Чудесность дьявольских построек заключалась не только в их совершенстве, но и в скорости, с которой они созидались. Часто дьяволу давался для них срок не более как в одну ночь, — и он успевал, если только люди его не надували, чего по отношению к дьяволу, кажется, ничто и никогда грехом не почитал. Обязавшись на протяжении одной ночи выстроить церковь, дьявол переносил на место постройки из отдаленнейших мест целые гранитные скалы, глыбы и плиты цветного мрамора, иногда даже колонны, похищенные в каком–нибудь древнем языческом храме, вековые дубы и ели, металлические брусы и балки, и, не покладая рук, рубил, строгал, буравил, тесал, ковал, лил, полировал, рыл, складывал, штукатурил, красил, рисовал, расписывал, ваял, так что с наступлением утра первый луч солнца уже зажигал на башнях яблоки из превосходного полированного золота и отражался в художественной живописи огромных стрельчатых окон. И уж за такую — постройку нечего было бояться, что через год или два в ней обрушится потолок или обвалится стенная штукатурка. Единственно, от чего дьявол систематически уклонялся, это — увенчать свое здание крестом. Да и то один раз адский архитектор умудрился и выстроил для шведского короля Олафа Святого высочайший собор с крестом. Но однажды святой король, поднявшись на кровлю собора, с ужасом увидел, что то, что снизу кажется людям, крестом, в действительности — золотая фигура коршуна с распростертыми крыльями. На эту тему, тающую богатую канву для антитез, кто–то из русских мистиков — Н.П. Вагнер — написал интересный рассказ.

Все это требовало от дьявола не только высочайшего гения, ловкости и энергии, но и, так сказать, мускульной силы, поистине чудодейственной. Следы этой силы развеяны по всему миру. В Европе нет страны, где бы не лежало какого–нибудь валуна, принесенного дьяволом с отдаленных гор, чтобы раздавить келью какого–нибудь святого монаха, да по келье–то он промахнулся, а камень так и остался лежать где не надо. «Когда созидались первые христианские храмы, великанское племя, по свидетельству норвежских саг, бросало в них огромными камнями. В разных местностях указывают «чертовые камни» (teufelssteine), из которых одни были брошены дьяволом в ту или другую церковь, а другие упали с воздушных высот в то самое время, как нечистые духи занимались своими строительными работами». А то покажут вам огромную скважину в горе: это черт прошиб — обозлился на что–то, работая в своей подземной кузнице, и швырнул молот в потолок, так вот это от того. Решительно повсеместно ставились на счет дьяволу эрратические камни, занесенные доисторическими ледниками на десятки и сотни верст от своих гор, а там, где они есть, также и друидические камни. На остров Каневец, что на Ладожском озере, черт не только приволок откуда–то громадный Конь–Камень, но еще и развел в нем целую бесовскую колонию, благополучествовавшую, покуда св. Арсений не разогнал чертей своими молитвами, и тогда они, стаей черных воронов, улетели на финский берег, в залив, который с тех пор так и слывет «Чертовой Лахтой». Эта ладожская легенда любопытно сходится с мексиканской о том, что, когда перестали поклоняться одному священному камню, из него перелетел на другой камень попугай, после чего стали поклоняться этому последнему камню (Тэйлор).

Чудовищная сила сопровождается в дьяволе с проворством и ловкостью величайшего акробата и фокусника. Еще Тертуллиан утверждает, что дьявол умеет даже носить воду в решете. На этой сверхъестественной ловкости дьявол обыкновенно попадается, когда хочет скрыть свою истинную породу, — забывшись, он непременно раскроет свое инкогнито, проделав что–нибудь такое, что далеко превосходит самые крайние пределы

человеческих средств.

Обыкновенно, черт, когда берется возвести твердые стены, церковь или мост, то в награду требует душу того, кто первый вступит в новое здание; но расчеты его обыкновенно не удаются. Так однажды в двери возведенного им храма пустили прежде всех волка; раздраженный черт. бросился сквозь церковный свод и пробил в нем отверстие, которое потом — сколько ни заделывали — никак не могли починить.

Там, где однажды работал дьявол, человеческие средства бессильны и неприложимы. Если он оставил недоконченным здание, которое начал строить — достроить уже нельзя. Равным образом, вред, нанесенный дьяволом, какому–либо зданию, уже никогда не поддавался исправлению, перестройке, либо починке.

