и я разъяснил Сталину, какие громадные

преимущества даст освобождение от врага Средиземного моря. Я сказал Сталину, что если он

захочет опять увидеться со мной, то я в его распоряжении. Он ответил, что по русскому обычаю

гость должен сказать о своих желаниях и что он готов принять меня в любое время. Теперь он

знал самое худшее, и мы все-таки расстались в атмосфере доброжелательства.

Встреча продолжалась почти четыре часа. Потребовалось полчаса с небольшим, чтобы

добраться до государственной дачи номер 7. Хотя я был сильно утомлен, я продиктовал после

полуночи телеграммы военному кабинету и президенту Рузвельту, а затем крепко и надолго

заснул с сознанием, что по крайней мере лед сломлен и установлен человеческий контакт».