Головой «свиньи» и скорее всего руководителем отряда являлся мужичок лет сорока, небольшой рост которого компенсировался чрезвычайной шириной плеч, а также гигантским объемом груди и живота.

«Никак гном… твою мать!» – удивленно подумал Денис.

Еще одной особенностью «предводителя дворянства» являлась буйная растительность, начинавшаяся на макушке, а затем плавно спускавшаяся вниз и уходившая куда-то под ворот широкой рубахи неопределенного цвета, украшенной какими-то подозрительными пятнами. Из-за густых, черных с проседью, усов и бороды, мелкие черты лица атамана были неопределенными, зато на лице выделялись три доминанты: нос и горящие бешенством голубые глаза. В руках командир держал здоровенную палку, чуть-чуть не дотягивающую до статуса бревна и вид имел самый что ни на есть свирепый. Короче говоря, такой тип запросто мог бы переодеть толпу спартаковских фанатов в голубые зенитовские шарфики, ну-у… или в цээсковские.

Во втором ряду, сразу же за вожаком, следовала, судя по всему, «гвардия»: два крепко сбитых молодца неопределенного, но не старого возраста, уже не таких волосатых и бочкообразных, как лидер, но вполне себе мускулистых и, судя по решительным выражениям лиц – боеспособных. Вооружена была «гвардия» дубинками, сильно смахивающими на бейсбольные биты.

В третьем ряду «свиньи» была собрана, скажем так – регулярная армия, собранная по призыву и состоящая из трех человек – ничем не примечательных, самого обычного вида и телосложения. На их лицах было написано угрюмое спокойствие второго эшелона, уверенного в том, что войну выиграют и без них. Вооружены они были достаточно внушительно, хотя и разнородно: у первого был обычный плотницкий топор, еще у одного – вилы, а у последнего – коса.

«Ему бы длинный плащ с капюшоном, как у Свидетеля – была бы вылитая Смерть!» – отметил Денис.

Четвертый, и последний ряд «свиньи» представлял собой ярко выраженное «народное ополчение», состоящее из четырех человек. О боевом потенциале ополчения судить было трудно, исходя из качества контингента, но определенный боевой дух в его рядах явно присутствовал и носителем его, во многом, являлся раненный… ну, в смысле – стегнутый кнутом «лазутчик», пострадавший за правое дело и горящий благородной жаждой мести. И его можно было понять: «ничего не сделал – только зашел!», а они стегать!

Всю эту картину, на описание которой ушло столько времени, Денис оценил за один краткий миг, окинув ее беглым взглядом, тоже самое проделал и Брамс и картина эта ему явно не понравилась. С криками: «Господин… Господин…», он заглянул в салон кибитки и обомлел – там никого не было! Решив, что его бросили на произвол судьбы, он совсем было приготовился спасаться бегством, как был остановлен шумом раздавшимся у него за спиной.

Его глазам предстала удивительная картина: первая метаморфоза, поразившая Брамса, произошла с носом предводителя колонны – внезапно он смялся, и как бы это поточнее выразиться… да, так будет правильно – расплющился! Нос, до этого гордо выпиравший из лица, внезапно расплющился и как бы приник к этому самому лицу. Вполне естественно, что из этого многострадального носа тут же хлынула кровь, а его владелец выронил свою бревнообразную палку и простер свои длани к лицу – это если выражаться высоким штилем, а по-простому – попытался схватиться за разбитый нос. Но и в этом начинании «гном» не преуспел – с такой же, если не с большой силой, чем по носу, последовал удар ему в промежность. Последствия такого деяния хорошо известны всем лицам мужского пола, игравшим в футбол или участвовавшим в боях без правил на улицах больших и малых городов, поселков городского типа и сельских поселений нашей необъятной Родины. Известны ли эти ощущения гражданам развитых демократий, неизвестно, но думается, что – да.

