— Пойдём, — поторопил Барыбин Цахилганова. — Мне больше нельзя. Да и тебе не советую тут задерживаться.

— Вот вам, занюхать.

Сашка пододвинул им бутыль с нашатырём. И Цахилганов, отпрянув, прослезился. А Барыбин накапал несколько капель в мензурку, развёл водой из чайника и выпил.

— Циклопка — поэт… — приговаривал прозектор. — Он готов каждой любоваться ночи напролёт!..

Хотя, кто его, дебила, знает…

Наверху раздался скрип открываемой двери. Дробный частый топот прокатился вниз по лестнице.

— К вам сын! — крикнула вертлявая медсестра с порога, зябко передёрнув плечами.

И они обернулись —

все трое…

— К вам сын, Михаил Егорыч.

Медсестра потуже стянула шаль на груди, мелькнула белым подолом халата и ускакала на своих кеглях вверх по лестнице. А парень с нечистым лицом скорбно шмыгал широким носом. Он смотрел теперь на них, поочерёдно,

из дверного проёма,

склонив голову на бок.

Сиротка с низким лбом Марьяны,

— надо — бы — возлюбить — его — ох — надо — но — как..

— Проходи, Боречка! — позвал парня Сашка.

— Так, — судорожно рылся в карманах реаниматор. — Вот тебе… пятьдесят. Я на своём обеде сэкономил. И чтоб я тебя больше здесь не видел! Слышишь?

Он обошёл парня, огорчённо вертящего в руках деньги, и направился к выходу, не вспомнив про Цахилганова.

— Сразу домой! — крикнул Барыбин сыну, поднимаясь по ступеням.

— А где я возьму ещё? — топтался Боречка и хмурился. — мне надо.

— …Ладно! Садись, садись, — подмигнул Сашка парню. — Ну? Что случилось-то у тебя опять?

Боречка выдержал кроткую, печальную паузу.

— Как в прошлый раз, — потупился он, присаживаясь на край стула и потирая раздвоенный подбородок. — Только — другие. Теперь. Напали.

— Представляешь? Разве Барыбину можно такое говорить? — Сашка обернулся к Цахилганову. — Затащили его в подвал и нашыряли. А потом стали деньги за наркоту требовать. Барыбин не знает, учти… Ну, что скажешь?

Цахилганов пожал плечами,

от Боречки он ззабирался в панцирь молчания неизменно.

— Ещё раз предлагаю тебе, Борик: давай — в милицию! — настаивал Сашка.

Парень потупился ещё больше.

— Убьют, — покорно сказал он, склоняя голову ниже. — Они на трассе машины грабят. Оружие у них. И милиция — своя.

— Погоди. Ты же говорил, те — на трассе грабят. Первые. Прежние.

Парень смутился, но лишь на мгновенье.

— Эти — тоже! — страдальчески поморщился он. — На другой. Трассе.

Сашка озадаченно крутил головой.

— Что же ты дома-то не сидел?! — не понимал он парня. — Бросил бы лучше техникум. Или справку бы я тебе достал у Сафьянова. Для академической задолженности… Они его, Андрей, по дороге из техникума ловят, представляешь? Каждый раз!

— Расплатиться надо сначала, — твёрдо сказал парень. — А то они опустить обещали. В общем… нельзя. Без расплаты.

Нельзя — без — расплаты — без — расплаты — им — троим — никак — нельзя — без — какой — расплаты?..

— Ладно. Здесь они? Опускальщики?

Боречка утвердительно мотнул головой:

— Они немного, дядь Саш, просили… Пятьсот баксов всего.

Парень, шмыгая носом, уныло глядел в сторону двери и, казалось, не надеялся ни на что.

Распахнув сейф, Самохвалов долго примерялся к пачкам долларов. Потом вытащил из одной пять бумажек.

— Спасибо, дядя Саш, — весьма торопливо подскочил обрадованный парень. — Папе только не говорите.

— Обещай, что из дома больше не выйдешь! — строго погрозил пальцем Сашка. — Отдай им, а сам — сюда, сразу. Домой вместе поедем.

— Вы на машине? — деловито осведомился Боречка.

— Нет. На автобусе тебя нынче доставлю.

Лицо у Боречки вытянулось. Он расстроился.

