После этого мне посчастливилось услыхать передачу о ноте Советского правительства Финляндскому правительству в протест против провокационных выстрелов. Нота правительства Финляндии меня возмутила. Оказывается, финны скрывают свое преступление. Где это слыхано, чтобы войска какой-либо страны производили учебные занятия в стрельбе на виду у войск граничащей державы. А, между тем, это говорят финны. Уже как будто бы у нас в армии одни только неучи, которые не понимают в военном деле! Во-первых, мы не дураки, чтобы производить на виду у финских войск учебные выстрелы, во-вторых, мы отнюдь не настолько глупы, чтобы сажать по своим же красноармейцам не холостыми снарядами, и, в-третьих, мы уже достаточно умеем обращаться с различного рода огнестрельным оружием, иначе мы не были бы так сильны; и это пусть запомнят те неучи, которые носят имена, как: Каллио, Каяндер, Эркко и Таннер[40]. Вот до чего дошла их шалость! Это чудовищно! Они еще будут угрожать нашему Ленинграду! Ведь Ленинград – наш важнейший порт, принадлежавший только нам. Следовательно, это наше дело, как обеспечивать безопасность его, и мы не позволим финляндским олухам вмешиваться в наши внутренние дела! Пусть они сначала еще оглянутся на свою страну. Там они увидят более ужасные сцены. Но они этого не делают. Заботясь о своем кармане и об угоде Англии и Франции, они сквозь пальцы смотрят на страдания народа своей страны, но они за это скоро поплатятся. Ох, как поплатятся! И час расплаты они приближают сами, своею неразумной и необоснованной глупой подготовкой к войне с СССР. Финский народ не позволит им безнаказанно угрожать СССР – единственной опоре и защите всех угнетенных масс.
Я очень обрадовался, когда услыхал ответную ноту нашего мудрого Правительства изобличавшую всю жалкую свору финских палачей и негодяев[41]. Да восторжествует справедливость!
После этого я начал рисовать к «Италии» следующий рисунок. Делая его, я одновременно слушал передачу оперы Верди «Бал-маскарад». Сейчас я еще покамест ничего не могу дополнить к моим предыдущим размышлениям об этой опере, поэтому я это сделаю лучше в следующий раз. Рисовал я морское дно Средиземного моря, покрытое кораллами, которые из вод морских извлекаются в большом количестве жителями Италии для того, чтобы сделать из них украшения и мелкие изделия.
На этом этот день окончился.
29 ноября. Все утро сегодня на дворе хлестал дождь. Зима оказалась изменницей и бежала за горизонт, предоставив захваченные владения осеннему дождю. На улицах стояли лужи, и блестел тротуар, по которому куда-то спешили прохожие. Всю эту картину я видел утром сквозь оконные стекла.
– Ты к Модесту Николаевичу обычно когда ходишь? – спросила меня мама.
– К 5-и часам вечера, – ответил я.
– Сегодня от 4-х до 5-и нам должны принести заказ. Так что ты подожди заказ. А потом уже иди к нему.
– У-у, вот еще! – с явным неудовольствием разочаровался я. – А я хотел, наоборот, к нему пойти раньше, чтобы успеть прочесть мой 5-й день.
– Ну, а что ж поделаешь-то. Заказ иногда приносят и раньше времени, так что, может быть, на твое счастье и сегодня так будет.
– Ну, ладно уж! – с глубоким вздохом согласился я. – Тогда мне придется ему прочесть 5-й день в след. раз. А я-то ждал этого дня!
Несмотря на дождь, в школу я пошел без пальто. Очутившись в классе, я заметил, что Анастасия Ивановна сажает рядом со мною какого-то верзилу, очевидно, нового ученика. Я недружелюбно покосился на него и вышел в зал. Борька, Мишка, Сало и пр. живодеры нашего класса еще не пришли, поэтому они еще не знали о сладкой добыче. Между тем незнакомец, не зная, что делать, вышел из класса и пошел слоняться по школе.
Это был высокий парень – выше него у нас в классе еще никого не было, – довольно худой, нескладно построенный, казавшийся переломленным, но, кажется, сильный. Лицо его было простодушно, черные волосы были курчавы, а подбородок был украшен бородавкой – одной из помех единственной шкуры человека.
Лишь только в класс вломились наши волки – Павлушка, Медведь, Мишка и Улуш, – я решил доложить им о пришельце, чтобы узнать, как они на это будут реагировать. Первый встрепенулся Павлов:
– Изуродуем! – сказал он, махнув рукой.
Затем он подскочил к доске, схватил мел и быстро накорябал следующие слова: «оглоеда изуродуем!»
