Время жизни и деятельности Артемидора (вторая половина II в.) было особенно благоприятно для появления его книги, написанной им, по его словам, на основании как трудов его предшественников, так и многочисленных наблюдений и расспросов разных лиц о виденных ими снах и последовавших затем событиях.
То было время, когда, несмотря на прославление авторами, близкими ко двору, правящим классам и связанной с ними интеллигенции "золотого века" Антонинов, уже ощущались первые симптомы надвигавшегося кризиса, до основания потрясшего империю в III в. Это был кризис основных институтов античного общества. В экономике наметился упадок рабовладельческого хозяйства и обусловленное им обеднение городов и муниципальных землевладельцев - сословия декурионов, основной опоры Ранней империи. В сфере социальной происходило фактическое разрушение порядков, некогда сложившихся в результате побед греческого демоса и римского плебса: исчезло былое равенство перед законом граждан, разделенных теперь на houesliores и humiliores, живших в строго иерархизированном обществе, где низший уже но самому своему положению был обязан высшему повиновением, лестью, услужливостью - obsequium; законы, дозволявшие самопродажу в рабство свободнорожденного совершеннолетнего, достигшего 25 или даже 20 лет, подрывали одно из важнейших завоеваний плебса - безусловный запрет на обращение гражданина в раба. В сфере политической все больше разрастался некогда вообще отсутствовавший бюрократический аппарат и - как неизбежное следствие - коррупция, фаворитизм, интриги, притеснения простых людей. Во всех слоях общества росло чувство неуверенности в завтрашнем дне и зависимости, начиная от сенатора, зависевшего от каприза императора, и кончая колоном и ремесленником, зависевшими от землевладельца и его управителя или от патрона ремесленной коллегии и работодателя. Давящее ощущение несвободы, отчуждения усугублялось всеобщими подозрительностью и недоброжелательством к людям, как-то выделявшимся из общей массы. Император мог сослать или казнить сенатора за то, что тот богат, образован, деятелен, любим войском и народом, а значит, может стать его потенциальным соперником. Толковый, знающий раб подозревался господином в мятежных наклонностях; искусный ремесленник вызывал зависть собратьев по ремеслу. Подобные настроения обусловили столь часто встречающиеся в близких к народной идеологии баснях Федра и Авиена призывы жить незаметно, ничем не выделяясь, не навлекая на себя недоброжелательство. В городах соперничали за влияние и почести различные клики, пытаясь погубить конкурентов с помощью наместника провинции или самого императора, что особенно наглядно демонстрирует судьба знаменитого Герода Аттика. В романе Филострата об Аполлонии Тианском упоминается человек, посаженный в тюрьму из-за того, что купил дом на уединенном острове, а это вызвало сомнение в его благонадежности. Если попавший в плен солдат был известен как человек, склонный к уединению, то делался вывод, что он попал в плен нарочно, с намерением дезертировать. Из переписки Плиния Младшего с Траяном мы знаем, какой мелочной опеке подвергались действия граждан провинциальных городов и как строго контролировались. А из ряда высказываний, вложенных Филостратом в уста Аполлония Тианского, якобы одобрявшего соперничество граждан в городах и осуждавшего практику "срезания высоких колосьев", т. е. преследования людей выдающихся, мы можем заключить, что подобная практика была в ходу.
В идеологической сфере обусловленное всеми упомянутыми явлениями разложение античных истоков проявлялось как разложение созданных античным обществом ценностей. Уже давно никого, кроме глашатаев официальной пропаганды, не привлекал и не вдохновлял "римский миф" об избранности римского народа, призванного править миром. Потускнели образы героев прошлого, служивших осуществлению миссии Рима. Для людей, причастных философии, примерами для подражания были уже не эти герои, а Сократ, Диоген, Кратет, умевшие довольствоваться абсолютным минимумом жизненных благ и потому сохранявшие духовную свободу, Пифагор, овладевший многими тайными знаниями и их развивший. Для свободных трудящихся и рабов такими примерами были Геракл, ставший богом за свои труды на пользу человечества, Сильван, также (по одной версии) ставший богом сын раба, помощник крестьянина, хранитель его участка, нерушимой межи и добрососедских отношений.
