Ловел хотел извиниться и объяснить неудачное выражение, сославшись на свою неопытность. Но это удалось ему не сразу. Первоначальные слова вырвались у него так откровенно и непосредственно, что всполошили антиквария, который не мог сразу оправиться от потрясения.
– Дорогой сэр, – продолжал старший из собеседников, – ваши глаза не так уж неопытны: я полагаю, что вы способны отличить канаву от ровной земли. Неясно! Да ведь самые простые люди, последний подпасок, все называют это место Кем[25] оф Кинпрунз. Не знаю, что может яснее указывать на древний лагерь!
Ловел опять согласился, и наконец ему удалось усыпить подозрительность раздраженного и тщеславного антиквария, который теперь снова вошел в свою роль чичероне.
– Вам, должно быть, известно, – начал он, – что наши шотландские знатоки старины резко расходятся в вопросе о месте последнего столкновения между Агриколой{63} и каледонцами. Одни высказываются за Ардох в Стрэтхаллене, другие – за Иннерпефри, а третьи – за Редайкс в Мирнее. Есть и такие, которые переносят театр военных действий далеко на север, к самому Блеру в Эсоле. А теперь, после всех этих объяснений, – продолжал старый джентльмен с самой лукавой и довольной улыбкой, – что бы вы сказали, мистер Ловел, да, я говорю, что бы вы сказали, если бы место достопамятного столкновения оказалось как раз в той точке земли, которая называется Кем оф Кинпрунз и лежит во владениях безвестного и скромного человека, сейчас беседующего с вами?
Немного помолчав, чтобы гость успел переварить такое важное известие, он возвысил голос и снова заговорил о своих изысканиях:
– Да, мой славный друг, я поистине грубо ошибаюсь, если эта местность не обладает всеми признаками знаменитого поля сражения. Оно находилось близ Грэмпианских гор. Взгляните, вон они. Видите, как тают, сливаясь с небом, их очертания на самом горизонте! Оно находилось in conspectu classis – в виду римского флота. А мог ли какой-нибудь адмирал, римский или британский, пожелать для стоянки своего флота лучшей бухты, чем та, что видна справа от вас? Поразительно, до чего слепы бываем иногда мы, искушенные антикварии. Сэр Роберт Сибболд{64}, Сондерс Гордон, генерал Рой{65}, доктор Стьюкли{66} – никто из них этого не заметил. Я предпочитал молчать, пока не приобрел этот участок земли. Он принадлежал старому Джонни Хови, здешнему мелкому землевладельцу, и с ним пришлось немало поспорить, пока мы не пришли к соглашению! В конце концов – мне даже неловко об этом говорить – я решился отдать ему за эту пустошь отличную пахотную землю акр за акр. Ведь это было делом национального значения. И когда место такого знаменитого события стало моей собственностью, я был вознагражден с лихвой. В ком любовь к отечеству, как говорит старик Джонсон, не вспыхнет жарче на равнинах Марафона!{67} Я начал раскапывать землю, чтобы посмотреть, что здесь можно обнаружить. И на третий день, сэр, мы нашли камень, который я перевез к себе, чтобы сделать гипсовый слепок сохранившегося на нем изображения. На камне высечены жертвенный сосуд и буквы A.D.L.L., которые без большой натяжки могут означать Agricola Dicavit Libens Lubens[26].
– Конечно, сэр! Ведь объявляют же голландские антикварии Калигулу основателем одного из маяков из-за букв С.С.P.F., которые они истолковывают как Caius Caligula Pfarum Fecit[27].
– Совершенно верно. И их объяснение всегда считалось разумным. Я вижу, из вас выйдет толк даже раньше, чем вы наденете очки, хотя вам показалось, что следы этого великолепного лагеря неясны, когда вы разглядывали их в первый раз.
– Со временем, сэр, и под хорошим руководством…
– …вы станете лучше разбираться, не сомневаюсь. При следующем посещении Монкбарнса вы просмотрите мой довольно заурядный очерк о римских лагерях с кое-какими замечаниями об остатках старинных укреплений, недавно открытых автором у Кем оф Кинпрунз. Мне кажется, что я привел неопровержимые доказательства древности сооружений. В связи с этим я предпосылаю несколько общих правил о том, какого рода свидетельствами следует в подобных случаях руководствоваться. Между прочим, прошу вас обратить внимание, например, на то, что я мог бы использовать и знаменитый стих Клавдиана{68} «Ille Caledoniis posuit qui castra pruinis»[28], ибо «pruinis», истолковываемое как «заморозки», – которым, надо признать, мы несколько подвержены здесь, на северо-восточном берегу, – может означать также местность, а именно – Прунз. Поэтому castra pruinis posita согласуется с Кем оф Кинпрунз. Но я отбрасываю это свидетельство, понимая, что придиры могут ухватиться за него, чтобы отнести мой castra ко времени Феодосия, посланного Валентинианом{69} в Британию лишь в триста шестьдесят седьмом году или около того. Нет, мой добрый друг, я взываю к очевидности: разве здесь не декуманские ворота? А разве вон там, не будь опустошений, произведенных ужасным (как выражается один из моих ученых друзей) плугом, не стояли бы преторские ворота? С левой стороны вы видите еще заметные остатки porta sinistra[29], а справа – почти полностью сохранившуюся часть porta dextra[30]. Теперь станем на этом пригорке, где видны основания разрушенных зданий. Это, несомненно, центральная часть praetorium[31] лагеря. Мы можем предположить, что с этого места, теперь лишь едва различимого благодаря тому, что оно чуть выше и выделяется более зеленым дерном, Агрикола смотрел на бесчисленную армию каледонцев, занимавших скат вон того противоположного холма. Пехота возвышалась ряд над рядом, причем из-за уклона почвы был прекрасно виден ее боевой порядок. Кавалерия и covinarii – под этим словом я разумею колесничих, тогдашнюю разновидность нынешних возниц с Бонд-стрит, правящих четверкой коней, – неслись по более ровному пространству внизу.
…Взгляни, взгляни же, Ловел!
Взгляни на бой, кипящий на горах!
Драконьей чешуей сверкают брони,
Летят бойцы, как вихрь! Гляди на них.
Тебе не видеть Рима!..
Да, мой дорогой друг, судя по этой строфе, вероятно – нет, почти достоверно, – что Юлий Агрикола видел картину, так превосходно описанную нашим Бомонтом!{70} С этого самого praetorium…
Раздавшийся сзади голос прервал это восторженное описание:
– Преторий тут, преторий там, будет вам выдумывать!
Оба джентльмена разом обернулись, Ловел – с удивлением, а Олдбок – со смешанным чувством удивления и негодования по поводу столь невежливого вмешательства. Они не слышали, как к ним подкрался слушатель, помешавший восторженной декламации антиквария, которой учтиво внимал Ловел. По внешнему виду пришелец был нищим. Огромная мягкая шляпа, длинная белая борода, сливавшаяся с седыми волосами, старческие, но четкие, выразительные черты огрубелого лица, которому климат и жизнь на открытом воздухе придали цвет толченого кирпича, длинный голубой плащ с оловянной бляхой на правом рукаве, котомки или мешки, перекинутые через плечо и предназначенные для различных видов пищи, получаемой в виде милостыни от тех, кто сам был лишь немногим богаче, – все это изобличало в нем одного из тех привилегированных попрошаек, которых в Шотландии называют королевскими нищими или в просторечии Голубыми Плащами.
