– Откуда такие вопросы?

– Мне становится дурно при одной мысли о том, что ты уезжаешь, а она ни разу не вспомнила ни бабушку, ни Кудояму.

Сакико улыбнулась:

– Но разве это для нее не лучшее время в жизни? Ты ведь и сама наверняка помнишь, что значит медовый месяц.

– Все равно, она ведь попала к людям, которые до недавнего времени были ей совсем чужими. Мне кажется, она должна хоть немного тосковать по дому, – вздохнула Току, провожая товарку до моста Мусота.

Мост располагался в нижнем течении реки неподалеку от дамбы Синроцукай. Люди называли его Мостом одного рина[24]по размеру пошлины, которая на нем взималась. Воды Кинокавы с шумом низвергались с дамбы, такого рева на всем течении реки больше не услышишь.

По возвращении в дом Току встретили звуки игры на кото, доносившиеся из оранжереи, окружавшей комнату ее хозяйки. Току пересекла дворик, самодовольно улыбаясь по пути слугам и служанкам Матани. Вне всякого сомнения, ее хозяйка была единственной женщиной в My соте, прекрасно игравшей на кото. Току хотелось закричать так, чтобы все услышали: Хана получила письменное свидетельство о том, что освоила это искусство в школе Ямада! Совершено не задумываясь над тем, что могут о ней подумать, Току обращалась с остальными слугами как с людьми низшего сорта. Эта преданная женщина страшно гордилась службой в доме Кимото. Будь ее воля, она с утра до ночи похвалялась бы тем, что руки ее хозяйки добивались куда более знатные и достойные семьи.

Прислушайся Току повнимательнее, она наверняка поняла бы, что чувствует Хана, наигрывая печальную мелодию, но, к несчастью, служанка была напрочь лишена музыкального слуха.

Хана сняла с пальцев плектры и отложила кото в сторону. Ее терзали угрызения совести за то, что она бездельничает дни напролет сразу после свадьбы. Ей и в голову бы не пришло усомниться в главных принципах поведения жены. Она прекрасно понимала, что в настоящее время ее долг – изучать и впитывать традиции и обычаи дома Матани. Но по какой-то неведомой причине ее сразу же поставили на ступень выше всех остальных членов семейства.

Кэйсаку, в свое время получивший образование в Токио, а ныне исполняющий обязанности старосты деревни Мусота, был очень перспективным молодым человеком. Даже упрямые старики внимательно прислушивались к его советам. Дни Кэйсаку проходили в заботах и хлопотах. Будучи землевладельцем, он частенько в свободное время навещал арендаторов, стараясь привить им новые методы ведения сельского хозяйства. На своих землях он постоянно экспериментировал с помидорами и другими овощами, совсем недавно завезенными в Японию с Запада. А еще водил посетителей из других деревень по выстроенным за домом теплицам. Трудно представить, как этому человеку удавалось в одиночку справляться со всеми делами.

Тем временем Хана сидела сложа руки. По утрам ей надлежало привести себя в порядок до того, как встанет муж, подать ему завтрак, за которым он неизменно читал книги и журналы на английском языке, и проводить его на работу. Тахэй весь день дремал на солнышке, а Ясу тихонечко сидела на татами, коротая время за шитьем и штопкой старой одежды. И еще Тахэй развлекал гостей. Ясу временами приходила обменяться с ними любезностями, но тотчас снова возвращалась на свое излюбленное место. Невестке никаких обязанностей не вменили. Току убирала и стирала, Ясу приглядывала за кухней. Казалось, Хане не было места в хозяйстве Матани.

Под вечер домой возвращался Кэйсаку. Лучшего мужа Хана и пожелать не могла.

– Поиграть вам на кото? – спросила она однажды.

Кэйсаку, который только что принял ванну и теперь читал газету, непонимающе уставился на жену, – явно не привык к подобным развлечениям. Он вежливо отказался, напомнив, что уже поздно. Похоже, в этом доме никто не нуждался в покрытом золотистым лаком, изысканном кото.

«Это все равно что метать бисер перед свиньями», – сетовала Току. И хотя саму ее высоким ценителем музыки назвать нельзя было, она служила у Тоёно и гордилась своей образованной молодой хозяйкой.

