Моника моментально сориентировалась в ситуации и тут же начала играть совершенно новую роль в той же «пьесе», с теми же «партнерами».

— Человек, с которым я сидела? Ужасный тип. Я сразу поняла, что он какой-то подозрительный, и сразу ему об этом сказала, как только он подошел к моему столику. Но он все равно уселся рядом. А поскольку я была одна, то подумала: пусть сидит, черт с ним. Потому что иначе был бы скандал, а я этого не люблю, да еще в таком приличном месте.

— Вы узнали его только сегодня?

— А когда же еще?

— Вам лучше знать.

— Понятно, что сегодня. Я ведь сказала, что он просто подсел ко мне. Только я не захотела, чтобы этот прохвост имел потом ко мне какие-то претензии и воображал неведомо что. Вот почему я не согласилась, чтобы он за меня платил. Я сейчас как раз пришла за деньгами. Вы можете это проверить. А у него, наверное, и вообще денег нет, а если есть, так пусть он ими подавится. Все равно такой тип не станет за меня платить.

— Моника, сядьте и отдохните немного от разговоров. Очень уж вы много наговорили.

— Что вы, я не могу садиться. Мне нужно еще спуститься вниз и расплатиться за обед, официант ждет. Что он обо мне подумает?

— Не принимайте этого близко к сердцу. Посмотрим, что будет делать ваш новый знакомый, если вы не вернетесь.

— Что будет делать? Да устроит какую-нибудь драку, что еще такой тип может сделать? Прилетит сюда и устроит скандал, вот увидите. Отпустите меня, мне нужно идти в ресторан, честное слово…

Я был уже по горло сыт этой болтовней и не мог больше притворяться.

— У него есть при себе оружие? Пистолет, нож?

— Нож! Какой нож? Только тот, которым он резал мясо за столом. Он не показывал больше никакого ножа, впрочем, я этого типа не знаю, вы же слышали…

— Хватит! Моника, если собираешься врать и дальше, то лучше вообще молчи. Я предпочитаю сказки Андерсена.

— Какого Андерсена?

— Был такой, писал сказки.

— Вы мне не верите?

— А ты сама себе веришь? После того, что здесь наплела?

Она отвернулась и взглянула на дверь.

— Мне очень нужно в ресторан. Я расплачусь и вернусь. Правда.

— Садись и будь послушной.

Броняк беспокойно озирается. Смотрит на часы, на оркестр, на входную дверь. Допивает остатки коньяка, отодвигает рюмку. Выпивает остывший кофе и заглядывает в кофейник — нет ли там еще. Пусто. Броняк отставляет кофейник в сторону. Потом проверяет колонку цифр в счете. Встает.

Перед ним вырастает официант.

— Уважаемый…

— Я сейчас вернусь, — бросает Броняк.

— Мне показалось, вы еще чего-то хотите…

— Забыл кое-что в плаще. Разрешите…

Официант не трогается с места.

— Извините, пожалуйста, — вежливо говорит он, показывая на счет, — но вы…

Броняк отвечает голосом, полным сдерживаемого Раздражения.

— Вы не видите, что моя дама оставила свою сумочку?

— Ах, да, — улыбается официант, — я не заметил, извините, пожалуйста.

Броняк выходит, споткнувшись по дороге о стул.

Официант обметает скатерть и ловким движением снимает микрофон с нижней стороны стола.

Я посмотрел на часы. С момента, когда Моника вошла в номер, прошло уже восемь минут. Сейчас, в полном соответствии с моим приказом, она забилась в угол кровати. Я же встал так, чтобы оказаться за дверью в том случае, если ее откроют.

По коридору кто-то быстро приближался.

Я достал пистолет и подал Монике условный знак.

Дверь резко распахнулась, в ее проеме появился взбешенный Броняк.

— Обманула, стерва? — крикнул он. — Ты что вытворяешь? Я там жду… а ты…

Моника видит налитые кровью глаза Броняка, слышит его дрожащий от злости голос. Она знает, все происходящее может кончиться для нее трагически и потому встает и движением головы, невидимым капитану, показывает в тот угол, где притаился Вуйчик.

Броняк тут же понимает, о чем идет речь, и подмигивает Монике.

