За лесополосой нарастал шум мотора.

“Едут”, — подумал сержант и поднялся по насыпи. Тускло поблескивали рельсы.

Подкатила серая “Волга” — транспортного отдела милиции. Володя-шофер приветственно взмахнул рукой Начальник отдела, толстый лысый майор, боком вылез из машины Вместе с ним приехали еще трое.

Шагах в трех от сержанта майор остановился, задрав голову. В разрыве дымчатых туч голубел узенький краешек, его пересекала полоска радуги.

Майор опустил голову, строго глянул, будто прогоняя от себя дорогу, радугу, все, что осталось позади.

— Ну, показывайте, что тут у вас стряслось.

Сергей Сергеевич Выборный третий день не мог войти в городской ритм жизни: отвык за отпуск. Теперь даже будильник не помогал, времени едва хватало, чтобы умыться и побриться.

Надя с дочерью еще оставались в деревне Жена Выборного работала в школе, отпуск был у нее вдвое больше, чем у мужа. В деревне на Волге жила тетка жены, там лес, речушка Воложка — маленький волжский рукав с низкими заливными лугами, там парное молоко и чистый воздух. Для дочки, которая проболела ползимы, лучше не придумаешь.

Выборный шел над морем по бульварному кольцу, опоясывающему прибрежные склоны. Здесь было тихо по утрам и думалось хорошо — точно и ясно

По дороге на службу был у Сергея Сергеевича некий рубеж, который он для себя отметил давно, даже собирался спросить об этом у Строганова — старого врача-криминалиста. Где-то почти на половине пути незаметно обрывались мысли о доме, и думалось уже только о работе.

В последние месяцы в управлении было сложно У этой сложности было звание и фамилия — полковник Горохов. Полгода назад он был назначен заместителем начальника областного управления.

Горохов работал в республиканском Министерстве внутренних дел, но назначение в Приморск не было прямым понижением в должности Могло случиться наоборот — послали на практическую работу перед тем, как повысить в должности у себя же, в министерстве. Такие случаи бывали частенько. Но все упорно поговаривали, что Горохов претендент на должность начальника управления, с тем и прислан. Выборный разговоры эти слышал давно, но сам молчал: время покажет. Нынешнего начальника управления Сергей Сергеевич знал и любил. За точный скептический ум, за оперативное мышление, за то, что в каждом своем работнике умел начальник управления находить свою золотую жилку

Новый заместитель сразу же потребовал к себе все дела по розыску, иные говорили: “не доверяет”, “ищет слабинку”. Но в конце концов, если заместитель начальника курирует розыск, кому же знакомиться со всеми делами? Легкое раздражение у Выборного вызывали манеры полковника Горохова — бесцеремонность, добродушный начальственный “маток”, которым половник пересыпал неофициальные разговоры, категоричность суждений. Наталкиваясь на несогласие, Горохов багровел, сердито выпячивал губы, но официального тона долго не выдерживал, срывался на крик.

Сегодняшний день предстояло начинать с Горохова. Чернобыльский, непосредственный начальник Выборного, был в командировке, а за время отпуска незаметно натекло множество дел, требовавших решения.

У дверей Игоря Белова, лейтенанта, обычно работавшего с Выборным, сидели на стульях двое пожилых людей. Проходя мимо, Сергей Сергеевич вскользь, боковым зрением отметил, что женщина явно чем-то расстроена, а мужчина показался знакомым. Выборный даже хотел зайти к Игорю и спросить его: кто это, но стрелка подходила к девяти, а Горохов был особенно нетерпим к “провинциальной распущенности”. Так именовал он любое опоздание, любое несоблюдение — самое мелкое и незначительное — устава службы.

Жизнь была прекрасна и удивительна! Шутка ли сказать — восемь стран! Виктор шел, едва не приплясывая от восторга. Сегодня утром он обнаружил в почтовом ящике блеклую открытку: “Ув. тов. Крюков! Просим вас срочно явиться в отдел кадров пароходства по вопросу работы на судах загранплавания…”

В отделе кадров Крюкову сказали, что через пять дней пассажирский лайнер “Серафимович” начинает круизные плавания по Средиземному морю. Четыре круиза по десять дней, и что он, Крюков, зачислен пианистом судового оркестра.