Рассерженная Току как могла выказывала Матани свое презрение, ей было очень обидно, что ни один из членов этой семьи не может отдать должное музыкальным способностям Ханы.

Однажды Косаку и Току переполошили весь дом криками.

– Что ты сказала?!

– Я сказала: в Кудояме ни одному мужчине не придет в голову заходить на кухню!

Току оскорбилась до глубины души, когда Косаку сам пришел налить себе воды. Стоит хлопнуть в ладоши, отчитала она его, и слуга принесет ему чаю. В конце концов, разве он не второй сын Матани?

– Что за чушь! Мы же не благородные господа, или ты забыла? Ни одна служанка в доме не обратит на меня внимания, хоть я обхлопайся в ладоши!

– Я обращу!

– Чай из твоих рук – яд!

Хана молча наблюдала за этой перепалкой. Току дала волю эмоциям, стараясь поднять уровень дома Матани до Кимото, и при этом повела себя слишком дерзко.

– Току!

Служанка низко поклонилась хозяйке.

– Извини, но не могла бы ты съездить в Кудояму по моему поручению? – сказала Хана.

Она быстро черкнула несколько столбцов, опустила письмо в конверт и попросила Току доставить его Тоёно. А еще распорядилась собрать с собой все вещи, которые могут ей понадобиться.

– Но разве вам не будет одиноко? – забеспокоилась Току.

Хана побледнела, но велела выполнять приказ.

«Ох, не хочется мне уезжать. Нельзя ли просто послать письмо по почте? Зачем доставлять его лично?» – жаловалась Току другим служанкам. И не зря. Предчувствия ее не обманули. Не успела Тоёно дочитать до конца написанное изысканным почерком послание, как не удержалась и рассмеялась.

– Тебя уволили, – поглядела она прямо в лицо Току.

– Как?! За что это? Что я не так делала?

Тоёно с улыбкой попыталась утешить верную служанку:

– Не переживай, все будет хорошо. Теперь ты снова сможешь служить у Кимото.

В конце концов, ты же не невеста, которую с позором отправили домой.

Тоёно подвинулась поближе к обиженной Току:

– Скажи, она не в положении?

– Пока еще нет. У нее недавно были месячные.

На дворе стоял чудесный летний денек. Тоёно рассеянно пробежала взглядом по пышной листве хурмы, росшей в самом центре сада Кимото, и по раскинувшемуся под деревом зеленому ковру.

– Понятно.

Ей хотелось не столько стать прабабушкой, сколько повидаться с Ханой, которая должна была приехать в храм Дзисонъин с амулетом в виде женских грудей.

– Хватит дуться. Лучше расскажи мне о свадьбе, – попросила она служанку.

«Все прошло как полагается, за исключением одного-единственного промаха. Это моя вина. Нет слов, чтобы выразить вам мои извинения. Я благополучно получила негодный предмет, который вы вернули обратно.

Искренне ваша Кимото».

Хана мысленно улыбнулась, прочитав это официальное послание Тоёно, но на лице ее не отразилось никаких эмоций, когда она передала его Кэйсаку.

– Не слишком ли жестоко ты обошлась с Току?

– Нo я вполне могу взять на себя ее обязанности. Разве я сумею по-настоящему почувствовать себя вашей женой, если кто-нибудь вроде Току будет все за меня делать?

Кэйсаку удивленно поглядел на Хану, но предпочел промолчать. Он снова включился в работу на следующий день после свадьбы. По ночам страстно сжимал в объятиях юную супругу, но никогда не обсуждал с ней своих дел. Это считалось вполне естественным, и Хана не ощущала себя уязвленной или заброшенной.

– Теплая нынче ночь, да?

– Действительно. Дождик бы совсем не помешал.

Ответ Ханы заставил Кэйсаку опять оторваться от статьи. Он совсем недавно раздумывал о судьбе урожая – уж слишком долго стояла засуха, – однако отложил газету вовсе не для того, чтобы обсуждать с женой проблемы сельского хозяйства.

– Ты знакома с Ёсии из Ивадэ?

– Знакома, – кивнула Хана, постеснявшись сказать, что останавливалась в Ивадэ во время своего свадебного путешествия в Мусоту.