– Правильно, ребя? – спросил он. – Изуродуем оглоеда? Ведь полагается же это, а?
Все отнеслись к его словам холодно, не соглашаясь.
– Это тот, что сейчас в зале шляется? – спросил Борька.
– А я знаю, кто там шляется, – ответил я.
– Да, это он! – сказал Сало. – Знамо, он!
– Ну, и детина, братки! – усмехнулся Медведев.
– Знать, выше Боша! – сказал Салик.
Бош, уч. 10-го класса, известен в нашей школе как поразительной высоты человек.
– Что ты, друг! – вскричал я. – разве Бош сравнится с ним? Куда там! Ведь по сравнению с ним, Бош – жалкий котенок!
В это время звякнул звонок, и все разместились по своим местам. Сел возле меня и тот, кого Павлушка окрестил «оглоедом».
Была история и Ан. Ив. не замедлила войти в класс. Разместившись за столом, она стала перелистывать журнал.
Все молчали, и в классе стояла удивительная, непривычная тишина. Тут бессердечный Сало, желая уязвить новоявленного, громко проговорил лукавым тоном:
– А у нас новенький!
– А это и без тебя всем известно! – строго ответила А. И.
– Он вы-ырос бо-ольно… – протянул Салик.
Немного помолчав, он сказал:
– А я знаю, как его фамилия!
В течение всего этого дня незнакомец был тише воды и ниже травы, хотя, как потом выяснилось на немецком языке, он был переведен в нашу школу из 1-й школы ЛОНО за плохое поведение.
Фамилия его была не то Коротков, не то Котаков… да это и не важно.
Лишь только я очутился дома, как прозвенел телефонный звонок. Это был Модест Николаевич.
– Ты бы пришел сегодня пораньше, – попросил он, – а то я должен сегодня вечером писать срочную работу.
– Знаете, М. Н., – сказал я, – я вообще хотел к вам сегодня придти рано, чтобы успеть прочесть 5-й день, но сегодня от 4-х до 5-и к нам должны принести заказ, и я должен быть дома. Так что я к вам приду только после 5-и.
– Жалко, правда! – проговорил он. – Ну, ладно! В след. раз, тогда прочтешь его. Тогда мы сделаем так. Если придешь только к 5-и или к началу 6-го, тогда мы с тобой позанимаемся, и я сразу же стану работать, иначе мне не успеть. Ну, окончим мы тогда примерно с тобой четверть седьмого. Итак, я тебя жду.
Однако, на мое счастье, заказ принесли раньше времени, и я уже был освобожден от него в половине четвертого. Собрал свой багаж, а также засунул в портфель и дневник. Перед отъездом я позвонил М. Н.
– Модест Ник., – сказал я. – Заказ уже принесли, я сейчас тогда приду, и мы успеем почитать.
– Ладно, кати. А урок выучил?
– Да так, кажется… выучил как будто.
– Ну, это хорошо. Ну, иди!
– Бегу! – проговорил я, вешая трубку.
У М. Н. я уже был без четверти четыре.
– Ну, читай, – сказал мне мой учитель.
– До 5-ти часов еще долго. Мы все равно успеем.
– Я только 5-й день не буду читать, – предупредил я. – Мы все равно не успеем прочитать всего. Отложим его лучше на след. раз.
– Ну, хорошо. Читай что-нибудь другое. Я прочел мои мысли насчет «Риголетто», записанные мною 9-го ноября. Когда я ему прочел фразу, где я говорю о том, что тех людей, которым не нравится Верди, на мое счастье, только единицы, он сказал:
– И эти единицы среди музыкантов. Правда, Верди этого не заслуживает. Он был большой. Теперь даже предполагают, что он сделал в музыке не меньше, чем Вагнер. Это как раз предполагает профессор Фермен!
– Вот я пишу у себя, что я приветствую его слова, – вставил я.
– Я с ним учился в консерватории, – продолжал М. Н. – Очень мягкий старикашка. Так вот он говорит, что он думает о большей ценности произведений Верди. Только Вагнер шел в одну сторону, а Верди в другую. Вагнер основывал большей частью свои оперы на мифах. Он имел дело с мифологией, и это отдаляло его от действительной жизни, а Верди, наоборот, он писал о живых образах, о живых людях. Вообще Верди – … (нрзб. – И. В.) мелодий. У него очень часто встречаются эти обычные легкие аккомпанементы, которые у него сопровождают песенку герцога в «Риголетто». Вот наравне, рядом совсем с этой легкой песенкой, у него в 4-м действии показана удивительная сложность. Ну, ладно, читай дальше.
