— От них остались одни воспоминания. Немецкий староста, унося ноги от советских войск, которые, бросив в прорыв танки, быстро овладели Брадомском в январе 1945 года, успел отправить всё самое ценное в Германию, а виллу поджечь. Нашу мебель, которая находилась в здании гестапо, Баумфогель предусмотрительно вывез ещё до того, как его отстранили от должности, Впрочем, я не знаю точно, как всё происходило в Брадомске, меня там не было. После войны я возобновил прерванную учёбу, получил аттестат зрелости, затем окончил медицинский институт во Вроцлаве. С того времени живу в Ополе. С Брадомском меня ничего не связывает, кроме кошмарных воспоминаний об оккупаций.
— У вас была очная ставка с Рихардом Баумфогелем? — спросил прокурор.
— Нет, пока ещё мы друг друга не видели.
— Свидетель, узнаёте ли вы в человеке, сидящем на скамье подсудимых, известного вам Баумфогеля?
Врач внимательно посмотрел на обвиняемого.
— Я видел Баумфогеля один раз с очень близкого расстояния. Это было тогда, когда он пришёл к нам «в гости». Но никто к нему особенно не приглядывался, так как все страшно перепугалисы Поэтому я не могу категорически утверждать, что здесь находится тот самый человек, хотя визуально он сильно похож на шефа гестапо.
— Вы имеете в виду красный шрам на щеке? — спросил адвокат Рушиньский.
— Нет, я тогда вообще не заметил у Баумфогеля этого шрама. Видимо, стоял не с той стороны, а может, просто не обратил на него внимания: наши глаза были прикованы к гестаповцам в военной форме. Настоящий страх внушали они, а не человек в сером штатском костюме. Мы и подумать не могли, что все команды исходят от этого спокойного и вежливого немца. Поскольку он прекрасно говорил по-польски, мы принимали его за переводчика. И только потом нам объяснили, что этим штатским был сам шеф гестапо. Мне кажется, что у обвиняемого и Баумфогеля похожи светло-голубые, словно бы выцветшие глаза, характерный, чуть выдвинутый вперёд подбородок и форма головы. Но я хочу ещё раз подчеркнуть, что видел шефа гестапо почти сорок лет назад, да и то лишь мельком. А человеческая память обманчива.
Рушиньский не скрывал своего удовлетворения ответом свидетеля. Следующий вопрос задал Генрику Голдштайну прокурор.
— Приходилось ли вам как врачу встречать в своей практике двух людей с одинаковым строением черепа и одинаковыми родимыми пятнами на щеке? Или хотя бы слышать об этом от очевидцев?
— Считаю такое абсолютно невозможным. Я бы ещё согласился с тем, что можно встретить у разных людей одинаковые или почти одинаковые родимые пятна, но два одинаковых черепа… Это абсурд. В жизни я ни о чём подобном не слышал, не говоря уж о том, что даже в медицинской литературе не описаны такие случаи. Если бы кому-то посчастливилось доказать обратное, это было бы событием мирового значения. Но подчёркиваю, — врач проявил и здесь осторожность, — что я не специалист-анатом, а обыкновенный хирург-ортопед.
— В мире живёт около четырёх с половиной миллиардов человек, — попытался спасти ситуацию адвокат. — Неужели и вправду нельзя найти двойников?
— Так называемые двойники, — пояснил врач, — это люди, внешне сильно похожие друг на друга, особенно чертами лица, но при тщательном анатомическом обследовании любой врач без особого труда найдёт у них существенные различия. Даже однояйцевые близнецы отличаются строением черепа, имеют разные отпечатки пальцев, разные размеры конечностей, особенности скелета и много других разных индивидуальных характеристик.
Адвокат снова взял лежащую перед ним фотографию.
— Вы знаете этого человека?
— Конечно.
— Чем объясняется такая уверенность?
— Мне уже на первом допросе милиция показала снимок и сообщила, где он был найден.
— Очень мило, — буркнул адвокат. — Сначала показывают фотографию, а затем организуют очную ставку.
— Прошу не искажать факты, — предупредил председатель судейской коллегии. — Свидетель только что, заявил, что у него не было очной ставки с обвиняемым.
— Взгляните, пожалуйста, на фотографию. Знаком ли вам этот кабинет?
— Впервые его. вижу. Мне не приходилось бывать в брадомском гестапо и, к счастью, ни в каком, другом отделении этой гитлеровской организации. Только поэтому я и нахожусь сегодня здесь.
— А может быть, это одна из комнат вашей виллы?
— Нет, за это я ручаюсь.
— А мебель?… Письменный стол и это кресло?
Свидетель взял фотографию в руки и долго её рассматривал.
