«Когда я представил себе, как Тию и Таку… разговаривают про тех типов, я был просто не в состоянии сдержать себя… Я понимаю, вы думаете об этом ради меня… но я…»

…Я не хочу, чтобы Тиюри и Такуму меня жалели. Именно потому что мы друзья – я хочу, чтобы дистанция между нами оставалась такой же, как сейчас.

Но уже слишком поздно.

Харуюки вложил чуть больше силы в палец и нажал на папку.

Раскрылось полупрозрачное окошко другого цвета, и одновременно голос Тиюри прозвучал и в ушах Харуюки, и в голове.

«Хару… ты все не так понял».

Неумеха Тиюри, похоже, до сих пор не научилась толком общаться мысленно. Прямо перед глазами Харуюки ее маленькие губы шевелились, и с них срывались слова.

«Я ничего не рассказывала Так-куну. Я не могла ему ничего рассказать. Я же обещала, что буду молчать. Так-кун знал про сэндвичи только потому, что я, когда ходила к нему на турнир по кендо, сказала ему, что в следующий раз сделаю и для Хару тоже».

«Э…»

Харуюки невольно отвел взгляд от окна, которое просматривал, и встретился с глазами Тиюри. Она смотрела решительно, но тут же ее взгляд смягчился, ресницы задрожали, будто выдавая ее тоску по прошлому.

«…Как давно это было в последний раз? Когда Хару столько говорил о себе».

Отводя глаза от Харуюки, который ничего не мог сказать в ответ, Тиюри продолжала бормотать:

«Я тоже… я тоже вела себя нечестно. И трусливо. Хотя Хару… так сильно и так долго страдал, я всегда делала вид, что ничего не замечаю. Хотя я так много всего могла бы сделать, если бы по-настоящему захотела. Я могла бы сказать учителям, написать в правление, могла бы попросить Так-куна, и он бы их всех побил. Но я не могла… я думала, что Хару будет сердиться на меня, будет ненавидеть меня… я боялась, что мы больше не будем "мы"».

Харуюки, затаив дыхание, смотрел, как прозрачные капли собираются возле длинных ресниц, окаймляющих ее глаза. Всего два дня назад Тиюри плакала, когда он бросил ее сэндвичи; конечно, в прежние времена они часто ссорились, и плакали, и заставляли плакать друг друга, но сейчас Харуюки чувствовал, что эти ее слезы совсем другие.

«Но, Хару, ты тоже говорил неправду, – Тиюри зажмурилась и продолжила говорить, шевеля дрожащими губами. – Ты говорил, что все никогда, никогда не изменится. Что мы останемся теми же друзьями. Два года назад… когда я спрашивала твоего совета насчет Так-куна… Хару сказал тогда, что, если я ему откажу, Так-кун больше не будет с нами играть. Но ты пообещал, что, даже если мы с Так-куном будем встречаться, ты всегда останешься нашим другом. Я… я тогда просто хотела, чтобы ничего не менялось. Я просто хотела, чтобы мы трое оставались вместе…»

…Я чувствую то же самое.

Был опасный момент, когда Харуюки едва не высказал эту мысль, но он сдержался.

Но, как будто она его слышала, Тиюри распахнула глаза – так что слезинки разлетелись – и посмотрела Харуюки прямо в лицо.

«И все же… почему?! Почему теперь ты танцуешь вокруг этой?! Мне ты сказал, чтобы я ничего не делала, а ее ты попросил и теперь ведешь себя как ее слуга, почему?! Так нечестно… Это просто бесит, я столько лет так о тебе волновалась, а эта… все разрулила за один день… А потом она еще так себя вела, будто Хару… просто вещь, которая ей принадлежит…»

«Эта» – имелась в виду Черноснежка.

Ее имя всплыло совершенно неожиданно, так что Харуюки, почти забыв о том, что надо проверять память нейролинкера, задрожал и покачал головой.

«Это… это все не так было, я вовсе ее не просил… Семпай просто разобралась с теми, кто ко мне приставал, потому что она же вице-председатель студсовета…»

«Тогда почему она водила Хару за собой, как свою собачку? И почему Хару рядом с ней всегда вел себя, как ее слуга?»

«Нет… не так все!»

Харуюки вновь отчаянно замотал головой; больше всего ему сейчас хотелось спросить самого себя: чего, черт побери, он на самом деле хочет?

