Ей хотелось построить небольшой амфитеатр под открытым небом – наподобие древнегреческих – для спектаклей и концертов. Первый концерт будет мой, заявила она, сверкнув глазами, сыграю вам на скрипке. Все поражены: никто и понятия не имел, что она играет на скрипке. А я и не играю, сказала она. Но что мне стоит купить скрипку и научиться играть? Всегда мечтала бродить по полям и играть на скрипке. Или на флейте; но на скрипке лучше. Мне твой амфитеатр тоже пригодится, сказала Бела, я поставлю в нем музыкальное ревю, вроде американских, и сама буду в нем петь и отбивать чечетку. Петь я и так умею, а чечетку отбивать научусь – ведь собирается же Таня научиться играть на скрипке!
Она принялась рассказывать о том, что за чудесная штука чечетка, как звонко стучат металлические подковки по деревянному или каменному полу. Сделать бы что-то в духе Фреда Астера, сказала она. И продолжала со вздохом: надоело быть стервой, надоело всех поливать. Не представляете, до чего я докатилась. Тут недавно на благотворительном чаепитии в школе возьми да и скажи директрисе, что она набивает брюхо, в то время как бедняки мрут с голоду. И вдобавок шварк об пол блюдечко с пирожными. Хорошо еще, что этого почти никто не видел, а то вышел бы крупный скандал.
Она вытерла глаза.
– Но кто я такая, в конце-то концов, люди, скажите, кто я? Фанатичка? Террористка? Пророк Иеремия в юбке? Троцкистка? Ну разве я такая? Нет, ребята. В глубине души я нормальный человек, хочу улыбаться, петь, радовать тех, кто вокруг меня. Хочу любить тебя, Жулиу!
Жулиу встал и обнял ее. Они долго целовались под наши аплодисменты. И вот уже Арманду взял слово, заговорил о выращивании цветов – больше всего ему нравились бегонии, – о разведении птиц – бельгийские канарейки моя слабость – и белых кроликов, – нет ничего прекраснее, друзья мои, чем белоснежный ангорский кролик. (Голос дрожит, глаза на мокром месте.) Но не думайте, что я намерен тратить время впустую, добавил он, я подумываю и о разведении рыб, а это хорошие деньги, можно будет покрыть расходы на кондоминиум. Остается только…
Он осекся и замолчал.
Воцарилось долгое тягостное молчание. Мы старались не смотреть в глаза друг другу. Наконец заговорил Жулиу. Это хороший бизнес, проговорил он чуть дрожащим голосом. Я этим занимаюсь много лет и знаю, что бизнес это хороший. Но мы должны организовать кондоминиум не ради бизнеса. А потому, что это настоящая жизнь, ребята. Жизнь, понимаете?
Он посмотрел на нас, сглотнул слюну. И продолжал: я знаю, вы считаете меня рвачом, думаете, что я живу только ради бизнеса. Но уверяю вас, это не так. Я строил халупы, теперь строю роскошные многоквартирные дома, но чего мне хотелось бы, о чем я мечтаю всю жизнь – так это выстроить целый город, хорошо распланированный, функциональный, что-то вроде Бразилиа, но лучше, чем Бразилиа, используя опыт строителей Бразилиа, но не делая тех ошибок, которые допущены при строительстве Бразилиа. Бразилиа с человеческим лицом – не знаю, понимаете ли вы, о чем я говорю. Бразилиа в миниатюре, без таких широких проспектов, но с огромным количеством деревьев, парков. Вот мой идеал, еще со студенческих лет. А этот кондоминиум – я чувствую, что в кондоминиуме я смогу воплотить свой идеал. Это будет труд всей моей жизни, что-то такое, за что люди будут помнить обо мне, когда меня не станет.
Тогда уж наступила очередь Белы разразиться взволнованной речью: дорогой ты мой, люблю, когда ты так говоришь, в такие минуты ты – человек! Она поцеловала его. Замечательно, кричала Таня, замечательно! Слушайте, может, их пора оставить одних, сказал Арманду; Паулу, найди-ка им быстренько свободную кровать, а то этим молодоженам не терпится, сейчас или никогда.
Внимание, граждане, сказал Паулу и постучал авторучкой по столу, я хочу, чтобы вы ознакомились с условиями оплаты и сказали, что вы об этом думаете. Все опять заговорили одновременно, несмотря на призывы Паулу к порядку. В конце концов мы решили, что дадим ответ как можно скорее, чтобы Паулу смог заключить сделку с владельцем земли.
