—   Очень тебе благодарен. Я этим делом занимаюсь всю жизнь. Оно, кстати, позволило мне дать тебе образование.

Я этого не забываю, дядя, — ответил Джим, смутившись. Он оглянул скромный номер полковника, и ему стало совестно, что дядя, так часто дарящий ему деньги, живет в более дешевой гостинице, чем он. «Но так должно быть: старые люди знали настоящую жизнь до первой войны, а вот наше несчастное поколение видело мало хорошего», — тотчас разжалобившись над самим собой, подумал он. — Дорогой дядя, вы кажется, упомянули о шампанском?

—   То-то! Сейчас закажу... Но какую чепуху ты несешь, уши вянут!

—   Вы иначе говорить не можете. И какой у разведчиков > горделивый вид и тон, точно они занимаются необыкновенно важным и полезным делом!

—   Ты просто сочиняешь! У меня никакого горделивого вида нет и никогда не было!

—   Я говорю не лично о вас, дядя. Вы отлично знаете, как я вас люблю и что о вас думаю. Вы прекраснейший человек, я вам всем обязан. Но, не сердитесь на меня, вы в первый раз в : жизни дали мне нехороший совет. Я сделал гадость.

—   Говори просто, что ты влюбился в эту дуру!

—    А еще вы думаете, что видите людей насквозь! Я не только в нее не влюбился, но она мне противна. Я по-настоящему понял это, когда ехал сюда из Парижа, понял и ее, и: себя. Дорога обостряет все чувства, человек в вагоне или на пароходе не совсем такой, как всегда, он всё понимает яснее. И я сам себе стал противен.

—    Да что ты такого сделал? Какое несчастье от этого произошло? Она благополучно улепетнула из Франции, ей больше никакая опасность не грозит. Судя по тому, что ты мне о ней говорил, она развратная, продажная баба. Они хотели причинить нам большой вред. Мы это, слава Богу, расстроили и повернули дело против них же: причинили им вред и, надеюсь, немалый. Ты выполнил свою роль отлично. В чем же дело? Чего ты от меня хочешь?

—    У вас, вероятно, есть и личный враг? Поручили ли бы вы мне сойтись с какой-либо его женщиной, чтобы причинить ему вред?

Тут нет никакого сходства. Государства постоянно дела ют то, чего частные люди не имеют права делать. Так всегда было и так всегда будет. Ты можешь прочесть и в Ветхом Завете. Иисус Навин посылал перед походом разведчиков в Обетованную землю: «И послал Иисус, сын Навина, из Ситтима двух соглядатаев тайно, и сказал: пойдите, осмотрите землю и Иерихон. Два юноши пошли и пришли в дом блудницы, которой имя Раав, и остались ночевать там». Не цитирую дальнейшего. Это в книге Навина.

—   Вероятно, все разведчики помнят и повторяют одну эту цитату из всего Священного Писания.

—   Ну, хорошо, можешь оставить последнее слово за собой, я ничего против этого не имею... Скажу тебе, у меня в молодости, когда я начинал работу, тоже были сомнения, хотя и гораздо более слабые. Я их быстро в себе преодолел. Ты преодолевать не хочешь, — твое дело. Я не думал, что ты так сентиментален. Что ж, я вижу, ты для моего ведомства не подходишь. Следовательно...

—   Подхожу или нет, но я работать в нем не хочу. Повторяю, ваше ведомство становится огромной общественной проблемой или, вернее, огромной политической опасностью! Я, впрочем, отлично понимаю, что никакого выхода предложить не могу. Для отдельного человека, пожалуй, есть, но тоже дурной: он в том, чтобы держаться в стороне от всего зла, делающегося в мире.

—   Хорош выход для государства! И довольно об этом!

— Сделали со мной что хотели, а теперь «довольно об этом». Я потерял к себе уважение. Я говорил себе, что если ее арестуют, то я покончу с собой, — сказал Джим. Это, впрочем, только что пришло ему в голову.

—  Да ты совершенно сошел с ума. Вот что значит начитаться Достоевского!

—  Достоевский тут ни при чем.

—  Никто тебя насильно не держит. Уходи на здоровье. Ты можешь в любой день вернуться на твою прежнюю службу. Ты верно еще не забыл тех имен?

—  Алидиус Вармольдус Ламбертус Тиарда ван Штарненборг Стакхувер? — спросил Джим, засмеявшись. — Нет, не забыл. Но я туда не вернусь.

