продуктов не так-то много, если есть по-настоящему, и взяли с собой все.

Лишь в 11 часов несколько отяжелевшей походкой двинулись по гребню к

следующей вершине — Крумколу.

Гребень вскоре из мирного снежного перешел в острые скалистые

зубья, перемежающиеся с не менее острыми, увенчанными бахромой

опасных карнизов снежными гребешками. Мы были сильно удивлены,

увидев на снегу следы двух человек. Кто бы это мог быть? Этот вопрос

мучил нас весь день.

К вечеру из ущелья поднялись облака и начали заволакивать

вершины. Только что мы нашли путь на один из многочисленных

жандармов и вылезли на его вершину, как туман сгустился, пошел снег,

где-то близко заворчал гром.

—Отложи в сторону от себя все железо, — крикнул я

Миклашевскому, — гроза!..

Ледоруб, кошки, крючья быстро были отложены в сторону и

вовремя. Кожу на голове пощипывало, волосы, казалось, шевелились под

400

шляпой и чувствовалось, как через все тело проходит ток. Быстро достали

штурмовую палатку Здарского, немного спустились вниз и укрылись под

ней. Наконец разряды прекратились.

Справа вверх уходят крутые склоны Западной Мижирги,

слева грозно навис карниз Восточной Мижирги

Уже в сумерках заметили на гребне площадку. Видимо, недавно

здесь ночевали люди. Но кто — мы не узнали и здесь. Лишь в девять утра,

401

когда, пройдя последние жандармы, мы вышли на вершину Крумкола и

раскрыли банку, всю пробитую молнией, мы узнали, кто проходил перед

нами. Это были Коля Чекмарев и Валя Прошина.

Час спустя мы подошли к следующему их лагерю как раз в тот

момент, когда молодая чета альпинистов, внимательно охраняя друг друга,

начала спуск в Крумкольский провал. Веселой песенкой приветствовали

мы товарищей и дальше пошли уже вчетвером.

Крумкольский провал оказался очень глубок, а спуск обрывист и

труден. Крутые обледенелые скалы перемежались с ледяными кулуарами и

острыми снежными гребнями. К вечеру снизу опять полезли облака,

обволокли все кругом непроницаемой завесой тумана. Пошел мокрый снег.

Мы все же успели спуститься до седловины Крумкольского провала. Это

была самая низкая точка нашего траверса — 4250 метров.

Пока мы разравнивали площадку, успели промокнуть. Пришлось

укрыться под палаткой. Затерянная на громадной ледяной стене кучка

людей не унывала. Из-под прорезиненного мешка палатки неслась бодрая

песня четырех альпинистов. Все кругом как будто ожило, стало не так

мрачно.

Снегопад прекратился. По плану Чекмарева утром их группа

должна спуститься вниз по не пройденному еще никем пути, прямо на

ледник Мижирги. Наши пути расходились. Николай и Валя пошли вниз,

где глубоко под ними ощетинился ледяными торосами мощный ледопад

Мижирги. Мы же двинулись вверх, к нависающей над нами

четырехсотметровой стене Коштан-тау.

Основная часть пути была нами уже пройдена. Впереди была

последняя грозная крепость — Коштан-тау! Крепость очень трудная и

высокая. Опять нужно было подниматься на пятитысячную высоту.

Стена встретила нас неприветливо. Отвесные скалы оказались

обледенелыми. Каждую стенку приходилось предварительно обрубать

402

ледорубом, вырубать со всех уступчиков лед, счищать снег рукой. Очень

трудно было отыскивать те незначительные полочки, засыпанные снегом,

которые были намечены заранее. Молоток стучал все чаще, иного

охранения, кроме крючьев, устроить было невозможно.

Впереди отвесная стена. Обхода нет. Кричим вниз, где две

маленькие точки медленно движутся по снежнику:

— Можно ли нам пройти дальше?..

Но они никак не могут найти нас на скалах.

В ясное утро с вершины Коштан-тау открывается изумительный вид

Я полез по стене. Тяжелый рюкзак оттягивает назад. Пальцы,

цепляющиеся за маленькие выступы, начали уставать. Положение

критическое... С трудом, держась одной рукой, удалось снять рюкзак и

передать его Виктору.

С верхней площадки, вытянув на веревке рюкзаки, я охраняю

Миклашевского. За обрывом я его не вижу, но чувствую по натяжению

веревки, как он постепенно поднимается вверх. Иногда слышится

403

приглушенное: «подтяни!» Веревка быстро натягивается, но не туго, чтобы

не мешать свободе движений лезущего.

Узенькая полоска снежного кулуара оказалась обледенелой. Опять

пришлось лезть по скалам. Лишь поздно вечером мы преодолели эти 400

метров стены и вышли на вершину огромного жандарма. Очень

обрадовались, когда обнаружили около устроенной нами площадки

капающую со скал воду.

С утра следующего дня опять началось трудное лазание по целому

ряду жандармов. Особенно осложняло положение то, что пальцы рук были

уже изранены от долгого лазания, на их концах треснула кожа, глубокие

раны увенчивали каждый палец. Железные гвозди на подошвах ботинок

стерлись до основания и не держали на скалах. Ледоруб и кошки сильно

затупились.

В середине дня, когда мы уже считали все жандармы пройденными,

на дороге встал небольшой острый пичок, но настолько трудный, что

пришлось затратить около двух часов на его обход.

Перед нами широкий снежный гребень, который круто вздымается

к скалам вершины Коштан-тау. Высота уже не менее 5000 метров. Ветра

нет. Солнце печет нещадно, жара совершенно нестерпимая. В то же время

ноги, глубоко вязнущие в снегу, явно чувствуют холод, а ботинки

обледенели и стали похожи на деревянные колодки. Кожа на лицах давно

уже обожжена, особенно под носом и на губах. Из носа часто идет кровь.

К вечеру, увязая в глубоком снегу, поднялись на последнюю

вершину траверса — Коштан-тау.

Громадные кучевые облака, причудливо освещенные заходящим

солнцем, медленно ворочались внизу, закрывая ледники, гребни и

вершины. Лишь самые высокие из них гордо выступали над облаками.

Видны вершины грандиозной Бевингийской стены. Где-то на одной из

них, вероятно, в это же время стояли четыре альпиниста группы

404

Ходасевича и думали о нашей группе, как мы думали о них...

Эта последняя ночь на «пятитысячнике» была наиболее холодной.

К утру все заледенело. С радостью встретили первые лучи солнца и

отогрели промерзшее снаряжение. Утро было ясным, а воздух настолько

прозрачным, что весь хребет от Эльбруса до Казбека был хорошо виден.

Простившись с Коштан-тау, мы быстро двинулись вниз. Спуск по

северному гребню после всего пройденного казался легким. К четырем

часам мы уже перелезли последний бергшрунд и были на леднике Кундюм

Мижирги.

На леднике я и Миклашевский поздравили друг друга с полным

завершением траверса Дых-тау — Коштан-тау и крепко расцеловались.

На следующий день, 29 августа, преодолев сложный ледопад, к

пяти часам вечера мы вернулись в лагерь Миссес-кош, на один день

раньше назначенного контрольного срока.

То, что не смогли сделать зарубежные альпинисты, сделали

советские покорители гор.

405

1 9 3 9 – 1 9 4 0

Летом 1939 года группа альпинистов в составе A. Летавета, Е.

Абалакова и инструктора Андриешина решила совершить траверс четырех

вершин (МЮД, Безбожник и две безымянные вершины) Заилийского Ала-