Я спустился.

Войдя, я увидел, что мой гостеприимец сидит за столом в кресле, а рядом с ним сидит Густав. С противоположной стороны сидела приехавшая женщина. Ее кресло было немного повернуто от стола к двери, через которую я вошел. За нею, чуть боком к ней, сидела девушка.

Они были одеты теперь совсем не так, как когда выходили из кареты. Вместо городских шляп, которые тогда были на них, голову им покрывали теперь соломенные шляпы с не очень широкими, дававшими как раз достаточно тени полями, остальная одежда была из простых, светлых, неярких материй, без каких-либо особых украшений, и в покрое тоже не было ничего броского, ни показной сельскости, ни чрезмерной городской строгости.

Вокруг стояло много слуг, и позвавшая меня Катарина тоже вошла вслед за мною в столовую и присоединилась к собравшимся здесь служанкам. Даже садовник Симон был здесь.

Когда я подошел к столу, мой гостеприимец встал, обошел стол, подвел меня к женщине и сказал:

— Позволь представить тебе молодого человека, о котором я тебе рассказывал.

Затем повернулся ко мне и сказал:

— Эта женщина — мать Густава, Матильда.

В первый миг женщина ничего не сказала, только взглянула на меня темными глазами. Затем мой гостеприимец, указал рукою на девушку и сказал:

— Это сестра Густава, Наталия.

Я не знал, были ли щеки у девушки вообще такие румяные или они покраснели. Я пришел в замешательство и не мог выдавить из себя ни слова. Меня поразило, что сейчас, когда ему прямо-таки необходима была моя фамилия, он ни моей фамилии не спросил, ни фамилии женщин не назвал. Прежде чем я решил, следует ли присовокупить что-либо к поклону, мною отвешенному, он продолжил свою речь и сказал:

— Он стал приятным членом нашей семьи и уделяет нам в нашем сельском уединении часть своего времени. Он стремится изучить горы и страну, расширить наше знание о существующем и об его становлении. Хотя подвиги и совершенствование мира приличествуют больше зрелому мужу и старцу, серьезное стремление украшает и юношу, даже когда оно не так ясно и определенно, как в данном случае.

— Мой друг рассказывал мне о вас, — сказала мне женщина, снова взглянув на меня своими темными, блестящими глазами, — он сказал мне, что вы были у него в прошлом году, что посетили его весной и обещали пожить в этом доме в пору цветения роз. Мой сын тоже очень часто говорил о вас.

— Ему здесь, кажется, не так уж скучно, — сказал мой гостеприимец, — во всяком случае, ни в тот приезд, ни в этот лицо его не теряло веселого выражения.

Во время этих речей я собрался с духом и сказал:

— Хотя я живу в большом городе, я редко имел дело с незнакомыми людьми и потому не знаю, как с ними обходиться. В этом доме, куда я, оплошно боясь грозы, поднялся в поисках укрытия, меня очень приветливо приняли и доброжелательно пригласили прийти снова, что я и сделал. За короткое время все здесь стало мне так же мило, как у моих дорогих родителей, у которых царят такая же размеренность, такой же порядок, как здесь. Если я здесь не в тягость и не докучаю окружающим, то хочу сказать, хоть и не знаю, можно ли это говорить, что буду всегда с радостью приезжать сюда, если меня пригласят.

— Вы приглашены, — отвечал мой гостеприимец, — и по нашему поведению вам должно быть ясно, что мы вам очень рады. Теперь мать и сестра Густава тоже пробудут некоторое время в этом доме, и мы посмотрим, как сложится наша жизнь. Не присядете ли рядом со мной до окончания приветственной церемонии?

Возвращаясь, он снова обошел стол, и я последовал за ним. Густав освободил мне место возле своего приемного отца и посмотрел на меня с той радостью, какую испытывает сын, когда его навещает на чужбине мать.

Наталия не сказала ни слова.

Теперь, имея возможность поглядывать в сторону женщин, я достаточно ясно видел, что это мать и сестра Густава: у обеих были такие же большие черные глаза, как у него, и такие же черты лица, а у Наталии еще и каштановые локоны Густава, тогда как у матери их посеребрил возраст. Очень красиво уложенные, они спускались теперь с обеих сторон лба гораздо более широкими прядями, чем из-под дорожной шляпы.

