— Кого убили? — спрашивает официантка. — Того хрыча, что здесь был?

— Думаешь, я побегу смотреть? Лежит там один тип прямо под кухонным окном, где машина стояла, а ударил его чем-то по голове тот, что стоял рядом. Да еще потом ножом пырнул. А пацан сразу туда, интересно ему, дураку. Когда-нибудь и его еще прирежут! Будет тогда знать!

Она снова отпускает подзатыльник мальчишке.

— Не бей ребенка, — говорит официантка, — что ты от него хочешь? Еще дураком станет от битья. Нужно позвонить в милицию.

— Ты и звони, — огрызается повариха. — Я в свидетели не пойду. Тот, что ножом пырнул, вскочил в машину и тю-тю. А этот лежит под окном… Что за люди, так бросить человека!

— Не для того убивал, чтобы с собой забирать, — перебивает ее официантка. — Может пойти туда, посмотреть — вдруг он еще живой?

— Ты лучше не лезь в такие дела, — удерживает ее буфетчица. — Позвони в отделение. Там на стене написан номер, химическим карандашом.

— Знаю, — говорит официантка, идя к телефону, висящему на стене возле буфета, — не раз туда звонить приходилось.

— Какого черта ты туда полез? — допытывалась у парнишки разволновавшаяся повариха. — Не знаешь того, что такие бандиты могут даже ребенка убить? Я вот тебе полезу в другой раз, подожди у меня!

— Я вздремну, — сказал сержант Клос. — Если что — разбудишь. Слышишь, Павел?

Мы поменялись местами, и я сел за руль.

В этот момент зазуммерила рация. Я принял сообщение.

«В Старогарде полчаса назад в закусочной неизвестный ударил ножом мужчину и уехал на автомобиле потерпевшего в сторону Пыжиц.

При потерпевшем не обнаружено никаких документов. Направление бегства преступника подтверждается показаниями трех свидетелей. Марка и номер машины не установлены. Всем патрульным экипажам названного района двигаться на Пыжице. Установить строжайший контроль… В дальнейшем приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать в эфире полнейшую тишину. Внимание, повторяю…»

— Ну вот и вздремнул, — жалобно протянул Клос. — Теперь не поспишь, даже несмотря на тишину в эфире. Поедем на Пыжице.

— Нет, — ответил я.

— Почему? — спросил сержант.

— Подумай и догадаешься. Я помню фокус Броняка с шофером холодильника. Он любит оставлять за собой живых свидетелей, которые уверенно направляют погоню на ложный след. Сейчас он сделал то же самое.

— Если это был Броняк, — возразил сержант, доставая карту.

— Ты прав, Франек. Но если это был Броняк, то он только для видимости повернул на Пыжице, вот проверь по карте, видишь? А сам по какой-нибудь второстепенной дороге вернулся на щецинскую автостраду. Есть там какая-нибудь такая дорога?

— Да, проехать можно, — подтвердил сержант, — Но ведь от закусочной он отъехал полчаса назад.

— Поэтому мы и не будем тратить времени на Пыжице.

Снова раздался сигнал рации. И новое сообщение:

«Внимание! Внешность мужчины, подвергшегося нападению под Старогардом, не совпадает с описанием разыскиваемого Болеслава. Есть подозрение, что «Болек» был напавшим».

«Болек» — таким псевдонимом в целях обеспечения секретности был окрещен Габриель Броняк, точнее, Марчук.

И опять распоряжение по рации: «Операцию продолжать до полного отбоя. Приказываю всем радиофицированным машинам соблюдать тишину в эфире. Передавать сообщения разрешаемся только экипажам по линии Старогард — Пыжице. Перехожу на прием».

Тишина в эфире…

В такой тишине Броняк шел на самые рискованные действия. Он знал, как нужно бороться в такой ситуации: безжалостно, без колебаний. Он всегда опережал нас по крайней мере на полчаса, а теперь, при этой тишине в эфире, сумеет, видно, опередить нас еще больше.

— Мы заглянем в эту забегаловку? — спросил сержант.

Я мчался в сторону Старогарда со скоростью сто километров в час.

— Знаю, ты спешишь, — снова подал голос сержант, взглянув на приборный щиток. — Но подумай, пожалуйста, о моей бедной жене с детьми.

