Обед закончился. Все молча благодарили кесаря и васи-лиссу, вставали из-за стола, а где-то далеко, в сенях дворца, хор пел протяжную молитву.
Но княгиня Ольга сочла бы свою поездку в Болгарию бессмысленной, если бы не смогла с глазу на глаз поговорить с кесарем. И поэтому, вставая из-за стола, сказала кесарю, что приехала в Преславу, чтобы поговорить с ним.
— Да ведь мы как будто обо всем уже поговорили, — виновато ответил кесарь, ища глазами василиссу.
Но василиссы в светлице уже не было, она вышла из-за стола, как только окончила обед, следом за нею поспешно вышли все ее дети и родственницы. Боляре и кметы еще немного потоптались у дверей и тоже поспешили уйти. Потому случилось так, что в светлице остались только кесарь с болярином Сурсувулом и княгиня Ольга со своими родственницами, купцами и послами.
— Нет, кесарь, — резко произнесла княгиня Ольга, — я приехала в Преславу издалека и хотела поговорить с тобою, но пока еще ничего не сказала.
— Так говори! — неохотно промолвил кесарь Петр и сел в кресло у стола. — I
— Вы ступайте! — приказала княгиня своей свите и, когда? все вышли, села напротив кесаря…
Теперь они были вдвоем — кесарь и княгиня, да еще боля-рин Сурсувул стоял поодаль. Он хотел было уйти, но не успел и теперь уже должен был оставаться подле своего кесаря.
— Я, кесарь, хотела сказать, — начала княгиня Ольга, — что ехала сюда с великими надеждами, как приезжали сюда когда-то князь Олег и Игорь, как всегда приходили сюда русские люди…
Хор, певший вдалеке, умолк; за окнами вечерело; синие сумерки вползали в светлицу, где сидели кесарь и княгиня, и лица их погружались в темноту.
— Я хотела сказать, — продолжала княгиня, не услышав ответа кесаря, — что в прежние времена наши люди были связаны между собою, наши князья и ваши каганы любили и почитали друг друга, и тогда никакие враги нам не были страшны, все боялись Руси и Болгарии…
— Болгарии и теперь боятся, — гордо заявил кесарь Петр, -на Болгарию никто не нападает, мы тоже бережем мир и любовь…
— Русь тоже ни на кого не нападает, — усмехнувшись, ответила княгиня Ольга, — и на Русь ныне никто идти не смеет -мы бережем мир и любовь… Но, кесарь Петр, ныне мир не таков, каким был когда-то, и чем дальше, тем больше он будет меняться. Сейчас я объехала много земель и вижу, что на свете есть вражда, вижу, что у Руси и Болгарии нет доброго мира с Византией…
— Византия тридцать лет живет в мире с болгарами, мы получаем с нее дань…
— Я хотела бы, — возразила, вздохнув, княгиня Ольга, -чтобы Болгария жила в мире с Византией не тридцать, а триста лет, но чтобы и между нами был прочный мир. И Болгария й Русь хотят мира. Но что будет, кесарь, если кто-нибудь нападет на Болгарию или на Русь?
— Я не хочу войны, я тридцать лет… — твердил кесарь.
— А если кто-нибудь нападет на Болгарию или на Русь? -повторила свой вопрос княгиня Ольга.
Кесарь молчал, и тогда княгиня Ольга сказала:
— Памятуя дружбу отцов наших, я приехала сюда, чтобы утвердить ее ныне и заключить уговор: аще кто нападет на Болгарию — Русь защитит ее, аще нападет на Русь — болгары будут моими союзниками и друзьями…
— У Болгарии ни с кем нет договоров. Я не хочу войны… Я тридцать лет не воевал… Нет, княгиня, нет…
— А может, кесарь Петр приехал бы, вот как я в Преславу, к нам на Русь?
— Нет! — громко крикнул, вскочив со стула, кесарь Петр. -Я не воевода, я болен, я молюсь… и никуда не поеду.
— Тогда прощай, кесарь Петр, — закончила княгиня Ольга, вставая. — Пойду. Болят мои кости и сердце.
Она поклонилась кесарю и тихими шагами вышла из светлицы в сени, где дожидалась ее свита. Кесарь Петр стоял и смотрел ей вслед. В светлице темнело. Сурсувул подошел и остановился против кесаря.
— Болгария вовеки будет жалеть, — сказал он, — что ее кесарь Петр так говорил с киевскою княгинею.
— Что ты сказал?
— Я сказал и вижу, что, если камень брошен в пропасть, его угке ничто не может остановить. Горе Болгарии, кесарь Петр!
, После приема русской княгини кесарь Болгарии Петр направился с женою Ириною в свои покои. Час был поздний, спала Преслава; затих шум во дворце, пора отдохнуть и васи-левсам.
И вот они остались вдвоем. В опочивальне горели светильники. Это давняя опочивальня каганов Болгарии; вдоль ее стен на коврах развешено оружие, на полках стоит посуда, среди которой тускло поблескивает окованная серебром чаша, сделанная из человеческого черепа.
Кесарь Петр знал, что это за чаша: покойный отец его, кесарь Симеон, не раз говорил сыну, что каган Болгарии Крум сделал чашу из черепа императора Никифора, который, пытаясь уничтожить Болгарию, залил ее кровью, но сам погиб, аки пес, у Анхилоя… В тяжелые минуты своей жизни — а жизнь его была почти всегда тяжелой, ибо он либо отбивал нападение ромеев, либо сам наступал на них, — кесарь Симеон пил только из этой чаши.
«И ты, сын, когда тебе будет тяжко, пей из этой чаши», -говорил сыну каган Симеон.
Но кесарь Петр давно забыл про чашу, и стоит она, покрытая пылью, на полке в опочивальне, не играет, как бывало, серебром, а тускло блестит в углу среди пыли.
Забыл кесарь Петр и о книгах, написанных рукою его отца, — они лежат рядом с черепом, на той же полке. В этих книгах написано, как Византия веками хотела покорить болгар и как каганы боролись с императорами. Этих книг кесарь Петр давно не перелистывает, он забыл слова своего отца.
Ныне он внимательно прислушивается к речам жены своей Ирины. С тех пор как она здесь — а прошло уже много лет, — все делается в Преславе так, как скажет василисса.
И теперь, сбрасывая свою пурпурную мантию и такие же башмаки, кесарь внимательно следит за выражением ее лица, ждет, что она скажет о приеме русской княгини.
Но василисса пока ничего не говорит, — наоборот, она сама обращается к Петру с вопросом:
— Что же говорила тебе эта княгиня?
— О, — тихо отвечает кесарь, поняв, что Ирина и в самом деле не знает, о чем он беседовал с княгинею, — она говорила о дружбе, что спокон веку существует между болгарами и руса-ми, напомнила о совместных походах моего отца и киевского князя Игоря на Константинополь…