— Ты плохо себя чувствуешь? — заботливо спрашивает он, — Что случилось?

Одновременно он осторожно — так, чтобы не шевельнуть локтем, — передвигает руку вправо, в сторону рукоятки пистолета, заткнутого за брючный ремень.

— Не сердись, если я был неправ, просто я очень…

Докончить он не успевает, так как неожиданно слышит голос капитана:

— Руки за голову.

В эту же секунду Броняк молниеносно оборачивается. Его пистолет нацелен в грудь Вуйчика. Он шипит:

— Поздно!

— Не будет поздно, если бросишь оружие, — как можно спокойнее сказал я. — Это хороший совет, Марчук. Брось оружие.

— Наверное, так действительно будет лучше, — прошептала Моника.

И черт дернул ее вмешаться! Это было так же нелогично и непоследовательно, как то, что она сделала минуту назад. Из-за нее я угодил в капкан. Она, несомненно, подала Броняку какой-то знак, предупреждая его! Обычно, несмотря на «блатную солидарность», такие женщины, как Моника, панически боятся тюрьмы и потому легко предают своих соучастников. Они любыми средствами стараются выйти из игры, лишь бы сберечь собственную шкуру. Именно на это я и рассчитывал. Но просчитался.

Что-то однако перевесило в неожиданных рассуждениях Моники. Может доллары, которые ей обещал этот тип? Но ведь могла же она догадаться, что теперь-то ей наверняка не видать этих долларов! Если, конечно, эта барышня с приклеенными ресницами вообще способна рассуждать. Сначала она охотно приняла мое предложение о «невмешательстве», потом предупредила Броняка и довела дело до той грани, за которой в любую секунду могли раздаться выстрелы, наконец, принялась убеждать его не делать глупостей.

Нельзя было делать ставку на логику и рассудок Моники, ох, нельзя! Да и вообще — на что я мог ставить, взяв на себя риск в одиночку задержать Броняка? И несмотря на все, я не жалел об этом, сосредоточенно глядя на нацеленный в меня ствол, на мелкое дрожание указательного пальца, лежащего на спусковом крючке.

Ясно было одно: если Броняк все время держал пистолет под рукой, значит, я прав. Значит, жизнь того человека, которому поручили бы его задержать, была в опасности.

Что ж, выходит, я поступил совершенно правильно, не втянув больше никого в этот поединок.

В дрожащей тишине, которая воцарилась в комнате, я слышал частое дыхание испуганной Моники и отголоски уличного шума.

Молчание было наполнено напряжением, сконцентрированным в ладонях, сжимающих рукоятки пистолетов, в глазах, направленных на эти пистолеты.

Мы оба вздрогнули, когда раздался крик Моники:

— Я хочу выйти отсюда!

Она стояла около кровати, в метре от Броняка.

— Садись! — приказал я. — Ты должна сидеть.

Мне непременно нужно было усадить ее, потому что только в этом случае я мог бы одним выстрелом разоружить Броняка, даже не повредив его руки.

Но Моника по-прежнему торчала на линии выстрела.

— Пустите меня, я хочу выйти! — снова закричала она и ринулась к двери.

Реакция Броняка оказалась молниеносной: он схватил пролетающую мимо Монику за плечо и сильным движением левой руки притянул к себе, заслонившись этим живым щитом. Он знал, что я не смогу выстрелить в женщину; он, который убил бы ее, не задумываясь, если бы это помогло ему скрыться.

Воспользовавшись тем, что в этот момент его правая рука с пистолетом оказалась на фоне стены, я выстрелил и в ту же секунду услышал выстрел Броняка.

Пистолет, выбитый мной из его ладони, отлетел в сторону и упал на пол, ударившись о край кровати.

Моника пронзительно закричала.

Одновременно я почувствовал удар в плечо. Броняк попал мне в ключицу.

— Остановись, парень, — сказал я, — Еще не поздно.

Броняк удерживал Монику перед собой, обнимая за талию левой рукой. Девушка с испугом смотрела на мое плечо. Я тоже взглянул на него и увидел быстро расползающееся темное пятно. Только теперь я почувствовал сильную боль, вызванную, наверное, поворотом головы, боль такую дикую, что мне пришлось на момент сомкнуть веки. Я переложил пистолет в левую руку.