— У кого, у евреев?

— У малых народов. У тех, кто сохраняет себя в веках. У венгров, у евреев… Или вам это не нравится?

— Все же и русские что-то сами умеют.

— Блажен, кто верует. А вы посмотрите на все не чужими, а своими глазами. Это там, в Москве, говорят о величии России. Вы живете в Азии и видите — все подобные разговоры всего лишь треп. За всю историю русские впервые оказались в рассеянии. Как евреи когда-то. Связи многих русских с Россией порвались. Они стали иностранными гражданами. У любого еврея испокон веков была вторая родина — Земля обетованная, Израиль. Я знаю немало русских, все еще живущих здесь, и скажу, что Россия их не манит. При Советах власти клеймили сионизм, который был, по существу, израильским патриотизмом. Чем это отличалось от национальной гордости великороссов, от той, о которой писал Ленин? Мало чем. Тем не менее русским в Советском Союзе прививали советский патриотизм, нечто без корней и национального самосознания. И теперь у вас, извини, Андрей, у тебя тоже, нет внутреннего стержня, своего сионизма, какой есть у меня. Только вспомни, сколько раз евреям советовали ассимилироваться с народами стран, где они проживают. Нежелание это делать объясняли плохим характером евреев, особой хитростью этой нации. Теперь я смотрю, как русские восстают против принудительной ассимиляции в Литве, Латвии, Эстонии, Украине, и думаю: может быть, все же эти люди поймут наконец нас?..

Они говорили долго, по-восточному спокойно, неторопливо. Обычай требовал не показывать сильных чувств, не горячиться, даже если слова собеседника задели тебя за живое, скрывать обиду за шуткой, чтобы не обнажать свои слабости.

Возможность регулярно наполнять пиалу и потягивать маленькими глотками чай позволяла неторопливо обдумывать ответы и собственные вопросы.

Время текло незаметно, и только когда Альфия принесла чайник в пятый раз, Халиф вдруг сказал:

— Не знаю, Андрей, убедил я вас в чем-то или нет, но пора перейти к делу. Давайте так. Вы очень подробно расскажете мне о своем плане. Это не любопытство, это необходимость. Я старый человек… если хотите, старый еврей, и мне не так просто понимать технические штучки. А если я не пойму, то не смогу поручиться за ваш план…

— Замысел довольно прост. Штучка, до которой надо добраться, находится в глубине скального массива. По замыслу самоуверенных людей, она погребена там навеки. Штольня, которая вела к экспериментальной камере, практически непреодолима. Проще начать прорубать горизонтальную выработку в новом месте. Это потребует промышленного размаха, что для заказчика неприемлемо.

— Каким же образом предполагаете подойти к нужному месту вы?

— Экспериментальная камера сверху прикрыта горной породой толщиной около трехсот метров. Пользуясь обычной буровой, машиной можно пройти вертикальную или наклонную скважину. Лучше вертикальную. Если точно определить место нахождения нужного нам блока, то через ствол скважины легко запустить внутрь мощный детонирующий заряд и обычным взрывчатым веществом уничтожить устройство.

— Допустим, это удастся, — Халиф сжал пальцами правый ус и стал его подкручивать. — Допустим. Не получится ли так, что вместо обычного взрыва бабахнет ядерный?

— Исключено. Мне позволили познакомиться со схемой защиты ядерного заряда и страховкой от несанкционированного подрыва. Обе системы исключают цепную реакцию при внешнем воздействии взрыва.

— Теперь о самом главном.

— Разве мы не о нем говорили?

Халиф улыбнулся:

— В гимнастике есть понятие — соскок. От того, насколько точно и красиво этот элемент выполнен, часто зависит общая оценка гимнаста. Можно отлично отработать на перекладине самые сложные упражнения, но плюхнуться на мат пузом, тем самым сведя на нет прежние достижения. Вот почему и нам стоит подумать, каким будет соскок.

— Над этим я и не задумывался.

— Вот видите, старый еврей тоже на что-то годится. Пока вы гуляли по Москве, вдыхали воздух второй родины, я здесь сидел и думал.

— Вы же не знали, что я втюхаюсь в эту затею. Собирался просто их предупредить.

— Как же это не знал? — Халиф заговорил с одесскими интонациями. — Вы же единственный туз в прикупе, который может сломать ибн Масраку весь его мизер. И после этого хотели, чтобы чекисты пожали вам руку за сообщение и сказали: «Ах, Андрей Иванович, гуляйте, вы уже сделали свое дело».