Виктор Гюго, поэт латински рассудительный и без чутья к фантастическому, описал в одной из поэм своей «Legende des siecles» страшный труд и натугу, с которыми дьявол, поспорив с богом о том, кто создаст более красивое существо, выковал в своей кузнице… саранчу, тогда как бог одним взглядом своим обратил паука в солнце. Поэма Гюго громословна и холодна, но Артуро Граф напрасно упрекает Гюго, что, изображая Сатану бездарным тружеником, работающим в поте лица своего, поэт погрешил против, если можно так выразиться, «мифологической истины». Гений, ловкость и сила дьявола необыкновенны только по сравнению с человеческими, божественный контраст обращает их в ничто. Тема Гюго — старинная тема народных преданий, между прочим, и славянских, и отношение их к труду двух сил, «подъемлющих спор за человека», всегда то же самое, что у Гюго. В «Песнях о творении» Г. Гейне Сатана смотрит на создания божии и смеется:

«Эге! господь копирует самого себя. Сотворил быков, а потом, по их образу и подобию, фабрикует телят!»

господь отвечает:

«Да, я, господь, копирую самого себя. После солнца я творю звезды, после быков я творю телят, после львов со страшными лапами я творю маленьких милых кошечек, — ну, а ты, ты ничего сотворить не можешь».

При всем, своем непомерном могуществе дьявол, не только может быть обуздан в своей дерзости, но и укрощен, приручен и даже порабощен. При том в самой природе есть условия, и средства, в которых человек находит силу и защиту против дьявола, а дьявол слабеет и становится безопасен. Главнейшее из них — дневной свет. Все подвиги своего могущества дьявол, обыкновенно, совершает ночью. Днем, за исключением часа полуденного, он если и действует иногда, то далеко не с такой силой и дерзостью, как ночью. Утренний же час для него совершенно несносен. Христианский фольклор не знает примера, когда бы князь тьмы не бежал от первых лучей зари, от крика, петуха, возвещающего утро, от благовеста к заутрени.

В этот час дьявольские силы настолько слабеют, что иногда, если почему–либо не успели убраться вовремя в адские бездны, они от того даже погибают. Гоголь со всей художественной яркостью рассказал такой случай в своем насквозь народном «Вие».

«Раздался петушиный крик. Это был уже второй крик: первый прослушали гномы. Испуганные духи бросились, кто как «попало, в окна и двери, чтобы поскорее вылететь; но не тут–то было: так и остались они там, завязнувши в дверях и окнах.

Вошедший священник остановился при виде такого посрамления божьей святыни» и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь, с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким, терновником, и никто не найдет теперь к ней дороги».

Силач и насильник, Сатана тем не менее не только не чужд понятия о праве, но даже иногда является большим охотником становиться на почву юридических норм, в особенности договорных. Когда христианство коснулось Рима, не мог же такой юридический народ оставить без анализа права дьявола на человека. Во втором веке Ириней Лионский рассмотрел это право и доказал, что, хотя оно не существует более, но существовало. Первородный грех законно предал людей в руки Сатаны. Чтобы законно выкупить человечество, не прибегая к насилию, христос дал пролить свою кровь. Сатана, добившись безвинной смерти праведника, потерял ранее принадлежащее ему право» Эта теория была встречена очень благосклонно и долго повторялась в духовной литературе, внушавшей, таким образом, своим, неофитам, с истинно римской, юридической настойчивостью весьма понятную для них метафору, что они как бы вольноотпущенники Сатаны, выкупленные из его рабства христом, за великую цену. Сатана, конечно, ничего не имеет против признания законности его права в прошлом, но это не вознаграждает его за потерю того же права в настоящем, и будущем. И, не признавая своего права уничтоженным, он, проиграв свой мировой процесс перед судом Высшей Справедливости, не удовлетворяется и аппелирует к бунту и мятежу, то есть требует удачи в «праве сильного». В этих опытах проходит вся его жизнь и деятельность. Ради них он устроил свое государство, свою армию, так точно копируя институты и устройство божественные, что заслужил от церковных писателей презрительное прозвище «обезьяны. бога», Церкви христа он противопоставляет свою собственную анти–церковь и имел в ней своих служителей, свой культ и, по свидетельству уже Тертуллиана, свои таинства.