После подробного описания преступлений Баумфогеля прокурор заострил внимание на операции по уничтожению еврейского населения Брадомска.
— Сравнительно небольшие трудовые лагера, — напомнил обвинитель, — были созданы во многих польских городах. Немецким промышленникам, старавшимся обеспечить свой предприятия бесплатной рабочей силой, было позволено отобрать по несколько сотен человек среди евреев, отправляемых на уничтожение в лагеря смерти. Такая практика существовала, например, в Ченстохове, где довольно многочисленный, насчитывающий несколько тысяч человек лагерь просуществовал до прихода освободителей. Советские воины принесли свободу узникам подобных лагерей также в Радоме и в ряде других городов. Баумфогель довольно быстро понял, что Гитлеру не выиграть войну. Следовательно, ещё остававшиеся в городе евреи могут дождаться дня победы над фашистской Германией. Эта мысль ему была особенно нестерпима, и он на свой страх и риск принял решение ликвидировать всех рабочих еврейской национальности, занятых на брадомских мебельных фабриках. Метод, который он избрал для осуществления этой операции, был опробован ранее во время экзекуций сотен граждан польской национальности. За это гнусное преступление Баумфогель несёт личную ответственность. Другие немцы, которых никак нельзя заподозрить в симпатиях к евреям, собирались за определённую мзду сохранить им жизнь. Однако шеф гестапо своим личным участием в экзекуции перечеркнул эти планы. По-видимому, он не без оснований опасался, что расстрел трёхсот человек будет нелёгким испытанием даже для его отборной команды головорезов. Нельзя было допустить, чтобы кто-то из гестаповцев проявил «слабость» и позволил хотя бы одному несчастному избежать казни. Баумфогель тщательно готовил эту чудовищную акцию. Он даже доставил вагон известняка и не забыл проконтролировать, чтобы мобилизованные на работу возчики-крестьяне не валяли дурака, а добросовестно трудились, посыпая известняком трупы расстрелянных. Мелочей в этом деле для него не существовало. Насколько же страшнее такой палач в белых перчатках обыкновенного гитлеровского убийцы!
Затем прокурор Коснулся показаний свидетелей защиты. Он не подвергал сомнению их правдивость, но подчеркнул, что «благородные порывы» Баумфогеля были продиктованы не состраданием к несметным жертвам, а гипертрофированным самомнением, желанием продемонстрировать свою власть и импонировать окружающим.
— Партизану, захваченному в плен с оружием в руках, да к тому же ещё кадровому военному, уклонявшемуся от отправки в лагерь для военнопленных офицеров, нечего, разумеется, и надеяться на то, что удастся сохранить жизнь. И он не строит на этот счёт никаких иллюзий. Шеф гестапо в Брадомске прекрасно знает, что обязан передать такого заключённого в Петрков. Но ему хочется щегольнуть своей властью, продемонстрировать независимость от вышестоящего начальства не только перед петрковским гестапо, но и перед раненым польским офицером. Баумфогелю надо обязательно покрасоваться перед окружающими, показать им, что он облечён особыми полномочиями распоряжаться жизнью и смертью людей. И вот он отпускает капитану долю милосердия, не забыв при этом добавить: «Воспользуйтесь этим шансом, чтобы сохранить жизнь». Здесь, таким образом, мы сталкиваемся с поступком, который шеф гестапо не имел права совершать. Прикажи Баумфогель расстрелять Яна Майорека — это явилось бы в глазах гитлеровцев законным актом фашистского государства, чётким выполнением одного из параграфов соответствующей инструкции. Но при этом никто не обратил бы внимания на подпись, спящую под приказом о расстреле. Вот это обстоятельство и не устраивало тщеславного шефа гестапо. Дежурмая казнь ещё одного пойманного партизана в зачёт героических подвигов не шла, и он позволяет себе принять обличье гуманного и великодушного человека. Побудительный мотив такого поведения следует искать не в человеческом сострадании, а в мании величия, которой был одержим этот выродок,
Что касается свидетельских показаний пани Пехачек, в которых она утверждает, что Баумфогель спас ей жизнь, то здесь мы имеем дело с исключительно счастливым для неё стечением обстоятельств, — продолжал Щиперский. — Шеф гестапо, садистские наклонности которого были общеизвестны, не мог отказать себе в удовольствии лично сообщить семье Высоцких о смерти их сына и при этом сполна насладиться страданиями убитых горем людей. Невелика доблесть заполучить в свои сети такую мелкую рыбёшку, какой была в его глазах молодая квартирантка нотариуса. Он, словно опытная эсэсовская ищейка, сразу догадался, что её ничто не связывает с подпольщиками. В противном случае она не хранила бы запрещённые издания в ящике ночного столика, да ещё на самом видном месте. Баумфогелю, как вы сами понимаете, не нужны разговоры о проявленном им «героизме» при задержании сопливой девчонки. Поэтому он не трогает её. В истории с Якубяк смешно говорить об истинно человеческом отношении к этой девушке и её судьбе. Отказавшись от ареста незадачливой «подпольщицы», Баумфогель как человек неглупый попросту побеспокоился о «сохранении лица» и авторитета всесильного шефа гестапо.
