— Не разумею, о чем говорит княгиня.

— Я говорю о том, что на востоке нашей земли, на далеком Танаисе, где проходит наш путь к Итиль-реке и Джурджан-скому морю, Византия построила свой город Саркел и преградила нам путь…

— Саркел? — засмеялся император Константин. — Но ведь это не наш город, его построил хозарский каган, мы ему, правда, продавали мрамор и камень, железо и стекло… Там, как я припоминаю, был и наш зодчий, спафаро-кандидат Пе-трона… Но, княгиня, строили этот город не мы, а хозары. Точно так же мы строим города и другим народам. Захочет Русь — поможем и ей… Разумеется, за деньги, за золото…

— Что ж! — произнесла, сдерживаясь, Ольга. — О Саркеле мы будем говорить с хозарским каганом, но императоры роме-ев строят города не только в Танаисе и не только за золото, а и на берегах Русского моря от Истры до Тмутаракани, где стоит Русь…

— Княгиня Эльга ошибается, — сурово возразил император Константин. — Когда-то, в очень древние времена, мы, греки, называли Русское море Понтом Аксинским и не ходили туда, но позднее это море стало Понтом Евксинским, и тогда множество греков поселилось над Истром, в Климатах, в Тетра-мархе, которую княгиня называет Тмутараканью.

— Я знаю, — ответила княгиня Ольга, — что в прежние времена много греков поселилось в Климатах, и мы с тех пор находимся с ними в дружбе. Но в Тмутаракани, которую император называет Тетрамархою, и повсюду у моря были наши земли… Почему же империя ныне посылает туда своих людей, и не зодчих, а воев? Почему они нападают на наших людей и не дают торговать с Климатами?

— Древние наши города над Понтом мы не собираемся разрушать, — сказал император, — и на новые земли не поедем.

— Но пусть они не мешают нам торговать с Климатами.

— В Климатах есть свой синклит, стратиг, протевон, Русь должна сама договариваться с ними.

— Мы сумеем договориться с ними, — согласилась княгиня, -лишь бы нам не мешала империя. Но, император, не все ладно у нас с торговлей и в самом Константинополе…

— Почему же? Ведь мы торгуем с Русью так, как начертано в хартиях, подписанных нашими императорами и русскими князьями.

— Хартии эти написаны очень давно, а жизнь идет, и все меняется. Наша земля богата, император, богаче, чем думают тут, в Константинополе.

— Я знаю это, княгиня, и это известно всей империи.

— Тем паче, император! Мы хотим продавать свои богатства, у нас есть что продать. Многое мы хотим и купить в Константинополе… Но мы не можем торговать! Ведь когда наш купец приезжает сюда, он должен показать свой товар эпарху, тот назначает цену… Где же это видано, чтобы не сам купец, а кто-то Другой назначал цену?! У нас в Киеве заведено иначе. Ваши купцы назначают цену, дело наше — покупать или нет…

Император Константин, казалось, внимательно слушал княгиню Ольгу.

— Опять же, — продолжала она, — в Константинополе купцы наши могут покупать вино, мастики и благовония, а вот тканей, шелка и бархата — только на пятьдесят золотников каждый… Почему так, император? Я хочу не вином напоить, а одеть Русь.

— Наши императоры, — сказал упрямо Константин, — установили ряд с князьями русскими о торговле, и я не вижу надобности менять его.

— Отцы наши думали, что их договоры будут выполняться.

— Я позабочусь, княгиня, чтобы они выполнялись, — сухо произнес император. — Но почему Русь не выполняет договоров?

— О чем говорит император?

— Я говорю о том, что еще при императоре Льве Премудром патриарх Фотий установил на Руси христианскую митрополию, но вот уже сто лет Русь и ее князья не принимают этой митрополии…

— Я христианка, — сказала княгиня Ольга.

— Знаю это и тем более удивляюсь.

— Удивительного тут нет, — запальчиво сказала княгиня, -не только я, много уже христиан есть на Руси. Есть у нас и храмы и священники. Но Русь не хочет быть под патриархом константинопольским.

— Почему?

— Должно быть, потому, почему и болгары-христиане не подчиняются константинопольскому патриарху, а имеют своего. Мы, император, очень любим и бережем законы наших предков. И хотя изменяем эти законы, но и новые законы -наши, свои. Русские люди не терпят никого над собою, они не умеют быть рабами…

— Так неужели же христианство — рабство?

— Я христианка и знаю, что христианство не рабство. Но быть под патриархом константинопольским — все равно что быть под империей.

— Княгиня Эльга очень откровенна и резка на слово, и очень жаль, что она не хочет, чтобы я был ее крестным отцом.

— Так, император, я крещена презвутером болгарского кесаря Симеона… Но разве нет путей, чтобы породнить Византию и Русь?

— О каких путях говорит княгиня?

— У императора есть несколько дочерей, пошли Бог им здоровья… А у меня есть два сына, старший из них — Святослав. Княжич Святослав уже взрослый, скоро посажу его на стол Киевский… А что, если бы киевский князь Святослав породнился с императором Византии?

— Он — эллин, язычник.

— Так, он язычник! Но ведь иудеи-хозары — и те в родстве с римскими императорами!

— Те императоры римские, — ответил Константин, — что породнились с хозарами, преданы анафеме, я же хочу для себя не анафемы, а жизни вечной…

— Жаль, император! Когда-нибудь князь Святослав побывает в Константинополе, и император убедится, как он смел, справедлив…

С невеселыми мыслями покидала княгиня Ольга Большой дворец императоров ромеев. Она вышла из покоев Константина в поздний час. Вся свита ждала ее у Орологии и, как видно, уже беспокоилась.

Темными улочками, площадками, на которых высились стройные кипарисы и журчали фонтаны, длинными, гулкими переходами, окруженные сановниками, царевыми мужами, охраной, прошли они молча до ворот Большого дворца, попрощались, уселись в колесницы и поехали через широкую площадь, а потом улицей Месы.

За то время, что они были во дворце, погода изменилась. Над Золотым Рогом и Галатой нависла черная грозовая туча, время от времени в ней вспыхивал огонь, глухо гремел гром, на землю летели, врезаясь в нее, ослепительно белые острые молнии.

В такие мгновения видна была вся вереница, мчавшаяся по улице, — возницы, кони, пугливо вскидывавшие головами, княгиня, ее спутники, которые, вцепившись в поручни, старались не выпасть из колесниц.