— Нет, всё-таки это не наши вещи. Вообще говоря, в кабинете отца стоял прекрасный письменный стол, который, как я уже сказал, был реквизирован вскоре после первого посещения гитлеровцами нашего дома, но он, насколько я помню, совершенно не похож на этот стол. Что касается кресла, то мне трудно что-либо сказать, поскольку видна только его часть, но я склонен считать, что оно тоже не с нашей виллы.
— Может быть, вы вспомните хрустальную вазу с ландышами. Она имеет очень оригинальную форму.
— У нас не было такой вазы, — сказал Генрик Голдштайн.
— Кто ещё уцелел после той бойни в 1942 году?
— По моим сведениям, никому, кроме меня, фортуна не улыбнулась. Гестапо осуществило свой налёт так внезапно и так продуманно, что ни у кого, пожалуй, не оставалось ни времени, ни возможностей, чтобы скрыться. Я спасся только благодаря неведению гестапо относительно того, что в котельной, стоящей несколько особняком от остальных фабричных зданий, могут работать лица еврейской национальности. Немцы нагрянули в котельную лишь в самом конце операции, когда я уже сидел ни жив ни мёртв в топке недействующей печи. Человек, предоставивший мне это необычное убежище, рисковал собственной жизнью и жизнью своих близких. До сегодняшнего дня меня гнетёт мысль, что я так и не отблагодарил его за этот благородный поступок. Когда я приехал в Брадомск, чтобы разыскать своего спасителя, его уже не было в живых.
— Это тоже дело рук фашистов? — спросил председатель,
— Немцы здесь ни при чём. В 1953 году на него наехал пьяный водитель. он скончался на месте, не приходя в сознание.
— Пан прокурор, у вас есть вопросы к свидетелю?
— Благодарю, вопросов нет.
— А у защиты?
— Тоже нет.
— Обвиняемый, ещё раз напоминаю, что вы также имеете право задавать вопросы.
Станислав Врублевский поднялся с места.
— Высокий суд, слушая показания свидетеля Генрика Голдштайна, я испытывал те же чувства ужаса и одновременно глубокой скорби, какие, вероятно, охватили вас, уважаемые судьи, вас, пан прокурор, и всех присутствующих в этом зале. Эти леденящие душу показания, однако, ко мне не относятся, поскольку я не Рихард Баумфогель, а Станислав Врублевский. Всё, что имеет отношение к деятельности Баумфогеля в Брадомске и вообще ко всему периоду гитлеровской оккупации в этом городе, никоим образом не связано с моей жизнью. Поэтому у меня нет никаких вопросов к свидетелям из этого районного центра. Я сожалею, что ни обвинению, ни моему защитнику не удалось разыскать других свидетелей. Мне ничего не остаётся, как только уповать на справедливость суда и верить в его беспристрастность.
— Свидетель, вы свободны, — решил председатель. — Если желаете, можете занять место среди публики.
Доктор Голдштайн окинул взглядом зал. Свободных мест не было. Народу собралось столько, что невозможно было рассчитывать на чьё-то желание потесниться.
— Если высокий суд не возражает, — сказал врач, — то я немедленно возвращаюсь в Ополе. В клинике меня ждут больные.
Председатель посовещался о чём-то со вторым судьёй и вопросительно взглянул на прокурора, который понимающе кивнул. Меценас Рушиньский тоже догадался, о чём переговорили судьи, и одобрительно махнул рукой.
— Свидетель, ваше дальнейшее присутствие на заседании необязательно, — обратился председатель к врачу. — А сейчас прощу вызвать Адама Лещняка,
Этот свидетель, ныне работник одной из бензозаправочных станций, всю оккупацию был рабочим брадомского предприятия жилищно-коммунального хозяйства, занимавшегося уборкой мусора. Он рассказал, что приблизительно во второй половине 1942 года немцы приказали вывозить отходы на еврейское кладбище, расположенное за городской чертой. Сначала надо было копать длинные рвы, а затем ссыпать в них, мусор. В конце сентября рабочие, копавшие рвы, получили указание выкопать ров более глубокий, чем обычно. Во время этой работы на кладбище въехал автомобиль с офицерами гестапо — они прибыли лично проверить, как выполняется задание. Среди эсэсовцев был и Баумфогель. Лещняк несколько раз видел этого, фашиста, когда тот проезжал по улицам Брадомска в своём огромном «хорьхе». В этот раз на Баумфогеле было чёрное кожаное пальто, какие носили офицеры гестапо, но на голове не офицерская фуражка, а обычная шляпа. Так как все в городе знали, что шеф гестапо любит совать свой нос в каждую дырку, то его визит на кладбище никого не удивил. Осмотрев ров, он приказал его углубить. А дня через два на кладбище привезли евреев, всех до одного расстреляли и трупы побросали в этот ров.