— Значит, были уверены, что меня уговорят?

— Уговорят?! Не обманывайтесь. Завербуют. Заставят. Вы думаете, при демократии у спецслужб выпадают зубы? Ой, держите меня!

— Нет, конечно.

— И слава богу, что нет, конечно. А теперь о соскоке. Если вы, Андрей, сделаете игру, мне придется прятать вас далеко-далеко и надежно. Вы хотите жить в России или еще где?

— Лучше или где.

— Тогда не лучше, а правильней. Люди Шерали-хана и ибн Масрака будут серьезно искать человека, из-за которого потеряют не только деньги, но шанс испепелить Израиль. Как насчет Аргентины?

— Может, лучше Австралия?

— Хорошо, обсудим. Теперь в отношении денег. Над этим придется поломать голову. Деньги, как ничто другое, оставляют следы и могут показать, где окажутся. Кстати, сколько вы взяли с Москвы?

— Как с тайной вкладов? — Андрей посмотрел на Халифа с улыбкой.

— Хорошее замечание, — оживился тот. — Но давайте поступим так. Считайте меня своим банкиром. Если вы этого не сделаете и не доверите мне свой капитал, у кого-то — я не стану уточнять у кого именно — может возникнуть желание не отдавать вам долг.

— Предположение верное, — согласился Андрей. — Я над ним думал, но выхода пока не нашел.

— Вот видите, я гарантирую вам сохранность вклада. Этот вопрос нами достаточно хорошо продуман и отработан. Теперь о том, с чего мы начали. Сколько вы с них взяли?

— Два лимона. Естественно, долларов.

— Ничего, но не так уж много. Некоторые жены американских артистов при разводе получают в шесть-семь раз больше только за то, что они навсегда отвяжутся от своих бывших мужей.

Андрей был разочарован. Он хотел услышать одобрение умению делать деньги, а оказывается, его успех на Халифа не произвел впечатления.

Насупившись, Андрей сказал:

— Мне хватит.

— Не сомневаюсь. Но у меня есть указание увеличить вам ставку. Если портфельчик сгорит, вы получите еще два с половиной миллиона в тех же единицах.

Андрей оторопело посмотрел на Халифа, не зная, как реагировать на его слова. Не нашел ничего лучшего, чем сказать:

— Вы меня вербуете?

— Нет, Андрей, в агенты Моссада я вас не вербую. Я обращаюсь к вам всего только с просьбой. Чтобы для вас прозвучало более торжественно, скажу так: с просьбой от еврейского народа. У операции может быть два исхода. Первый, неудачный — чемоданчик попадет в руки людей шейха Джамала ибн Масрака. Второй — «изделие» — так ведь в России называют подобные вещи? — будет уничтожено на месте. В любом случае вы поставите меня в известность.

— Каким образом?

— Вопрос сложный, и к нему мы вернемся специально. А пока продолжу свою мысль. Для нас, вы прекрасно понимаете почему именно, особенно важно знать о неудаче операции. Если это случится, придется перехватывать и уничтожать изделие на пути его следования к месту, назначенному шейхом.

— Если не вербуете, почему такая высокая цена?

— Слушайте, советский вы человек! В Израиле пять миллионов жителей. Вы обидите их, если оцените каждого меньше, чем в полдоллара. Отвести от нашей страны адское пламя фанатиков — разве это не заслуживает благодарности?

— Чтобы никого не обижать, беру. Давайте.

— Считаю, договорились. Теперь о наших шпионских делах. Вот карманный нож. Отличный. Швейцария. Фирма «Викторинокс». Возьмите.

— Спасибо, нож у меня есть. Тоже хороший.

— Слушайте, вы всегда так торопитесь? Этот ножик для другого дела. В нем вмонтирован радиомаяк. Когда начнете работу, надо будет его включить.

— Беру.

— Отлично. Теперь. Время позднее, ходить одному в такие часы по городу вам не стоит. Оставайтесь ночевать у меня. Кстати, это ни у кого подозрения не вызовет. Али Халиф имеет здесь хорошую репутацию. При нужде к его помощи прибегает и сам Ширали-хан. Где вы ляжете? В доме или в саду? Я знаю, вы предпочтете последний. Верно?