Выслушав эти объяснения доктора Рочклифа, Альберт Ли в раздумье замолчал.

— Доктор, — сказал он, — хотя иные и обвиняют вас в том, что вы иногда уж слишком стараетесь вовлекать людей в опасные затеи, все признают…

— Бог да простит тем, кто судит обо мне так превратно, — сказал доктор.

—..все признают, что, несмотря на это, вы сделали для короля и пострадали за него больше, чем кто-либо из людей вашего сана.

— Они лишь отдают мне должное, — сказал Рочклиф, — одно лишь должное!

— Поэтому я готов держаться вашего мнения, если, приняв во внимание все, вы считаете, что для нас остаться в Вудстоке безопасно.

— Вопрос не в этом, — возразил священник.

— А в чем же? — возразил молодой человек.

— А в том, можно ли найти другую, более безопасную линию поведения. К сожалению, я должен сказать, что мы можем только сравнивать — выбрать меньшее зло. Об абсолютной безопасности, увы, не может быть и речи. Итак, я утверждаю, что Вудсток, в настоящее время все же укрепленный и охраняемый замок, — самое надежное укрытие, какое только можно сейчас найти.

— Довольно, — заявил Альберт, — я полагаюсь на вас как на человека, чей опыт в столь важных делах глубже и шире, чем могут быть мои знания, не говоря уже о ваших годах и вашей мудрости.

— И хорошо делаешь, — ответил Рочклиф. — Если бы и другие относились с таким же недоверием к своим собственным знаниям и полагались на компетентных лиц, наш век только выиграл бы. Вот почему Разум запирается в крепости, а Мудрость скрывается в высокой башне. (Тут он с самодовольным видом окинул взглядом свою келью.) Мудрец предвидит бурю и прячется.

— Доктор, — сказал Альберт, — пусть ваша дальновидность послужит на пользу тому, чья жизнь гораздо более драгоценна, чем наша с вами. Позвольте вас спросить, как вы считаете, должен ли наш драгоценный подопечный находиться вместе с моей семьей или скрываться в одном из укромных уголков замка?

— Гм, — ответил доктор с задумчивым видом, — я думаю, что ему безопаснее всего оставаться в роли Луи Кернегая и держаться поближе к тебе…

— Боюсь, что мне придется уехать подальше, чтобы меня видели где-нибудь в отдаленной части страны, иначе, если они приедут искать меня здесь, они найдут кое-кого поважнее.

— Сделай милость, не перебивай меня!.. Держаться поближе к тебе или к твоему отцу и не удаляться от гостиной Виктора Ли, — оттуда он, как ты знаешь, в случае опасности может быстро ускользнуть.

Мне кажется, в настоящее время это будет самое лучшее. Я надеюсь получить известие о корабле сегодня или в крайнем случае завтра.

Альберт Ли простился с этим деятельным, но упрямым человеком, дивясь тому, что подобные интриги стали для доктора чем-то вроде стихии, которой он, казалось, наслаждался, несмотря на слова поэта о страхах, заполняющих время между возникновением заговора и его осуществлением.

Возвращаясь из святилища доктора Рочклифа, он встретил Джослайна, который в беспокойстве искал его.

— Молодой шотландский джентльмен, — сказал он таинственно, — встал, услышал за дверью мои шаги и позвал меня к себе в комнату.

— Хорошо, — ответил Альберт, — сейчас я иду к нему.

— Он потребовал чистое белье и одежду. И знаете, сэр, он похож на человека, привыкшего, чтобы ему повиновались; ну, я и принес ему костюм, который как раз оказался в гардеробе в западной башне, и кое-что из вашего белья; а когда он оделся, то приказал мне проводить его к сэру Генри Ли и к молодой госпоже. Я хотел было ему сказать, что надо подождать, пока вы вернетесь, но он добродушно потаскал меня за волосы (право, он любит пошутить) и сказал, что он гость мистера Альберта, а не его пленник; и вот, сэр, хоть я и подумал, как бы вы не стали гневаться, что я выпустил его из комнаты, и он, чего доброго, попадется на глаза тем, кто не должен бы его видеть, но что я мог ему сказать?

— Ты смышленый малый, Джослайн, и всегда понимаешь, что от тебя требуется. Боюсь, что этому юноше никто из нас не сможет приказывать, но мы должны самым пристальным образом следить за его безопасностью. Ты хорошо смотришь за этим плутом секретарем, который всюду сует свой нос?

— Уж предоставьте его мне и на этот счет будьте спокойны. Но, сэр, лучше бы молодой шотландец опять надел свою старую одежду, а в вашем костюме для верховой езды, который на нем теперь, у него такой вид, что можно кое о чем догадаться.