Что ты об этом думаешь, спросил я Титу на обратном пути в машине. Ничего не думаю, ответила она. Так тебе не кажется, что для детей, да и для нас это было бы хорошо? – спросил я. Возможно, сказала она.
Я остановил машину. Что происходит, Тита? Она взглянула на меня: с кем? С тобой, сказал я, со мной, с нами обоими. Не знаю, о чем ты, сказала она, по-моему, все в порядке. Тогда я сошел с ума, сказал я, явно сошел с ума, Тита, потому что мне не кажется, что все у нас в порядке, по-моему, мы отдаляемся друг от друга. Скажи, ты что-то против меня имеешь?
Она опять взглянула на меня и, думаю, ей хотелось, чтобы в ее взгляде читалось изумление, но изумления не было, была грусть, безразличие, только не изумление.
Мы должны доверять друг другу, Тита, сказал я. В конце концов…
Она не дала мне договорить: знаю, Гедали, знаю, у нас с тобой много общего, копыта, например, но ведь все в порядке, чего же ты от меня хочешь?
Наша машина стояла посреди улицы, огромный грузовик сзади отчаянно гудел. Я включил первую передачу и тронулся с места.
На следующий день по телефону я сказал: можешь рассчитывать на нас, Паулу.
Паулу взялся найти остальных компаньонов по кондоминиуму и оформить покупку земли. Жулиу как специалист по недвижимости помогал ему. Необходимая сумма была собрана быстро. Тем не менее сразу приступить к делу не удалось: за два дня до начала строительных работ сместили Жангу. Жулиу (а все же вам, гаушу, дали наконец по шапке!) решил, что лучше переждать и посмотреть, как дело обернется. Ход событий убедил его, что опасаться нам нечего и что возникли даже некие новые возможности: у меня теперь друзья на самом верху, сказал он нам по секрету. И пожаловался на Белу: она день и ночь мне капает на мозги, что оставаться в Бразилии невозможно, хочет, чтобы мы переехали в Париж; и самое ужасное, что вбивает это в голову остальным. Но я их утихомирю, будьте уверены.
Строительством домов занялись три компаньона-архитектора с весьма сходными вкусами. Проекты были достаточно разнообразны для того, чтобы поселок не напоминал казарму, но разрабатывались на основе одной базовой модели, чтобы исключить зависть и соперничество. Не будем гнаться, как сумасшедшие, за квадратными метрами, говорила Беатрис, умерим наши аппетиты. Добрая, уравновешенная Беатрис напоминала мне Дебору. По моей просьбе она имела долгую беседу с Титой и в конце концов убедила ее обратиться к психотерапевту.
Я надеялся, что после того, как Тита пройдет курс лечения и мы переедем в кондоминиум, наши отношения наладятся. Да что там, надеялся – я был уверен в этом. Дело в том, что стали происходить странные события. Странные и обнадеживающие.
Может быть, из-за того, что мы долго носили брюки из толстой ткани и пользовались увлажняющими кремами, шкура на наших ногах становилась все тоньше, все больше походила на нормальную человеческую кожу. Процесс был неравномерным: образовывались отдельные области облысения, волоски на них выпадали, так что ноги теперь были похожи на географическую карту.
Ороговевший слой копыт тоже утончался; возможно, из-за сапог копыта становились более продолговатыми – что вынуждало нас время от времени снимать с них слепки, которые отправлялись в Марокко, откуда врач – постоянно повышая цены – регулярно высылал нам новые сапоги. Ваши копыта становятся все более похожими на человеческие ступни, писал он, и так оно и было.
Сыновья. Я любил играть с их ножками. Я нарочно тер их, чтобы видеть, как они краснеют. Казалось, что они даже увеличиваются в размере, напрягаются. Изнеженные ножки. Моим детям не суждено испытать того, что испытал я. Когда они подросли, мы стали играть в лошадки: я становился на четвереньки, они оба садились на меня верхом, и я пускался вскачь. Куда там вскачь! Я просто ползал на четвереньках. И больше напоминал кота, крадущегося за мышкой. Только я не гнался ни за какой мышкой, мыши остались там, в темном трюме грузового корабля, пересекавшего бурный океан, а я – я был у себя дома, с детьми и женой. Тепло, которым мы были окружены, растопило в моей душе льды, казавшиеся мне вечными. Хорошо. Правда, мальчишки, крепенькие, здоровые, весили порою многовато даже для бывшего кентавра. Но я не обращал внимания, ведь известно, что отец – все равно что Атлант, несет на себе тяжесть всего мироздания.
