– Он во мне так уверен?
– Не знаю. Я ему приказал.
Лагерь жил не так, как Солнечная Поляна. Некоторые кочевники латали свое оружие, другие ели из глиняных мисок. Вроде ничего необычного. Но в моей деревне люди делали все размеренно и, как правило, молча. Тут же никто не мог долго держать рот на замке. Постоянно слышался гогот, крики, ругань. Мы миновали пять-шесть драк, около двадцати шумных споров с размахиванием оружия.
– Скажи, – заговорил я, когда мы вышли за пределы лагеря, – а это ожерелье, Символ Власти, кому оно принадлежало до меня?
– О-о, это длинная история, – многозначительно произнес Маклай. – Если коротко, то это был Великий Кочевник. Наверное, самый великий. Я расскажу, когда ты, командир, научишься скакать на лошади. Нельзя такую историю слушать, пока ты просто пеший воин.
– А у вас, что, нет пеших воинов?
– Бывают и пешие. Их еще называют мясом, понимаешь?
– Ага, – сказал я и быстро полез в седло.
* * *
Это были очень тяжелые недели. Маклай со всей учтивостью перед обладателем Символа Власти гонял меня с утра до вечера. Езда на лошади, бег, таскание таких тяжестей, что бочки в таверне господина Уильяма казались бы пушинками. Еще я учился обращаться с оружием, плавать. К концу первой недели я был изможден донельзя. А мой учитель придумывал все новые и новые упражнения. Если бы Маклай как-нибудь пришел и сказал, что сегодня мы будем учиться летать, я бы не удивился.
Самым простым было изучение языка кочевников. Я старался изо всех сил и быстро усвоил основы. У меня были причины, так как надоело слышать за спиной непонятные фразы, произносимые с издевательскими и шутливыми нотками. Речь и письменность кочевников были незамысловатыми, из чтения мне предлагались только записанные на бересте своды правил и простейшие песни (в основном про набеги и грабежи). Маклай говорил, что далеко не каждый кочевник умеет написать свое имя, и только немногие учатся выводить крючковатые буквы и цифры. Но я так увлекся, что попросил научить и этому. Тем более что это занимало время от тренировок, а лишний час сидения на месте был для меня, как подарок. Впервые я начал писать именно тогда.
Езда верхом давалась сложнее, но мне повезло. Лошадь оказалась спокойной и непугливой. Скоро мне удалось проскакать пару кругов и только тогда, под дружный смех Маклая и орка Лодана, свалиться на землю. Я долго думал, как назвать свою кобылу. В конце концов, остановился на простом и, как мне казалось, хорошем имени. Я назвал лошадь Стрелой, так как, по словам Маклая, она дала бы фору многим более тренированным коням по скорости.
Также обзавелся оружием, хотя научиться им владеть было сложнее, чем я думал.
– Ты слабый воин, командир, – сокрушенно заявил Маклай на третий день тренировок. – Все в племени сильные от рождения. А ты слабее зайчонка. Значит, драться, как все, ты не сможешь. – При этих словах я потупился, но в глубине возникла радость. Может, учитель пытается подвести все к тому, что мне нет смысла тренироваться? Эх, как бы не так. Маклай был не из тех, кто сдается. – Не беда, командир. Ты, конечно, хилее великого воина Тамура. Но все равно, ты высок ростом и, главное, очень легкий. Используй это в бою.
Многие из нашего племени могут нанести сильный удар, но они неповоротливые и медлительные. Будь другим. Когда будешь драться, не стой на месте. Прыгай, пригибайся, вертись – вот в чем секрет.
Маклай, кажется, был в восторге от своих советов. Правда, количество тяжестей, которые я таскал, не убавилось. Что касается драки, учитель вывел ряд правил, которые мне пришлось зазубрить:
– Не надевай много одежды – будет тяжело. Не стой на месте – измотай противника, двигайся вокруг него. Не бей постоянно – быстрее устанешь. Если можешь уйти от удара – не отбивайся, уходи. Не бей напрямую – обмани противника, ударь так, как он не ожидает.
