Бисли разозлился.

— Не хочешь ли ты сказать, что мы должны поддерживать доминиканских коммунистов? Надеюсь, нет?

— Ну, чего ты представляешься, Фрэнк? Я только не могу согласиться с тем, что можно поддерживать негодяев и убийц. Собственно, меня это ничуть не касается, но раз уж мы заговорили…

— Ты нелогичен. В Аргентине прогнали Перона, в Венесуэле — Переса Хименеса, в Эквадоре Камильо Энрикес провел такие реформы, что теперь там легально действует коммунистическая партия, единым фронтом с социалистами. Ты знаешь, что творится в Гватемале…

— Ты забыл о Кубе.

— Слишком хорошо помню. И это все уже не мятежи и покушения честолюбивых генералов. Под завесой демократических лозунгов и сказочек о свободе открываются ворота для вторжения коммунизма. Чем беднее страна, тем она шире открыта для красных. Мы не можем себе этого позволить. Если б в Доминиканской Республике нашелся кто-нибудь более рассудительный, чем Трухильо, он немедленно получил бы нашу поддержку. Но в существующей ситуации Трухильо представляет собой самый сильный участок на антикоммунистическом фронте. Ты не умеешь мыслить исторически, Майк.

Я засмеялся.

— Фрэнк, в этом мире существуют разные истории и различные виды исторического мышления. Но я не знаю, имеет ли смысл поставлять оружие на шестьсот миллионов долларов в эту маленькую страну, которая уже имеет сорокатысячную армию, тысячу самолетов и мощный флот. Значит, поддержка режима, который позорит Америку и всю нашу эпоху, существование которого лишает нас морального права обвинять Россию, — именно это и есть, по-твоему, историческое мышление?

— Ты меня не убедишь, Майк.

— У меня и нет такого намерения, Фрэнк. И я тоже не желаю, чтобы меня кто-нибудь переубеждал.

— Что ты хотел мне сказать? — он переменил тему. — Зачем звонил?

— Хотел напомнить тебе о смерти Серхио Бенкосме.

— Я не помню подробностей. Слишком уж много было этих смертей… Это ведь кто-то из Доминиканской Республики?

— Да. И он погиб так же, как Лоретта Флинн.

— Так же погибло еще несколько человек.

— А вы сохранили для токсикологического исследования срезы их внутренних органов и секрецию лимфатических желез? Сейчас можно было бы проделать сравнительный анализ.

— Да, мы сохраняем срезы легких, кишечника, желудка, мозга, печени, селезенки, почек. Кажется, по трем случаям. Не знаю, есть ли это по делу Бенкосме. Теперь мы добавили туда срезы, взятые при вскрытии тела Лоретты Флинн.

Пока Бисли говорил о срезах, взятых при вскрытии тела других убитых, не знакомых мне лично, я слушал его с профессиональным равнодушием. Но когда он упомянул о Лоретте, я вздрогнул, у меня перехватило дыхание, и я не сразу смог заговорить.

— Иногда бывает очень трудно открыть даже соединения цианистой кислоты, — говорил Бисли, — А яд, который убил Лоретту и некоторых других, намного совершеннее. К тому же отравление тут приходится предполагать чисто гипотетически. Все зависит от стойкости яда, от его сопротивляемости различным факторам. И количество тоже очень важно. Цианистый калий обнаруживают сравнительно легко лишь потому, что его применяют в громадных дозах, куда больше, чем необходимо для того, чтобы умереть. Доминиканские убийцы отлично знают, какова смертельная доза. Впрочем, повторяю, что в этих случаях отравление — лишь рабочая гипотеза, обосновывающая для следствия факт преступления. Ведь нельзя же умереть потому, что спустишься лифтом в гараж.

— Ну, вот сделайте сравнительный анализ, может, что и найдете.

— Попробуем… А знаешь, зачем я пришел? У меня дело к Гарриэт Клэр.

— Надеюсь, ты не рассчитываешь, что я буду тут посредником… Ты с ней, может, уже виделся?

— Не в том дело. Хотя я по-прежнему считаю, что Гарриэт первоклассная девушка, и я не прочь бы иметь такую жену…

— Так почему же ты, имея дело к Гарриэт, обращаешься ко мне?

Бисли потянулся за моими сигаретами, закурил.

— Ты говорил, что Гарриэт сейчас работает в «Латин-Америка Сервис»?

