— А в чем дело?
— Вам приятно было воевать?
Он остановился — стоял и смотрел на желтую розу на прямом зеленом стебле, готовую вот-вот распуститься.
— Какой странный вопрос.
Меж бровей у него прорезалась морщинка.
— Я любопытная. Вот и любопытничаю.
Гарри слегка наклонился к розе. Нэнси чувствовала, прежде, чем он ей ответит, розе придет конец.
— Приятно… Странно сказано, Нэнси.
Она ждала.
— Ну… надо признаться, иногда бывали приятные минуты… Иногда… Пожалуй, я был не против. Скажем так. Как называется эта роза?
— Вам было страшно?
— Право, не замечал.
— Страшно кого-то убить?
— Глупая девочка. Много от этого было бы толку.
— А что вас самого убьют?
И она щелкнула пальцами, словно точку поставила.
— Тоже не суть важно. Ну, иногда как-то вроде сосало под ложечкой. Но подолгу страха не чувствовал. Не понимаю, почему тебе это интересно. Уставал. Пожалуй, больше всего запомнилось вот это чувство: усталость. Страх мы там отлично научились подавлять, о нем почти не помнили. Так что же это за роза?
— Понятия не имею. Спросите у тети Мэри. Она знает по именам нее цветы и деревья… наверно, все, сколько их есть на свете. И птиц тоже. А вы чувствовали себя героем?
— Конечно, нет. — Гарри засмеялся. — Ну, ясно, там были и герои, но только не я. В конце концов, у меня деды и прадеды солдаты, а не герои. Самые обыкновенные солдаты. Знали свое дело. Но мне это занятие не по душе. По-моему, времена несколько изменились. Наверно, родители были разочарованы, когда я ушел из армии. Особенно мать. Она всегда воображала, что сынок вырастет генералом. Ты же знаешь, каковы матери.
— Не знаю, — сказала Нэнси.
Он густо покраснел.
— О господи! Извини, Нэнси. Надо же такое ляпнуть. Как-то сорвалось с языка.
Она чуть подтолкнула его локтем — хватит стоять на месте. Трава под ногами была скользкая. Пора бы ее скосить. Она будто разом выросла под этим нежданным дождем.
— Ну, а…
— А что?
— А вот быть биржевым маклером… это занятие вам по душе?
— Какое ты еще незрелое существо.
— Но-но! — сердито вскинулась Нэнси.
— Я хочу сказать… когда станешь постарше, ты не будешь приставать к людям с такими глупыми вопросами.
— Но я хочу знать. Как же что-нибудь узнать, если ни о чем не спрашивать?
Гарри сочувственно вздохнул.
— Живешь, и никто тебе ничего не говорит, ничего не рассказывает. Мне надо столько времени наверстать. У меня голова гудит от вопросов. Вам так страшно хочется быть биржевым маклером?
— Надо же чем-то заниматься. Когда-нибудь и ты это поймешь. Мужчине, во всяком случае, нужно занятие. Нужно делать карьеру, зарабатывать деньги, нести какую-то ответственность. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Маклерством зарабатываешь деньги, способ не хуже других. А вообще хорошо быть девушкой… никаких таких забот. Сиди и жди, покуда не явится какой-нибудь малый и не поднесет тебе все на блюдечке.
Нэнси не ответила. Они молча шли к калитке в высокой живой изгороди, которая отделяла сад Кейси от поля.
— «Страшно хочется», — повторил Гарри не презрительно, скорее задумчиво. — Наверно, тебе самой чего-то страшно хочется?
— Ну… сейчас только понять. — Она засмеялась. — Вы опять скажете, что я незрелое существо. У вас это на лице написано.
— А что тебе хочется понять?
Ему уже поднадоел этот разговор. Он ускорил шаг, спешил к калитке, к Мэйв, к зрелости.
— Наверно, все на свете… — Нэнси порывисто взмахнула руками.
Гарри достал из кармана серебряный портсигар, вынул сигарету. Несколько раз постучал концом по крышке и только потом взял в рот.
— Обо всем где-нибудь да написано. Поступишь в колледж, тогда и потрудись все это разыскать. — Эдак покровительственно, снисходительно. Достал спички, закурил.
— Меня заботит то, про что не написано.
— Смотри, станешь невыносимой занудой. С пунктиком.
Он выпустил из ноздрей синий дым. Потрясающее зрелище. А вот и калитка. Глубоко в сплошной стене эскаллонии, кусты которой поднялись выше человеческого роста и чудесно пахнут после дождя. Нэнси взялась за щеколду, остановилась.