Я запоминал эти правила и в какой-то момент проникся их преимуществами. Маклай был прав, большинство кочевников ставили, главным образом, на силу ударов и величину своих мышц. Но сколько времени человек может махать здоровенным топором или дубиной, пока не выбьется из сил? Хотя Тамур, похоже, мог заниматься этим бесконечно. Пару раз мне довелось видеть его тренировки. Больше всего великий воин походил на живую ветряную мельницу, застигнутую ураганом. Он крутил свою секиру так мощно, сильно и одновременно естественно, словно родился с ней в руках.
Когда я запомнил вбиваемые Маклаем истины ведения боя, мне подобрали экипировку. Что касается брони, то с ней было проще. Кочевники не придавали ей большого значения, каждый надевал то, что ему нравилось. Кому-то приходились по вкусу легкие кольчуги, кому-то хватало наручей и поножей, кто-то, вообще, оставлял всю защиту на совесть амулетов и оберегов. Маклай добыл мне, по его мнению, самый подходящий наряд. Это были куртка и штаны из прочной кожи. Разумеется, по сравнению с кольчугой или латами это было ничто, но от скользящего удара могли защитить вполне сносно. Также я получил мягкие удобные сапоги для более легкого передвижения и бега. С оружием было труднее. Исходя из правил Маклая, оно должно было быть таким же легким, как и стиль боя, что было нехарактерно для обычного оружия кочевников, отличавшегося грубостью и солидным весом. Много чего я перепробовал, пока не остановился на коротком, чуть изогнутом мече. Видимо, это был самый легкий вариант во всем лагере.
Тогда-то я и начал беспокоиться. Ведь раз я командир, рано или поздно мне придется вести кочевников в бой. Опять всплыли множество раз слышанные истории о зверствах и разрушениях, которые несут с собой кочевники. И Маклай, к сожалению, не опроверг моих опасений. Судя по всему, тяга к разграблениям была у кочевников в крови. Небольшим утешением было то, что старейшины в лагере не требовали от своих людей большой жестокости.
– В других лагерях, – рассказывал мой учитель, – принято вырезать поселения целиком. А тех, кто выживет после нападения, может ждать еще более страшная участь. Но наши старейшины не злые. Конечно, когда будет нужна провизия, пойдем на какую-нибудь деревню. А ты, как один из вожаков, можешь приказать что угодно. Убивать всех или же нет. Это твоя ответственность, командир.
Я не знал, как ответить. Лишь понадеялся, что удастся как-то выкрутиться, чтобы обойтись малой кровью. Раз можно избежать жестокости, я должен буду попытаться так и сделать. Пока я решил оставить эти мысли, еще не зная, что первое испытание не за горами.
Спустя две недели я уже перестал обращать внимание на боль в мышцах. Да и вообще, начал осваиваться в лагере, изучать быт и историю кочевников. А история проистекала как раз к моему ожерелью. Точнее, к его первому обладателю.
Тысячу лет назад кочевниками правил великий воин. Его полное имя произнести тяжелее, чем запомнить все его подвиги, которым не было числа (даже если отметать совсем уж неправдоподобные рассказы о них). В обычных разговорах его называли Леро Первый. Титул – а к нему кочевники относились трепетно и всегда произносили полностью – звучал так: Величайший Воин Во Всем Свете. Может, конечно, наивно и напыщенно. Но, во-первых, это был действительно великий человек. А во-вторых, никто бы не рискнул смеяться над этим титулом при кочевнике. Поверьте, себе дороже. В те незапамятные времена Леро Первый объединил племена бродячих разбойников, варваров и орков. Под его началом они превратились в бесстрашных бойцов, мастеров войны и выживания. Леро первым заставил своих подданных учиться читать и писать. По словам Маклая, который среди кочевников, похоже, был самым образованным человеком, Леро никогда не призывал к насилию. Он любил бескрайние просторы степей, свободу и вольную жизнь. В этом он видел дух кочевничества.
Но все кончается, и жизнь первого одновременно и последнего правителя кочевников начала подходить к концу. Тогда он покинул своих подданных, оставив последние распоряжения. Леро завещал отыскать его Символы Власти. Первым был меч, местонахождение которого не мог определить уже никто. Вторым – корона. Ходили слухи, что она спрятана в непроходимых горах, в пещерах гномов (если они там еще оставались). И третьим символом было ожерелье, которое по воле судьбы или по случайности досталось мне. Леро сказал, что спустя тысячу лет необходимо отыскать Символы Власти, чтобы племена вспомнили о своей связи и продолжали процветать.