— Я приму над ними опекунство, — ответил я.

— Сбавь лучше до восьмидесяти. Никто так не позаботится о детях, как родной отец…

В поселке Швенте мы проскочили через мост над рекой Кремпель и вскоре въехали в предместья Старогарда Щецинского.

Броняк, повернувшись спиной к залу, сидит за боковым столиком ресторана в щецинском отеле «Континенталь». Играет оркестр, однако никто не танцует; в ресторане уже мало народа, как и бывает обычно в первом часу ночи.

В самом углу зала, через два столика от Броняка, пьет чай девушка с губами, накрашенными под цвет светлого вереска, и явно приклеенными ресницами. Перед ней, кроме чая, стоит наполовину опорожненная рюмка водки. Больше ничего на столе нет.

Она замечает заинтересованный взгляд Броняка, но не реагирует на него. Отпивает глоток водки, над чем-то задумывается. Потом снова смотрит на улыбающегося ей Броняка и тоже улыбается.

Движением подбородка Броняк показывает на ее столик и свободный стул рядом. Девушка опускает Длинные искусственные ресницы и кивает. Броняк подходит, вежливо кланяется соседке и целует ей руку. Не дожидаясь приглашения, садится рядом.

— Вы уже что-нибудь заказали за тем столиком? — спрашивает девушка. — Ничего страшного, здесь обслуживает тот же официант.

— Что мы будем пить? — интересуется Броняк.

— Мартель. Обожаю коньяк, — тотчас же отвечает девушка, будто проверяет, как отнесется к этому предложению ее новый кавалер и есть ли у него деньги. — И черную икру, — добавляет она. — Вы любите икру? Я ее обожаю.

Она внимательно смотрит на Броняка: не предложит ли он ей просто «чистую» с селедкой.

— Мне бы хотелось доставить вам удовольствие, — успокаивает ее Броняк. — Где здесь официант?

— Уже идет.

Броняк по-прежнему сидит спиной к залу.

— Извините, я, кажется, не представился…

— Меня зовут Моника, — говорит девушка. — А здесь однако скучно, да?

В закусочной я застал инспектора из старогардского отделения милиции. Мне хотелось услышать подробности от поварихи, официантки и буфетчицы. Поэтому поварихе пришлось рассказать все уже в третий раз.

— Этот, что смылся, как пырнет ножом того, второго, который уже лежал на земле, потому что первый его еще раньше ударил. А тот, второй, почти не защищался, только лежал. А мальчишка уже тут как тут, сразу туда полетел. А его ведь тоже могли убить, правда, могли? Это мой сын. Слыхал? — она дернула мальчишку за уже малиновое ухо. — Слыхал, что этот пан говорит? Что тебя тоже могли убить! Езус Мария!

Я не говорил ничего подобного, однако возражать не стал, надеясь заручиться расположением разговорчивой поварихи. Официантке я заметил, что у нее красивые волосы, буфетчицу же похвалил за тонкий вкус и неприязнь к «пустым песенкам» — в тот момент она рассказывала о том, как велела выключить радио. Польщенные, они все наперебой старались рассказать мне о происшествии как можно больше.

— Все это я уже записал, — вмешался инспектор.

Я присел на корточки перед мальчиком и спросил, что он видел, когда побежал к машине, стоявшей перед закусочной.

— Ты, по-моему, умный малый и наверняка запомнил, как выглядел тот автомобиль?

Мальчишка важно кивнул.

— Это была «симека».

— «Симка», — поправил инспектор.

— «Симка», — повторил мальчик. — У нее были не наши номера, а какие-то заграничные.

— А ты их не запомнил? — быстро спросил инспектор.

Мальчишка отвернулся, он явно не хотел с ним разговаривать. Я сделал инспектору знак отойти и снова спросил юного свидетеля о номере машины.

— На конце было две единицы, — ответил он.

— Казик еще не умеет считать, — с гордостью сказала повариха. — Но единицы уже знает, потому что у нас квартира номер один. Это мой сын. Вы чувствуете, какая голова? Он в отца такой умный. Ну, Казик, что ты еще видел? Скажи пану.

— А ты мог бы нарисовать еще какие-нибудь цифры с этого номера или заграничные буквы? — спросил сержант Клос.