— Полгода назад она перешла на более долгий рейс.

— Какой?

— Нью-Йорк — Майами — Камагуэй — Кингстон — Порт-о-Прэнс — Сьюдад-Трухильо — Сан-Хуан — Каракас…

— Стой! — крикнул Фрэнк. — Дай дух перевести. Говоришь, на этой трассе есть Сьюдад-Трухильо?

— Да.

— Сейчас я тебе скажу кое-что… Скажу больше, чем имею права… Но мне нужно, чтобы ты более или менее ориентировался в обстановке.

— Ну, говори.

— Я хотел бы, во-первых, успокоить тебя насчет наших намерений в деле розысков Галиндеса или хотя бы следов его похищения.

— Ваши намерения… — начал было я, но Бисли нетерпеливо прервал меня.

— Я знаю, что ты умеешь острить, Майк, но уголок юмора пока отложим. Разыскивая Галиндеса, мы шли различными путями, проверяли все и всюду. Ну, всякие подробности неудач тебе ни к чему. Однако мы вышли на интересный след; наиболее правдоподобный. В тот день, когда исчез Галиндес, некий молодой человек взял в Линдене напрокат туристский самолет типа «феникс» с большим багажником.

— Он потребовал именно с багажником?

— Да. И полетел он, как сказал секретарше бюро проката, в Чаттануга, Теннеси.

— Надеюсь, ты не думаешь, что он был настолько любезен, чтобы, покатав профессора, сообщить свой адрес… Время исчезновения Галиндеса известно. Оно совпадает с отлетом этого «феникса».

— Из Линдена он вылетел раньше, но неизвестно, куда девался потом. Потому что через час с лишним контрольные станции на побережье у Филадельфии зарегистрировали перелет такой машины.

— А самолет уже вернулся в Линден?

— Нет. Известно также, что у него была авария при посадке на аэродроме Дженерал Эндрьюс, в Сьюдад-Трухильо.

— А это наверняка тот же самолет?

— Ну, кто же сейчас полетит на «фениксе» к Антильским островам?

— И поэтому вы из нескольких сотен частных самолетов, вылетевших в тот день из Нью-Йорка, выбрали именно этот?

— Ты сделал бы то же самое. Ведь ты сам подал мне эту идею насчет контролирования частных полетов. Я только не знаю, где пилот взял Галиндеса. Из Линдена он вылетел один, с маленьким чемоданчиком.

— Кто подписал гарантийную квитанцию в Линдене?

— Молодой летчик, не имеющий постоянной работы, Джеральд Лестер Мерфи.

— Вы можете поскорее отыскать его в Сьюдад-Трухильо? У вас же там есть свои люди.

— Мы его уже нашли. Все из-за той же аварии — это отличная распознавательная примета.

— А у вас что, есть наблюдатель на аэродроме?

— Нет, работает там на нас одна танцовщица, очень красивая, кстати. Мерфи провел с ней ночь и все хвастался, как мастерски сел без шасси.

— А этот превосходный летчик сказал танцовщице, какого пассажира он привез?

— Нет. Не помогли никакие штучки.

— И бедная девушка зря трудилась.

Джеральд Лестер Мерфи проснулся с мучительной головной болью и пересохшим горлом. Еще плохо соображая, он протянул руку и уперся ею в стену. Он был один. В ванной лилась вода.

— Моника! — крикнул он. — Моника!

В дверях появился черный бой.

— Бой, где эта госпожа?

— Госпожа выйти.

— Adonde? — спросил Мерфи, — Куда?

— Господин говорить по-английски, черный бой понимать, senor comandante.

— Не называйте меня майором, я не майор.

— Si, senor. Госпожа выйти и сказать, что не вернуться. Господин не ждать. Эскудеро знать, что госпожа не вернуться.

— Тебя зовут Эскудеро?

— Черный бой Эскудеро.

Мерфи зевнул.

— Que oraes? — спросил он.

— Господин говорить по-английски. Десять часов. Господин вставать, я приготовить горячая ванна. Господин быть десять часов и тридцать минут в холл «Космос». В холл ждать капитан де ла Маса. — Он нагло подмигнул. — Госпожа быть довольна, senor.

Мерфи сел на тахте, провел ладонью по волосам. Эскудеро заглянул в ванную.

— Ванна быть полна, господин идти.

Получасом позже Мерфи встретился в холле «Космоса» с Оливейрой.