Еще недавно он упрямо отвергал заявления Черноснежки, что Тиюри – Сиан Пайл, а вот теперь он так же упрямо отвергает все обвинения Тиюри в адрес Черноснежки. Все это напоминало ему пазл, который размолотили в блендере, так что к нему непонятно даже, как подступиться.

Потухшим голосом Харуюки вновь повторил:

«Не так все. Потому что я это не очень… ну, ненавижу…»

«Зато я ненавижу!!!»

Этот выкрик Тиюри, не исключено, было слышно даже за пределами комнаты.

«Хару, ты стал совсем чужой с того самого времени, как мы пошли в среднюю школу! Ты не ходишь с нами домой, у тебя всегда злое лицо, когда я говорю с тобой в школе, и даже ко мне сюда ты не заходишь. В начальной школе ты не был таким».

«Тут… ничего не поделаешь, у тебя ведь есть па… парень».

«Хару, это ты мне сказал, чтобы я так сделала!!! Хару сказал, если я так сделаю, мы трое, я, Хару и Так-кун, сможем быть вместе, как раньше!!! Ты что, врал мне?!»

«Я не врал! Я не врал, но… мы же не можем всю жизнь оставаться, как в начальной школе!!!»

Стискивая руками простыню по обе стороны лица Тиюри, Харуюки тоже сорвался в крик.

«Раньше мне было плевать, я мог спокойно ходить рядом с тобой и с Таку, ходить вместе лопать гамбургеры! Но… сейчас это уже невозможно, это слишком тяжело! Таку становится все более клевым, ты тоже все кра… красивее, а я, я рядом с вами вот такой! Даже когда мы вместе, мне все время хочется вырыть яму и закопаться туда!!!»

Ни разу еще он не рассказывал Тиюри о своем комплексе неполноценности – да нет, вообще никому не рассказывал. Он был убежден, что позже будет смертельно жалеть, что проболтался, но сдержать поток мыслей был уже не в силах.

Попытайся он сказать то же самое голосом, он бы заикался, запинался и в итоге ничего выговорить не смог бы. Но сейчас он был в Прямом соединении и говорил мысленно, и поток его мыслей изливался прямо Тиюри в мозг.

«И с вами то же самое! Когда ты ходишь с Таку, вы держитесь за руки, а со мной не можете! Значит, ты сама выбрала Таку! И что я говорил, уже не имеет значения!!!»

Тиюри, глядя во все глаза на лицо Харуюки, нависающее в двух сантиметрах от ее лица, безмолвно слушала его монолог.

Потом шелковое покрывало слез снова покрыло ее светло-карие глаза.

Лицо исказилось, и тихий, почти шепчущий голос вышел из трясущихся губ.

«…Неужели ты правда так думаешь? Ты серьезно веришь, что ценность человека зависит только от внешнего вида? …Хару, ты всегда такой. Ты всегда так, всегда себя ругаешь, критикуешь. Почему ты так себя ненавидишь? Почему ты так сильно себя презираешь?»

«Ненавижу себя… Ну конечно, ненавижу, – простонал в ответ Харуюки. – На месте любого я бы возненавидел такого вот. Щекастый, трусливый, вечно потный… во мне просто нечему нравиться. Я бы ненавидел… даже если бы меня просто видели рядом со мной».

«Но я знаю… я знаю много хорошего, что есть в Хару. Знаю так много, что даже на пальцах обеих рук не могу сосчитать!»

И Тиюри, всхлипывая совсем по-детски, как в прошлом, начала перечислять:

«Когда мы ели вместе, ты всегда давал мне самую большую порцию; когда я потеряла куклу, которую вешала на школьную сумку, ты ее искал дотемна; когда у меня были проблемы с нейролинкером, ты всегда его сразу чинил; в тебе столько хорошего, сколько ни в ком другом нету. И внешность тут вообще ни при чем. Если бы… если бы тогда, два года назад, я тебе…»

Внезапно Тиюри замолчала с таким видом, будто с усилием проглотила следующие слова, и печально улыбнулась.

«…Прости, я не должна была так говорить. Я… я просто боялась, что Хару закрывается не только от учеников в школе, но и от меня, и от Так-куна. Я не хотела, чтобы ты был один. Я хотела, чтобы ты чувствовал, что твои лучшие друзья всегда рядом с тобой. Я потому и сделала все, как Хару сказал».

Харуюки показалось, что его горло что-то сжало; каким-то чудом ему все же удалось выдавить свои мысли:

«…Ты хочешь сказать, ты это сделала ради меня?.. Чтобы я и Таку могли оставаться друзьями?..»