Громкое чавканье мокрых от пота тел, разлетелось по кабинету и утонуло в звуках хлопнувшей двери. На пороге кабинета стоял с искаженным лицом, в фуфайке и грязных сапогах, местный скотник Прокопыч.

Совершенно не ожидая такой картины в кабинете управляющего, от увиденного у Прокопыча сконфузилось лицо. Коленки его немного затряслись и согнулись, заставляя его медленно приседать. Он хотел что-то сказать, но отвисшая нижняя челюсть, застряла в нижней мертвой точке и ни как не могла выполнять команды хозяина.

Петриков и Миронова, пребывая в состоянии невесомости и полного умиротворения на пьедестале вечности и блаженства, даже не заметили внезапно вошедшего Прокопыча. Распаренные от бурных физических движений, они лежали уткнувшись друг другу в волосы, тяжело дыша в самые ушные раковины.

Через мгновение, скотник Прокопыч пришел в себя и два сухих его кашля в кулак, заставили души умиротворенных вернуться в свои тела.

Миронова с визгом вскочила, сбросив с себя Петрикова и схватив попавший под руку рабочий халат, прикрывшись им, быстро спряталась за шкаф.

Сваленный на пол Петриков, не сразу сообразив, что произошло, еще находясь на самом пике мужской эйфории, попытался встать, но ноги его подкашивались. Ослабев от перенапряжения мощного мужского порыва, вставая, он свалился на пол. И упершись двумя руками в пол, пытаясь собрать все силы, он стоял на четвереньках совершенно голый.

Ворвавшись в чужое пространство не по своей прихоти, а, наоборот, за помощью, Прокопыч, видавший разные виды, за свою не малую жизнь, начал пятиться к двери. Не закрывая рта, он уперся в захлопнутую дверь кабинета и начал буксовать по ней, царапая грязными руками. Осознавая, что он появился здесь, совершенно не вовремя, Прокопыч начал мычать, как бык, нечленораздельно выдавливая из себя слова.

– Я конечно извиняюсь Виктор Андреевич! Но там…– Прокопыч, показал рукой на выход, сжимая грязную рабочую рукавицу.

– Там, весь механизьм – то встал! – Он взглянул на поднимающегося Петрикова, кивая на его неприкрытый стыд.

– Транспортерная лента не работает. Как же мы скотину кормить-то будем с такими делами, а Виктор Андреевич? – Прокопыч вытянул руку с зажатой в ней грязной рукавицей вперед, как Владимир Ильич.

– Надо, что-то делать! А то ведь вон оно что! План то все одно сдавать надо. А без кормов-то оно как? – Он развел руками в стороны.

Петриков окончательно придя в себя, быстро надел брюки и пиджак на голое тело. Не одевая носки, сунул ноги босиком в кирзовые сапоги, метнулся к Прокопычу и прижал его к двери кабинета.

– Я не знаю, как там с транспортерной лентой и кормами для скотины, но послушай сюда! – Петриков взял Прокопыча за грудки и вплотную подтянул его к своему подбородку.

– Во-первых! – Петриков с яростью выдохнул Прокопычу в лицо. – Во-первых, надо стучаться, когда входишь к начальнику в кабинет! А во-вторых, там есть ремонтная бригада. А в-третьих, если ты, хоть слово вякнешь, что тут видел, я тебя собственными руками удавлю! Ты понял? – Петриков неистово заорал на весь кабинет.

Прокопыч, от такого внезапного натиска, вновь начал оседать у входной двери в кабинет.

– Да, что Вы Виктор Андреевич, как же можно! Я нем как рыба. Да я ж, ни когда и ни кому ни-ни! – Перешел на шепот Прокопыч, понимая, что разъяренный управляющий может двинуть ему между бровей.

– Я ж, чего талдычу-то! Там у нас полный аврал. Транспортерная лента встала и верхняя и нижняя. Ни накормить скотину, ни убрать за ней! А к вечеру точно поплывем в навозе! Надо, что-то делать. Вот я к Вам сообщить! – С облегчением выдавил из себя Прокопыч, стараясь не смотреть на стоящий в углу кабинета шкаф.

– Ну, хорошо! – Немного остепенился Петриков.