Известное разочарование стала вызывать и философия, некогда бывшая основным элементом культурной системы античности, источником знаний о наилучшей жизни как отдельного гражданина, так и гражданской общины, к которой он принадлежал. Из сочинений Лукиана и Секста Эмпирика мы видим, что многочисленность философских школ, по разному толковавших одни и те же проблемы мироздания, долга человека и гражданина, добродетели, счастья и путей его достижения, недоказуемость различных постулатов, лежавших в основе как научных, так и философских теорий, отчасти и недостойное поведение многих философов, явно противоречащее их учению о воздержанности и добродетели, подрывало авторитет философии как наставницы жизни. Несомненно, играло роль еще одно обстоятельство: если бы человек даже и достиг высшей добродетели, проповедовавшейся наиболее популярной школой стоиков, ее по существу не к чему было бы применить. По учению стоиков (что особенно полно отразилось в сочинении Марка Аврелия), в мире ничего нельзя изменить, и только глупец и невежда может бороться с царящей в мире установленной космическими, природными законами необходимостью. Люди всегда были, есть и будут порочны и несчастны; все всегда было и будет неизменно и одинаково; исправить что-либо невозможно; остается только самоусовершенствоваться, достичь добродетели, дабы иметь для себя какую-то опору среди этого всеобщего хаоса. По подобная цель не могла быть особенно привлекательна для огромного большинства людей, иные же большие цели, как коллективные, так и индивидуальные, ради которых стоило бы жить и бороться, философия предложить уже не могла.
Не могла сделать это и официальная идеология с ее культом вечного Рима, непобедимого императора со всеми его добродетелями, "золотого века", якобы раз и навсегда осчастливившего жителей империи, так что все новое, лучшее становилось невозможным и даже немыслимым. Споры о наилучшем устройстве государства, или совокупности граждан, объединенных в античную гражданскую общину, некогда столь занимавшие умы греков и римлян и вдохновлявшие их на борьбу, заглохли. Не появлялись и новые утопии. Лукиан в "Правдивой истории" говорит о своем намерении подражать Ямбулу, но в удивительных странах на земле, луне и небе, куда попадают его герои, нет и намека на какое бы то ни было социальное устройство, что резко отличает Лукиана от Ямбула. В вечной, неизменной действительности можно было усовершенствовать лишь какие-нибудь частности: дать большую самостоятельность городам или, напротив, еще сильнее ее ограничить; требовать от богатых и знатных большей щедрости по отношению к родным городам или полностью освободить их от затрат на городские нужды; возвести на престол императора, избранного и одобренного сенатом, или передавать власть от отца к сыну, дабы последний, получив ее по наследству, был менее зависим от сената, и т. п. Да и эти частные проблемы занимали сравнительно узкие круги, мало волнуя широкие массы, стремившиеся скорее к тому, чтобы как можно меньше соприкасаться с миром знатных и богатых, с чиновниками, судьями, патронами, господами.
Таким образом, философия и политика, некогда игравшие в жизни античного общества ведущую роль, потеряли власть над умами.
Зато на передний план выдвинулась религия. Ранее выполнявшая в основном роль связующего элемента, цементирующего различные коллективы, от фамилии до города (коллективы, сами определявшие этические нормы для своих сочленов, каравшие их осуждением или награждавшие одобрением), теперь религия служит источником морали и за честную, добродетельную жизнь обещает награду богов, если не в этом, то, по крайней мере, в загробном мире. Вера в бессмертие души, в возможность апофеоза даже для самого простого человека, чуждая римлянам в эпоху расцвета их civitas, теперь становится всеобщей. На надгробиях покойный изображается с атрибутами того или иного бога, возносящимся в небо, пирующим в загробном мире в кругу семьи и друзей; в эпитафиях выражается уверенность, что в награду за достойную жизнь умерший живет в Элизиуме в обществе богов и сам стал Дионисом или Аттисом, любовником Кибелы, водит хороводы нимф.