— Я думал, вы на машине… — удручённо протянул он. И заторопился. — Ну ладно, тогда я пойду.

— Да мы с тобой вместе выйдем! — встал Сашка.

— Зачем? — криво улыбнулся парень от порога. — Я сам уеду.

— Погоди же ты! Борик!..

— Боря! — надрывался Самохвалов.

Угнаться за парнем по лестнице было, однако, невозможно,

— Боречка — мчался — вверх — по — ступеням — сломя — голову —

и когда Сашка и Цахилганов выбрались из подвала, то увидели только, как тот пролазит, ловко извиваясь, сквозь дыру в заборе.

— Куртку порвёт, — беспокоился Сашка. — Видал, какую куртку я ему купил? Канада… Боюсь, не догоним.

Однако взрослые проделали всё же этот путь,

по скользкой подмороженной грязи,

минуя помойную яму,

едва различимую теперь.

Выбравшись через дыру на пустырь, они вместе вглядывались во тьму.

— …Ёлки-моталки! — озадаченно проговорил Самохвалов. — Он же с деньгами в степь уходит, а не домой. Гляди, вместе с ними! С теми!

— В какую степь? — уже давно всё понял Цахилганов. — Они от развилки влево рванут, в Копай-город. Там наркотой торгуют.

Из темноты доносились возбуждённые молодые голоса, ругательства,

— кто-то — из — парней — расхохотался — истерически — визгливо — скверно — таким — же — визгом — ответил — ему — другой —

резкий свист вспорол ночь и улетел в небо, истаяв в равнодушной высоте.

Вскоре стало видно, как вся стая трусцой устремилась к развилке,

вместе с живо бегущим Боречкой,

минуя слабо освещённую автобусную остановку.

Сашка, не замечая того, топтался и топтался в мелкой луже, поблёскивающей льдистыми краями.

— Так что же он?.. Отдал бы им деньги — выпил бы у меня чаю и ушёл домой, если со мной ехать не хочет… Да что же он — с ними? Боречка! Борька-а-а! — закричал Сашка во тьму, что было силы. — Борик! Вернись сейчас же!!! Иначе я звоню в милицию, слышишь меня?!..

Толпа услышала, приостановилась на мгновенье —

она замешкалась,

— на — самом— краю — света —

однако всё снова пришло в движенье. С развилки, стремительная, похожая на свору одичавших псов, толпа ушла влево.

К Копай городу.

И исчезла во тьме.

— …Пропал парень, — сказал Сашка. — Finis.

— Да что ты каркаешь? «Пропал! Пропал!»… — вдруг сорвался Цахилганов. — Выпутается как-нибудь. Не девка всё же!.. Пусть или соображает, как за себя постоять, или… туда ему и дорога.

— Парень — это не девчонка! — повторил он.

Сашка посмотрел на Цахилганова — и промолчал понимающе. Только зажал уши от ветра.

Продрогшие, они вернулись вниз.

— Зачем ты с ним возишься? — с неприязнью сказал Цахилганов про Боречку. — Пока не бросишь его в воду, мужик сам плавать не научится.

Сашка хотел развязать тесёмки и закатать рукава, но не справился с узлами

и оставил нелепые свои банты в покое.

— Знать бы, кто за этими наркоманами стоит, — принялся размышлять он. — Сами они по себе, или…

Или на Боречку целенаправленно насланы они сильными мира сего, не договорил прозектор.

Цахилганов промолчал.

— …Видишь ли, — озабоченно морщился Сашка, открывая новую бутылку водки. — Есть люди, которым надо, чтобы Мишка Барыбин в деньгах всё время нуждался! В больших деньгах…

Чтобы — брал.

Поддерживать этот разговор Цахилганову решительно не хотелось. Но Самохвалов чесал переносицу и говорил с мензуркой в руке:

— В руках Мишки — жизнь и смерть человеческая. А чья-то жизнь и чья-то смерть — это товар, к которому рвутся… посторонние. Теперь всё — товар! Этого нельзя не учитывать. Так что, ты на мальчишку не сильно-то кати.

Сашка задумался, и Цахилганов знал, о чём.

— Они же…

— Я понимаю, — кивнул Цахилганов. — Не вздыхай.