По тому, как выражался верный слуга, Альберт понял, что он подозревает, кто такой в действительности шотландский паж; однако он не счел возможным открывать ему столь важную тайну, хотя в обоих случаях — доверился ли бы он Джолифу полностью или предоставил ему только догадываться — Альберт мог совершенно на него положиться. С этими беспокойными мыслями он направился в гостиную Виктора Ли, где, как сказал Джослайн, собрались все обитатели замка. Когда он взялся за ручку двери, послышался смех, и он даже вздрогнул, так сильно смех этот противоречил его собственным сомнениям и печальным думам. Он вошел и увидел, что отец его, в прекрасном настроении, смеется и весело болтает со своим юным гостем; внешний вид гостя и в самом деле резко изменился к лучшему: трудно было поверить, что отдых, умывание и приличный костюм могли так преобразить его в столь короткое время.

Однако это нельзя было приписать только перемене платья, хотя и одежда, конечно, имела свое значение.

Луи Кернегай (мы продолжаем называть его этим вымышленным именем) и сейчас был одет весьма скромно. На нем был костюм для верховой езды из серого сукна, кое-где обшитый серебряным галуном, такой, какие носили провинциальные дворяне того времени. Но случайно костюм оказался ему совсем впору и шел к его смуглому лицу, в особенности теперь, когда он держал голову выше и вел себя не только как хорошо воспитанный, но и как вполне светский джентльмен. Неуклюжее прихрамывание превратилось в слегка неровную походку, которую в те опасные времена легко сочли бы следствием раны; она могла скорее заинтересовать, нежели произвести невыгодное впечатление. Наконец, для знатного пешехода это было самое изысканное средство напомнить о том, что он совершил очень трудное путешествие.

Черты скитальца были по-прежнему резки, но он сбросил свой всклокоченный рыжий парик, а черные спутанные волосы с некоторой помощью Джослайна превратились в кудри, из-под которых сияли прекрасные черные глаза, вполне соответствовавшие выразительному, хоть и некрасивому лицу. В разговоре он отбросил всю грубость диалекта, которую так подчеркивал накануне, и хотя продолжал говорить с акцентом жителей Шотландии, чтобы не выйти из роли молодого дворянина этой страны, от такого акцента его речь уже не становилась неуклюжей и неразборчивой, а только приобретала национальный колорит, соответствовавший той роли, которую он играл. Никто на свете не мог быстрее его приспособиться к любому обществу; в изгнании он познакомился с жизнью во всех ее оттенках и разнообразии; его характер, если и не всегда ровный, отличался гибкостью — он усвоил себе ту разновидность эпикурейской философии, которая даже среди величайших трудностей и опасностей позволяла ему наслаждаться каждой минутой спокойствия и радости; короче, как в юные годы, во время своих невзгод, так и впоследствии, когда он стал королем, это был веселый, жестокосердный сластолюбец, мудрый, если не поддавался своим страстям, щедрый, если расточительность не лишала ею средств или предрассудки не лишали желания оказывать милости; его недостатки часто могли бы вызвать ненависть, но они сглаживались такой любезностью, что обиженные люди не могли по-настоящему на него сердиться.

Когда Альберт Ли вошел в гостиную, он застал все общество — своего отца, сестру и мнимого пажа за завтраком; сам он тоже сел с ними за стол. Он задумчиво и с сомнением смотрел на все, что происходило, в то время как паж, уже полностью завоевавший сердце достойного старого дворянина своими пародиями на шотландского священника, проповедующего в пользу своего благодетеля маркиза Аргайла или в пользу Национальной Лиги и Ковенанта, теперь пытался заинтересовать прекрасную Алису разными историями, и в том числе такими рассказами о военных подвигах и опасностях, которые со времен Дездемоны нисколько не потеряли своей прелести для женского слуха. Но мнимый паж говорил не только о приключениях на суше и на море: гораздо охотнее и чаще он рассказывал о заморских пирах, банкетах, балах, где цвет рыцарства Франции, Испании и Нидерландов блистал перед глазами самых прославленных красавиц. Так как Алиса была еще очень молоденькая девушка и из-за гражданской войны воспитывалась почти исключительно в деревне и часто в полном одиночестве, то, конечно, нет ничего удивительного в том, что она охотно и с улыбкой слушала веселые речи юного дворянина, их гостя и подопечного ее брата, тем более что в его рассказах звучало опасное удальство, а иногда мелькали и серьезные мысли, благодаря которым его разговор не казался таким уж легкомысленным и пустым.