Летом прошлого года Крюков плавал на большом пассажирском судне, играл в оркестрике. Но то было на внутренней, на Крымско-Кавказской линии, а тут заграница. Тогда Виктор и подружился с Олегом Шустровым, с Шустряком. Ночью, когда кончали работу, они вместе бегали в бассейн. Поздно, все уже спят, а ты переоденешься, из каюты в одних плавках промчишься по длинным коридорам на корму. И с разбега в бассейн, в зеленоватую соленую воду. И плывешь, опустив голову, чувствуя, как уходит в воду музыка, которой ты начинен, все эти рваные синкопированные ритмы. Теперь Олег, который был приглашен руководить оркестром на “Серафимовиче”, позвал с собой Крюкова.

Виктор знал про себя, что он неплохой пианист. А мог бы стать и хорошим. Ольга, во всяком случае, так считала. Но тут уже ничего не поделаешь. Уже год прошел, как Крюкова отчислили из консерватории за систематический пропуск занятий. С тех пор он и Ольгу не видел.

История Виктора Крюкова была чрезвычайно ординарна. Он хорошо учился на первом курсе, был к тому же неплохим спортсменом, а в консерватории среди “мальчиков со скрипочками” это ценилось высоко. На втором курсе Виктор начал заниматься композицией, написал инструментальную пьесу для студенческого оркестра, а одну его песенку на стихи местного поэта даже исполняли по телевидению. Виктор стал популярным в консерватории. Тогда-то он и познакомился с Ольгой.

Олечка Синельникова училась вокалу и была заметна среди консерваторских девушек. Она хорошо одевалась, держалась чуть надменно, ее всегда окружали поклонники — ребята со старших курсов. И вот такая девушка обратила внимание на Виктора. Сама подошла и заговорила, лукаво поглядывая снизу вверх.

Ольга жила в Приморске одна, отец ее работал начальником порта в Суворовске, в двухстах километрах от Приморска, а мать умерла несколько лет назад в Индонезии, где в те годы отец представлял Министерство морского флота в зарубежных портах. В Приморске у отца оставалась бывшая полутемная квартира, где жили Ольга и Марфуша, старенькая нянька, воспитавшая еще мать Ольги. Марфуша встретила Виктора неодобрительно — она почти не разговаривала с Ольгой, когда приходил Виктор. А Крюков обижался. Он часто обижался, ему казалось, что Ольга хвастает своим отцом, своим домом, книгами и картинами, старинной мебелью. Сам Виктор жил с матерью в маленькой комнатке, где только и помещались две кровати и фортепьяно. Чтобы купить фортепьяно, мать — мастер швейной фабрики — шила еще и на дому. Виктор никогда не приглашал Ольгу к себе — стеснялся. Стеснялся тесноты, неудобства, матери, больной, издерганной женщины, которая то осыпала сына упреками, то нежничала при всех, а Виктор морщился и недовольно отстранял ее.

Летом после второго курса Ольга уехала к отцу. Виктор решил подработать в оркестре кинотеатра. Через месяц знакомые ребята сманили его в ресторанный оркестр — там и платили побольше, да был и немалый приработок. Ресторан находился возле порта, подгулявшие морячки, вернувшись из дальних рейсов, не скупились, заказывая любимые песни. Зарплату Виктор отдавал матери, но у него еще оставались деньги, он впервые почувствовал себя человеком независимым. За лето он приоделся, у него появился вкус к красивым вещам. Потом пришла осень, нужно было возвращаться в консерваторию, а оркестр бросать не хотелось. Виктор уходил с вечерних занятий, опаздывал на утренние лекции — после поздней работы так хотелось спать…

Начались и ссоры с Ольгой. Она несколько раз бывала в ресторане, где играл Крюков, ей не нравились его новые приятели: Виктор начал выпивать.

Поначалу Виктор оправдывался:

— Относись к этому спокойно. Это просто входит в условия труда. Я же не напиваюсь.