Выведя из строя фюрера, неведомая сила взялась за остальных членов «свиньи». Никто не ушел обиженным – получили все! Правда, как уже отмечалось, справедливости на этом свете не было, нет и не будет – получили-то все, но по разному: некоторые полноценную порцию, состоящую из удара в нос и в пах, а некоторые – раньше других пришедшие к мысли о спасительном бегстве, только что-то одно, а ловкий пострел «лазутчик» так и вообще был награжден только дружеским пенделем, так как он уже был пострадавшим от советской власти. Последним поле боя, как капитан гибнущего корабля, покинул «предводитель дворянства», и хотя отступал он как-то боком, по-крабьи, но делал это с достоинством, говорящем о силе духа и твердом характере, вызывающем уважение даже у врага. Победа была полной и окончательной, как и в предыдущем случае на Чудском озере. И в Ледовом побоище и в нашей битве, строй «свинья» принес организаторам одни огорчения.

*****

 Шэф материализовался в пятистах метрах от точки старта, находящейся на диване принадлежащего компаньонам экипажа, прямо у входа в трактир «У трех повешенных». Никто из немногочисленных прохожих внимания на появление Свидетеля из ниоткуда не обратил и он, не привлекая ненужного внимания, открыл тугую дверь. По всем законам жанра, криминальный кабак должен быть плохо освещенным – ведь в полутьме легче творить темные делишки, грязным – ведь в нем обделываются грязные делишки, а обслуживающий персонал должен вызывать, как минимум страх, а желательно еще и отвращение: трактирщик должен быть из бывших пиратов и по его одноглазой роже должно быть видно, что для него человека зарезать, как чихнуть; вышибалы должны быть неотличимы от неандертальцев как внешне, так и по сути, а официантки проворством и внешним видом должны напоминать макак.

Действительность оказалась далека от этого стереотипа. Ресторанный зал… да-да-да! – именно ресторанный, потому что назвать это помещение трактиром язык не поворачивался, оказался просторным, чистым и светлым – освещенным ярким светом многочисленных магических фонарей, весьма, кстати, недешевых. Вышибала… хотя какой там вышибала… – швейцар! – вылитый швейцар, напоминал внешним видом пиратского адмирала, а манерами лорда из палаты пэров… или пэра из палаты лордов – черт их там разберет, этих англичан, но напоминал! Размерами и обликом он сильно смахивал на Филиппа Киркорова в концерном костюме и у Шэфа в голове даже промелькнуло: «Е-е-е-дин-ственная м-а-а-а-а-я-а!...». «Филипп» услужливо, но в тоже время с чувством собственного достоинства, придержал тугую дверь, позволив тем самым главкому проникнут внутрь.

Едва командор уселся за свободный столик – а народу в зале, рассчитанном человек на сто – минимум, набралось не более двух десятков, как к нему подлетела молоденькая, симпатичная официантка и с приветливой улыбкой осведомилось, что господину будет угодно заказать. Единственное, что отличало ее от товарок по ремеслу, работающих в гораздо более фешенебельных ресторанах, расположенных в «чистых» районах Бакара было то, что она ничем: ни дрогнувшим мускулом на лице, ни глазами, распахнувшимися шире обычного, короче говоря – ничем, не дала понять насколько удивлена появлением в зале такого, мягко говоря, странного посетителя.

Ее изумление, выраженное каким-либо способом, было бы вполне объяснимо – ведь Свидетели никогда не вступали в контакт в с внешним миром, но школа, есть школа! – и внутреннее удивление внешне никак не проявилось. Тоже самое можно сказать и о посетителях – если с появлением Шэфа ровный гул голосов на секунду стих, то через пару мгновений жизнь вошла в свою обычную колею, где проявлять излишний интерес к соседу было чревато… Среди постоянного контингента заведений, подобных трактиру «У трех повешенных», нет людей страдающих досужим любопытством – жизнь быстро отучает их совать нос в чужие дела, а тот кто не отучается, рано или поздно, заканчивает свою жизнь под заброшенным причалом, или в сточной канаве, или еще в каком-нибудь не сильно приятном месте.

– Милочка… мне нужно поговорить с хозяином, – глухо прозвучало в ответ из-под низко опущенного капюшона, скрывавшего черную голову черного демона, затянутого в черную, неактивированную шкиру.