– Вот, и я заглянул в ее память… и оказалось, в ее нейролинкере –

– Какая была длина кабеля?

Исходящая от Черноснежки аура буквально впивалась в Харуюки. Ему становилось все страшнее; робким голосом он ответил:

– Три… дцать сантиметров.

– …Хм.

Цок-цок-цокцокцокцокцокцок.

Харуюки мог лишь провожать глазами удаляющуюся с пугающей стремительностью фигурку Черноснежки и раскачивающуюся на ходу гриву ее длинных волос.

Не понимаю. В мире полно вещей, которые я просто не могу понять.

Серьезно слушая учителя на утренних уроках (отчасти как способ сбежать от собственных мыслей) и сделав в тетради гору записей, Харуюки к звонку на большую перемену так и не смог придумать, что делать.

Если рассуждать логически – следовало немедленно отыскать Черноснежку и рассказать ей о бэкдоре, который Сиан Пайл установил в нейролинкер Тиюри, а потом посоветоваться, как отследить пакеты. Но прежде – если он не поймет, почему у Черноснежки со вчерашнего дня такое плохое настроение, то не сможет сосредоточиться на разговоре.

Да, само его присутствие заставляло людей рядом с ним испытывать чувство отвращения. Удивительно было бы, если бы кого-то не раздражал жирдяй, с которого вечно пот льет рекой и который мямлит что-то еле разборчиво. И от выражений на их лицах Харуюки пугался еще сильнее, отчего его голос становился еще тише, и так до почти полной неслышимости.

Может, Черноснежка до сих пор просто терпела его присутствие. А сейчас дошла до предела.

Если так, лучше бы отказаться от идеи поговорить с ней лицом к лицу в реале. Если они будут разговаривать своими аватарами в Полном погружении, он по крайней мере не будет потеть, да и громкость голоса там подстраивается автоматически. Решить вопросы так – мягко и эффективно – для него тоже было бы идеальным вариантом.

Харуюки повторял себе эти слова, уставившись на свою парту, когда откуда-то сверху раздался незнакомый громкий голос.

– Привет! Ты Харуюки Арита-кун из класса один-два, верно?

Он испуганно вскинул голову. Перед ним стояли две незнакомые девушки. На плечах у обеих виднелись голографические бейджики, свидетельствующие, что они выполняют поручение своего кружка. «Кружок школьной газеты».

Биип! Перед глазами Харуюки, едва не свалившегося на пол от удивления, зажглась иконка [SREC] – она означала, что собеседник записывает разговор. Разумеется, делать это на территории школы в большинстве случаев запрещено, но есть ситуации, когда можно.

Например – когда кружок школьной газеты берет интервью.

Харуюки даже взглянуть был не в силах на одноклассников, с интересом наблюдающих за развитием событий. Ему захотелось кинуться наутек – и плевать, как он будет выглядеть. Но, словно газетчики были к такому привычны, сзади тоже кто-то стоял и перекрывал путь к бегству.

Харуюки так и застрял в полувставшем состоянии; а девушка-газетчица перед ним выставила вперед руку с голографическим дисплеем и бросила вопрос, попавший прямо в яблочко.

– «Умесато реал таймс», рубрика «Хед☆шот в героя слухов»!!! Сразу к делу: верен ли слух, что Арита-кун встречается со знаменитой Черноснежкой-сан?!

Харуюки покосился на мигающую иконку записи.

Собрал волю в кулак и сумел ответить более-менее спокойным голосом:

– Это враки. Сплетни. Абсолютно пустые.

Пальцы журналистки яростно забегали по невидимой клавиатуре, потом она пошла в контратаку.

– Но, согласно имеющейся у нас информации, Арита-кун дважды был в Прямом соединении с Черноснежкой-сан в рекреации, а потом даже был с ней на свидании в кафе рядом со школой, и тоже в Прямом соединении!

– Что…

Глядя сверху вниз на офигевшего Харуюки, в голове у которого билась одна мысль: «Это-то ты откуда знаешь?» – девушка шевельнула головой, так что редко встречающиеся в наши дни очки на ее лице бликанули.

Плохо, очень плохо. Если он сейчас даст неверный ответ, взять назад потом уже не удастся.