Делай, что тебе угодно. Лучше всего переходи в армию. Два твоих предка были военными. Кавалеристами, — добавил полковник со вздохом. — Я нисколько не препятствую и даже тебе помогу... Какие же теперь вопросы? Как расстаться с ней? С Раав. Я знаю, что она завтра уезжает в Берлин.

—   Откуда вам это известно?

—   Как видишь, разведка всё-таки кое-что знает.

—   Вы с ней говорили, дядя!

—   Нет. Но, разумеется, я за ней слежу, — внушительно добавил полковник, довольный впечатлением, которое его слова произвели на племянника.

—   Кстати, вы могли бы меня похвалить: правда, я в кофейне и вида не показал, что я вас знаю? Я так люблю, когда меня хвалят! И вы тоже верно любите. А понравилась вам Эдда?

—   Я пришел в дикий восторг при первом взгляде на нее. И мне так приятно, что ты с ней путешествуешь.

—   Во-первых, не забывайте, что я сошелся с ней по вашему же указанию, а во-вторых, вы не можете отрицать, что она красавица. Вы когда-то знали толк в женщинах, говорят, вы в молодости имели у них большой успех, — сказал Джим.

—   Это тебя не касается.

—   Так вы уже знаете и об этом идиотском празднике?

—   Как видишь, знаю.

—   Хороши же зрелища, которые Запад противопоставляет коммунистам!

—   Уж не становишься ли ты попутчиком? Только этого не хватало!

—   Вы отлично знаете, что я ненавижу коммунистов, а попутчиков еще больше. Но именно поэтому я в бешенстве. Такие праздники и такие господа, как этот филиппинец, точно созданы для успеха большевистской пропаганды!

—   В этом я с тобой согласен. Забавно, что он это устраивает для пропаганды против большевиков! Комизм усиливается от того, что главную роль в спектакле будет играть советская шпионка... Итак, она уезжает в Берлин. Я не советую тебе с ней ехать, очень не советую. Да она верно и звать тебя не будет. К тому же, ты говоришь, что она тебе противна. Тем лучше. Вопрос верно только в деньгах? Пожалуй, для очистки! совести дай ей денег.

—   У меня их и нет.

Так бы и сказал! Вот что, я хотел подарить тебе тысячу долларов. Ты мечтал о хорошем автомобиле. По твоему ранг и возрасту с тебя пока совершенно достаточно «форда» или «шевроле». Года через три ты уже созреешь для «бьюика». Надеюсь, о «кадиллаке» или «паккарде» ты еще не смеешь мечтать? Но я думаю, что при тысяче долларов наличными ты мог бы на выплату купить и «паккард», если у тебя хватит на это нахальства. Выплачивать остальное ты будешь, разумеется, из своего жалованья... Впрочем, я ничего не имею и против того, чтобы ты подарил часть этих денег твоей очаровательной любовнице. Можешь даже подарить ей все, если ты совсем дурак.

—  Я вам страшно благодарен, — сказал Джим смущенно. — Подарок и такой большой! За что?

—  Ни за что. Ты его совершенно не заслуживаешь... Ты верно и без того немало на нее потратил?

—  Да, конечно, но...

—  По-моему, ты можешь ей больше ничего не давать. Она от филиппинца получит немалые деньги.

—  Вы и это знаете?

—  Я всё знаю.

—  Тогда вы изумительное исключение в профессии! Так вы думаете, что я могу ничего ей не давать?

—  Не решаю сложного конфликта в твоей сложной душе: Раав или «паккард».

—  Дядя, вы жестокий человек. Вы знаете, что я мечтаю о «паккарде».

—  Преодолей в себе этот соблазн. Осчастливь эту милую, добрую, хорошую женщину.

—  Я всё-таки сделаю ей подарок.

—  В какую цену, если я смею спросить?

—  Как вы думаете? Пятьсот?

—  Нет, этого мало, — сказал полковник, наслаждаясь. — Пятьсот это мало для такой хорошей женщины. — Он засмеялся. — Вот что. Я тебе дам восемьсот долларов после ее отъезда. А сейчас получай двести и делай с ними что хочешь. И перестань на меня дуться. Ты очень недурно провел с ней время, в самом деле она красива. Она большая дура или только средняя?

—  Необычайная! Обезоруживающая! — сказал Джим, оживляясь. Дядя обладал способностью всегда его успокаивать.