Пока мы усаживались, к Матильде подошла экономка Катарина.

Гостья сказала:

— Горячо приветствую тебя, Катарина, спасибо тебе, ты особенно опекаешь своего хозяина и моего сына и всячески о них заботишься. Я очень благодарна тебе и кое-что тебе привезла, маленький подарок на память, я позднее передам его тебе.

После того как Катарина отошла в сторону, после того как подошли и поклонились другие, а многие девушки поцеловали руку даме, та сказала:

— Приветствую вас от всей души, вы все заботитесь о хозяине и о его приемном сыне. Привет тебе, Симон, привет тебе, Клара, всех благодарю, всем я кое-что привезла, чтобы вы видели, что я в своем расположении к вам никого не забыла. А вообще-то все это пустячки.

Люди поклонились еще раз, иные еще раз поцеловали даме руку и удалились. Кланялись они и Наталии, которая отвечала на это приветствие весьма любезно.

Когда все ушли, дама сказала Густаву:

— Тебе я тоже кое-что привезла, это тебя обрадует, пока не скажу — что. Привезла, я это, однако, лишь для проверки, и сначала нужно спросить приемного отца, можно ли тебе уже пользоваться этим в полной мере или частично или вовсе еще нельзя.

— Благодарю тебя, мама, — ответствовал сын, — ты очень добра, милая мама, я уже знаю, что это, и как скажет приемный отец, так я и поступлю.

— Вот и хорошо, — отвечала она.

После этих слов все встали.

— Ты приехала нынче очень вовремя, Матильда, — сказал мой гостеприимец, — ни одна роза еще не раскрылась, но все они к этому готовы.

Во время этой речи мы подошли к двери, и мой гостеприимец попросил меня остаться с обществом.

Мы вышли через зеленую ограду на песчаную площадку перед домом. Люди, видимо, были уже оповещены об этом передвижении, ибо двое из них принесли просторное кресло и поставили его на некотором расстоянии от роз.

Дама села в кресло, сложила руки на коленях и стала смотреть на розы.

Мы обступили ее. Наталия стала слева от нее, рядом с Наталией — Густав, мой гостеприимец стал позади кресла, а я, чтобы не оказаться слишком близко от Наталии, справа и чуть позади.

Посидев довольно долго, дама молча встала, и мы покинули площадку.

Мы пошли теперь в столярную мастерскую. При общей приветственной церемонии Ойстаха в столовой не было. Он, видимо, считался художником, которому нужно нанести визит. По всему поведению домочадцев я понял, что отношение к нему действительно таково и кажется им самым естественным. Ойстах, надо полагать, ждал гостей, ибо стоял со своими людьми без зеленых фартуков перед дверью, чтобы приветствовать новоприбывших. Любезно поблагодарив всех за приветствие, дама ласково заговорила с Ойстахом, спросила, как ему и его людям живется, спросила об их трудах и делах и сказала что-то об их прежних работах, что я, не будучи знаком с ними, не совсем понял. Затем мы пошли в мастерские, где дама осмотрела каждое рабочее место в отдельности. В комнате Ойстаха она попросила, чтобы он, когда она задержится здесь долее, все подробно показал ей и объяснил.

Из столярной мастерской мы прошли в квартиру садовника, где дама немного поболтала со стариками.

Затем мы направились в теплицу, к ананасам и кактусам, и в сад.

Все места дама, казалось, отлично знала. Она с любопытством смотрела туда, где надеялась найти какие-то определенные цветы, осматривала знакомые приспособления и даже заглядывала в кусты, в которых еще могло оказаться птичье гнездо. Везде, где что-либо изменилось с прежних времен, она это замечала и спрашивала о причине. Так мы прошли через весь сад к большой вишне с видом на поля. Там она еще поговорила с моим гостеприимцем об урожае и о делах соседей.

Наталия говорила крайне мало.

Вернувшись домой, мы, поскольку близилось время обеда, разошлись но своим комнатам. Еще раньше мой гостеприимец сказал мне, чтобы я не переодевался к обеду: в его доме это не принято даже при незнакомых гостях, и я только бы обратил на себя внимание.