— Я хочу жить надежно. Все всегда было так надежно, безопасно. Я чувствую… — Сама того не замечая, она загремела щеколдой. — …если знать, что к чему, это должно помочь. Тогда знаешь, когда надо действовать самой. Знаешь и понимаешь. Надо разобраться…
Она посмотрела на Гарри. С губ его тянулась струйка дыма. Он слегка пригнулся, уклоняясь от торчащих над головами веток. И смотрит мимо Нэнси, вперед, туда, где сад и светло.
— А, ладно… — покорно сказала она. Ткнула его пальцем в бок. — Эй… послушайте. По-вашему, я хорошенькая?
— Э-э… Нэнси… я задумался. — Он оглядел ее с головы до ног. — Да ничего. Ты еще похорошеешь. Пожалуй, еще чуточку не хватает…
— Зрелости?
— Вроде того. Понимаешь, что я имею в виду…
Нэнси пинком ноги распахнула калитку, и они прошли в сад семейства Кейси. На правильных, будто с циркулем и линейкой вычерченных клумбах росли чистенькие, аккуратные цветы. Даже после дождя ни единый лепесток не посмел слететь на газон. Дорожки выложены кирпичом, сквозь него не пробилась ни одна сорная травинка. Дом был построен примерно в начале века из добротного красного кирпича. Окна-эркеры смотрят на этот гладкий газон. Из хвоста каменного дельфина загадочным образом бьет в пруд водяная струя. Приятно слушать плеск воды, вдыхать густой вечерний запах цветов.
— А-а! — глубоко, с наслаждением вздохнул Гарри. Вот кто обожает порядок. — А-а-а!
Нэнси промолчала.
— Иногда мне кажется, что ты не любишь Мэйв, — сказал он сурово.
— Люблю, люблю.
Гарри оглядел недокуренную сигарету, недоумевая, как с нею поступить. В этом саду нет моста для мусора. Он осторожно придавил пальцами тлеющий кончик и сунул смятый окурок в карман. Нэнси следила за каждой его мыслью, за каждым движением. А она может быть злючкой, подумал он, злая, настырно любопытная девчонка. Ничего, с годами это пройдет. Прежде, чем вынуть руку из кармана, он пощупал, точно ли сигарета погасла.
— Мэйв не курит?
— Конечно, нет.
— А тетя Мэри курит. В куренье нет ничего плохого.
— Некоторые считают, что это дурная привычка.
— Ау!
Мэйв вышла на веранду им навстречу.
— Как хорошо, что вы пришли. Я совсем одна. Мама с папой поехали в город, там то ли званый ужин, то ли еще что-то. Я совсем одна. Я надеялась, что вы заглянете. — Она улыбалась обоим, но не сводила глаз с Гарри. — Гарри, — почти уже шепотом.
— Ну… э-э… да… э-э… очень удачно, что мы зашли, правда, Нэнси?
— И Нэнси.
— Привет, — сказала Нэнси.
Мэйв и Гарри улыбались друг другу. Они не замечали, какое долгое молчание окружает их улыбающиеся лица и сближает их все тесней, тесней. Над бровью Нэнси сердито застучала какая-то жилка. Цветы самодовольно вставали во весь рост над разрыхленной влажной землей. Ни одна улитка здесь не поедала листья, не оставляла серебристых следов на дорожках. Нэнси с досадой поглядела на дырку в своей правой туфле, оттуда неряшливо торчал большой палец.
— Мои паршивые ноги никак не перестанут расти, — сказала она.
Улыбки угасли.
— Простите? — переспросила Мэйв.
— Да нет, ничего… просто у меня огромные лапы, и все растут… ничего интересного… ничего…
— У нее сегодня день рождения, — пояснил Гарри. — Ей исполнилось восемнадцать.
— Это замечательно! — теперь Мэйв обратила улыбку к Нэнси. — Вам по виду не дашь восемнадцати. Правда, Гарри? Если бы я знала, я приготовила бы подарок. — Она мимолетно коснулась губами щеки Нэнси, поцелуй пахнет духами. — Замечательно! Прощай, школа. Теперь она выйдет замуж. Правда, Гарри? Пойдемте же в дом. После дождя стало прохладно. На той неделе будет вам от меня подарок. Непременно, лучше поздно, чем никогда. А вы что ей подарили, Гарри?
Через веранду она провела их в гостиную. Это было продолжение сада. Куда ни глянь, в упорядоченном изобилии вьются, изгибаются, топорщатся цветы. От них избавлен только белый концертный рояль, задвинутый в угол.