– Ты давай иди в цех, а я сейчас подойду и разберемся. Только, я тебя, как мужик мужика прошу, держи язык за зубами. Мне сейчас в начале пути сплетни ни к чему. Сейчас не время объясняться. Мы с тобой потом поговорим об этом. А пока, давай ступай и жди меня. – Петриков отпустил скотника, открыв входную дверь, отправил его в цех, где стояли буренки.

Заперев дверь на ключ с внутренней стороны, он быстро поспешил за шкаф. Там, за шкафом, присев на корточки, прикрывшись рабочим халатом, тихо плакала Миронова, уткнувшись лицом в свои конопатые, голые коленки. Петриков, попытался, что-то сказать ей, как-то успокоить, но Настя опередила его. Подняв залитое слезами беспомощное лицо, прижав кулаками к груди халат, она твердила:

– Как же теперь жить– то, Виктор Андреевич? Куда же мне теперь идти? – Настя вновь уткнулась лицом в голые коленки и зарыдала.

Петриков кинулся к столу. Налив из графина стакан воды, он подбежал к Мироновой и отхлебнув прыснул на нее, таким образом приводя ее в чувство. Он действительно не очень соображал и не знал, что ему нужно сейчас сделать, чтобы нормализовать ситуацию, хотя бы временно.

Настя вновь подняла зареванное лицо. И только в этот момент, Петриков увидел у нее на лбу огромную шишку. Виктор Андреевич сообразил, что данная шишка, ни что иное, как травма, полученная от удара распахнувшейся двери кабинета, когда он резко выходил в коридор. Конечно же, это был не самый оригинальный вариант, закрыть всем сплетникам рот, но все же лучше, чем ничего. Мысль настигла его в один момент. Петриков пока доставал йод и разные бинты из аптечки, подумал о том, что если кто чего скажет, то у него будет настоящее алиби или просто отговорка. Просто надо все быстро уладить, одеться и договориться с Мироновой и позвать медичку, которая находится, чуть дальше по коридору в мед профилактории.

Петриков попробовал, как мог успокоить Миронову, которая все ни как не могла прийти в себя. Вытерев ей слезы своими ладонями, ласково целуя в распухшие от слез губы, щеки и глаза, он приговаривал с каждым поцелуем:

– Ну, что ты милая, все будет хорошо! Никто и ни о чем не узнает. Главное нужно сейчас успокоиться и все будет хорошо. Вот давай сейчас помажем рану йодом и приложим, что-нибудь холодное, чтобы не было большого синяка. Только нужно сначала одеться.

Петриков быстро собрал Настину одежду и положил возле нее.

Миронова постепенно пришла в себя и немного успокоившись, выполнила просьбу Виктора Андреевича. Он налил из графина еще один стакан воды и подал его Мироновой. Пока Настя пила воду и успокаивалась, Петриков попытался, как мог объяснить ей свой план по дальнейшему действию.

Настя немного пришла в себя и успокоилась. Поспешно одевшись в свои вещи, она присела на диван, приложив стакан с холодной водой к разбитому лбу.

Пока Миронова принесла такую театральную позу, Петриков быстро сбегал за медсестрой в профилакторий и объяснил ей суть да дело произошедшего, а сам быстро пошел разбираться с поломками транспортерной ленты в цеху, где стояли коровы. Конечно, нужно было срочно выполнять свои служебные обязанности, но у Петрикова в голове стоял главный вопрос, расскажет или нет Прокопыч о том, что он увидел в кабинете управляющего. Его сейчас это волновало более всего. Ведь сразу все может рухнуть, все планы и надежды, если сплетни пойдут по деревне. Это неминуемый развод с женой, которой он обещал все, что только мог, уезжая из Владивостока. И не только ей, а главное ее отцу, который поверил Петрикову и просил за него очень уважаемых людей. Да еще и сыновья, они уже подросли и многое понимают. А сыновей своих Петриков любил больше жизни и видел и чувствовал в них свою кровь и продолжение жизни. Да вот еще одна беда, он как мужчина, совершенно не хотел подставлять, ни в чем не повинную женщину. Если бы тогда вечером, он не дал волю своим рукам и телу, ведь ни чего и не было бы сейчас. И не надо было так нервничать, что-то придумывать и переживать. А так и она пострадает. И что дальше с ней будет, совершенно не известно. А ведь и у нее есть семья и двое таких же сыновей, как и у него самого. И поэтому, чувствуя за собой огромную вину за случившееся, Петриков был готов пойти если не на все, то на очень многое, чтобы всего этого не случилось.