Ну и, наконец, давайте разберёмся трезво и непредвзято в истории о так называемом освобождении группы заключённых из подвалов гестапо, — предложил прокурор. — Об этом «подвиге» обвиняемого в Брадомске сложены легенды. Но и здесь вы не найдёте подтверждения гипотезы о возвращении заблудшей души на путь истинный. С Рихардом Баумфогелем такой метаморфозы не произошло. Осознав, что дни его в Брадомске сочтены, он направляет острие своей ненависти уже не на поляков, которых, кстати, по-прежнему люто ненавидит, а на тех, кто смещает его с поста и посылает на восточный фронт, то есть на верную смерть. Поэтому он решает сыграть со своими недругами в Берлине последнюю шутку. Впрочем, Баумфогель не первый в истории, кто отомстил подобным образом за отстранение от власти. Точно так же поступил, например, правитель Венгрии Хидегвари, когда после подавления в 1848 году венгерского восстания император Австро-Венгерской империи сместил его с поста наместника. Хидегвари буквально за несколько часов до истечения срока полномочий наместника помиловал своей властью всех участников восстания, осуждённых на смертную казнь и ожидавших в казематах исполнения приговора. У нас нет точных сведений, сколько заключённых выпустил тогда Баумфогель из застенков гестапо. Наверное, тридцать — сорок человек. Однако эта цифра представляется ничтожной по сравнению с числом узников, отправленных им из этих же камер в свой последний путь— к месту расстрела в лесу на берегу Варты.
Следовало бы также разобраться в героических деяниях Баумфогеля в Войске Польском, — подчеркнул Щиперский. — Ни в коем случае не хочу их отрицать, но необходимо тщательно проанализировать причины поведения обвиняемого в той или иной конкретной ситуации. Общая обстановка складывалась не в его пользу. Рихард Гейдрих был мёртв. Баумфогель потерял своего опекуна и покровителя. Нацистская банда, заправлявшая всеми делами в Германии и почти во всей Европе, никогда не была спаянным коллективом или объединением единомышленников, связанных между собой взаимным уважением и дружескими узами. Внутри этой правящей клики развернулась борьба за власть и влияние не на жизнь, а на смерть. Она не прекращалась до последних часов агонии третьего рейха. Имея в лице Гейдриха могущественного друга, Баумфогель автоматически приобрёл себе немало врагов. Они, когда Гейдриха не стало, моментально вспомнили о кичившемся своей властью и независимостью выскочке из Брадомска, с которым теперь можно было уже не церемониться. Шефа гестапо отзывают и командируют на восточный фронт, где бросают на самые опасные участки боевых действий. Баумфогель понимает, что попал в замкнутый круг, из которого живым не выбраться. Понимает он и то, что приготовленная для него пуля будет не обязательно советского производства. И тогда этот человек делает вывод: надо срочно уносить ноги из армии. Он готовит дезертирство так же старательно, не забывая о мелочах, как готовил когда-то расстрелы в Брадомске. Но куда может убежать дезертир-гестаповец? Перейти линию фронта ему нельзя, даже если бы сложилась подходящая обстановка, потому что там ему предъявили бы счёт за его кровавые художества со всей строгостью закона. Его фамилия уже давно внесена в списки разыскиваемых гитлеровских военных преступников. Найти надёжное убежище на территории всё ещё гитлеровской Германии также вряд ли удастся, как это не удалось, например, участникам сорвавшегося покушения на Гитлера: «добропорядочные» немцы всех их продали ищейкам гестапо за денежное вознаграждение. Так где же всё-таки можно найти укромное местечко для бедного дезертира? На этот вопрос Баумфогель нашёл безошибочный ответ и потому оказался в партизанском отряде поручика Рысь.