Харуюки с легкостью вообразил кучу сенсационных заголовков. Он даже услышал боевой клич фан-клуба Черноснежки, когда они эти заголовки увидят; они наверняка возжаждут его крови.

Чувствуя, как у него дергается щека, Харуюки заставил свой мозг думать втрое быстрее, чем когда он дрался с Эш Роллером, и придумал наконец достаточно невинный на вид ответ.

– Ээээ… н-ну это. Я, я, я довольно много знаю о работе нейролинкера, и, эммм, у нейролинкера семпая были проблемы, она попросила меня его починить, и я починил; а в кафе была просто компенсация за это. Больше ничего тут нет, ни капельки.

Деревянно улыбаясь, он замотал головой. Девушка из кружка газеты прекратила печатать и нахмурила брови.

Даже если они видели Харуюки и Черноснежку в Прямом соединении, они не могли знать, беседуют эти двое или просто он возится с ее нейролинкером. Не бог весть какая отмазка, но опровергнуть ее не удастся.

Успокоившись, Харуюки продолжил говорить, пытаясь еще укрепить свою оборону.

– И потом… вы только посмотрите, как она себя ведет, когда я рядом, и вы сразу все поймете. Когда семпай говорит со мной, она постоянно расстраивается. Чтобы мы с ней встречались – это просто невозможно.

На этом интервью закончилось.

Так он подумал; однако девушка вздернула голову и повторила его слова, будто сомневаясь:

– Расстраивается? На это было совсем не похоже…

– Да п-правда! Да вот сегодня утром – она ушла вперед одна, рассердилась непонятно на что… Она всегда так себя ведет, когда я говорю про Тию, в смысле про Курасиму…

– Про Курасиму… сан? Ты имеешь в виду ту, которая ругалась о чем-то с Черноснежкой-сан у ворот школы?..

Несколько раз моргнув за стеклами очков, газетчица вдруг переменилась; от ее драматического настроя не осталось и следа, и она шевельнула пальцем, после чего иконка записи перед Харуюки исчезла.

– ?.. Все, интервью закончено?

– Эээ, ну… в общем…

Как-то с запинками произнеся эти слова и переглянувшись со своей коллегой, стоящей у нее за спиной, она продолжила говорить, судя по всему, в своем нормальном стиле.

– Ну, понимаешь. По правде сказать, мы тоже сомневались и пришли за информацией, полагая, что это какая-то глупая ошибка, но…

– Но?..

Девушка наклонилась к Харуюки и прошептала так тихо, что лишь он один мог слышать.

– Слушай, Арита-кун. А не может быть так, что… ну, мне так кажется… но, может, ты и Черноснежка-сан правда… это?

– Хаааа?!

– Ну, знаешь, если она расстраивается всякий раз, когда ты говоришь про эту Курасиму-сан, с которой ты дружишь, это называется, ну… сам знаешь?

Ее подруга по кружку, стоящая рядом, продолжила:

– Ага. Это может быть только одно…

И обе они прошептали хором, будто какие-то оракулы в храме:

– …Ревность, да?

Придя в чувство, Харуюки обнаружил, что сидит в своей привычной кабинке в мужском туалете.

В конечном итоге он таки сбежал; однако сил на то, чтобы раскаиваться в своем поступке, у него не было.

Ревность? Оно вообще как пишется? Не знаю такого слова в японском языке.

От собственных мыслей ему тоже хотелось сбежать, но кандзи уже намертво запечатлелось в его мозгу, точно выжженное раскаленным клеймом.

Черноснежка раздражалась всякий раз, когда они говорили о Тиюри, из-за… ревности.

Да, так сказали те две девицы.

Ревность. Зависть. Иными словами, Черноснежка не притворялась и не прикалывалась, она на полном серьезе –

– Не может быть, – пробормотал Харуюки, заглянув туда, куда должна была прийти эта его мысль. Это просто не могло быть правдой. Такое может случаться с другими, но с ним, Харуюки Аритой – никогда. Не думай об этом. Не желай этого. Иначе – можно не сомневаться – ему после предстоит вертеться в кровати, страдая от сожалений, в два-три раза больше, чем сейчас.

Харуюки откинул голову, стукнувшись затылком о сливной бачок, и вновь сказал себе: