«Прикидывайся печальником о народе. Вздыхай на сборах, тоскуй о благополучных днях. Притворяйся, что делишься последним, и, раздавая людям прокисшее молоко, приговаривай: «Кормлю голодающих…» В год, когда нужда делает народ хмурым, лучше быть скользким, изворотливым, а когда народ окрепнет и повеселеет, — грабь его по-прежнему…»

Такова мудрость грабителей, живущих за счет народа. Таков закон, записанный в войлочных книгах.[110]

В этом году народ действительно вел себя необычно: все были угрюмыми и неразговорчивыми, — не скоро еще суждено разойтись их насупленным бровям. За все лето на жайляу Тобыкты не состоялось ни одного тоя. Обычно в это время одна байга следовала за другой, а нынче не было скачек даже молодых коней трехлеток. Привозили или отправляли невесту, совершали ли обрезание — все ограничивалось скромным угощением и проходило без обычной пышности.

И вдруг среди всеобщего затишья распространился необыкновенный слух: заговорили о ворах, о налетах конокрадов.

Аулы двинулись на осенние стоянки, уже было пройдено несколько перегонов, когда внезапно начались кражи. За каких-нибудь пять дней из табунов Майбасара, Жакипа и даже самого Кунанбая пропало двадцать отборных коней. Весть об этом мгновенно облетела все аулы. Те, кто был побогаче, усилили охрану табунов.

Но поймать конокрадов никак не удавалось. Обычно такую кражу не скроешь: там увидят свежесодранную шкуру, здесь — кровь и отбросы, тут — даже и мясо. Слухи и разговоры распространяются очень быстро. Но на этот раз не слышно было ни звука — кони словно канули в воду.

Сначала Кунанбай и Жакип, обсуждая случившееся, решили: воры налетели из соседних племен — Керея, Наймана или Сыбана. Это казалось тем вероятней, что все аулы расходились по осенним пастбищам, и потому ворам из уходящих племен было удобнее угнать с собой чужих коней.

Кунанбай задержал кочевку и разослал разведчиков по всем ближайшим родам. Маленькие конные группы во главе с Майбасаром и Изгутты, не щадя коней, объездили все ближние и дальние роды, но и там не удалось ничего нащупать. Самые ловкие, сообразительные жигиты обшарили все пустынные места, утесы, ущелья, овраги, даже складки безлюдных гор и холмов, но на след не напали.

Во время самых усиленных поисков пропало еще пять лошадей из аула Кунанбая. Пострадал не только род Иргизбай: у Байсала и Суюндика тоже увели несколько кобыл.

Только проходила ночь, как снова летели страшные слухи: «Увели!», «Опять увели!..»

Кунанбай вышел из себя. Он сам сел на коня, но и ему не удалось ничего обнаружить. Разведчики вернулись ни с чем. Дозорные, проводившие бессонные ночи на всех возвышенностях, тоже явились с пустыми руками. Оставалось только одно: усиливать ночную охрану. По приказанию Кунанбая все аулы двигались вместе, останавливались одновременно и сбивались в одну кучу.

Кочевка проходила быстро. Аулы спешили, точно спасаясь от пожара. Все надеялись, что воры отстанут, накинутся на других.

Действительно, спешное передвижение помогло аулам Иргизбаев, зато участились пропажи у жигитеков и котибаков. Но и у Иргизбаев кражи не прекратились: в одну из ночей пропали два стригуна и одна отгульная кобыла.

— Теперь я знаю, — сказал Кунанбай.

Он сказал «знаю», но по имени вора не назвал. Байсал и Суюндик терялись в догадках. Они тщетно ломали головы и кипели бесплодной злобой. «Ищите, не прекращайте поисков», — передавал им Кунанбай, но своими предположениями ни с кем не поделился. В то же время он отправил несколько человек соглядатаев по соседним родам.

Отправляя их, он сам и давал им указания, никого не посвящая в свои намерения. С его поручением шли люди самые незаметные: в аул Караши родя Жигитек, например, Кунанбай послал дряхлую старуху, в Котибак — старика, на которого никто не обращал внимания, в Торгай поехал старый погонщик верблюдов.

Все эти старики не подавали и виду, что разыскивают пропажу: они прикидывались, будто и не слышали о ней ничего. Что могут знать безобидные люди, которые ждут милости только от одного создателя?.. Но каждый вечер и каждое утро обходили все дома и интересовались приготовляемой в них пищей. Им было поручено только это.

Ловкий прием оправдал себя: Кунанбай скоро нащупал врага. Он напал на след воров, уводящих десятками его лошадей. Итак, его злоба снова изольется на жигитеков. Теперь с ним будут иметь дело Караша, Каумен и их семьи…

Его подозрения были справедливы: грабители были из рода Жигитек. Кражи были делом рук двоих людей: Балагаза и Абылгазы.

Балагаз — сын Каумена, старший брат Базаралы — был одним из самых отчаянных и решительных жигитеков. Абылгазы — сын Караши, дети которого все в отца: большие любители ссор и шума, готовые в любую минуту досадить кому угодно. В свое время сам Караша вместе с Кауменом были причиной ссоры между Кунанбаем и Божеем: как известно, бой в Токпамбете начался с того, что Караша и Каумен избили посыльных. С тех пор на всех больших сборищах — во время Мусакульской битвы, на асе Божея — сыновья Каумена и Караши привлекали общее внимание и всегда вызывали всевозможные пересуды. Все они были крайне придирчивы в вопросах чести, самолюбивы, сильны и смелы. Базаралы тоже вышел из этого гнезда. Он и остер на язык, и красив — высокий, статный. Жигитеки вправе гордиться им. В их роду отвага и сила всегда сочетались друг с другом.

Джут, как и везде, разорил большую часть рода Жигитек, у которого было мало пастбищ. Аулы Каумена и Караши оказались разоренными дотла. У таких жигитов, как Базаралы, Балагаз, Абылгазы и Адильхан, осталось по одному коню.

Целое лето они никуда не выезжали, терпели голод и недостатки. Просить удоя они считали для себя унижением, — самолюбие не позволяло им попрошайничать. Они не пошли даже к такому близкому родичу, как Байдалы. Жигиты решили было наняться работать, но народ после разорительного джута не нуждался в работниках. А работа по найму была бы единственным спасением, да и то они могли бы прокормить только себя, а не семью.

Целое лето Балагаз и Абылгазы видели высохших от нужды матерей, невесток, жен, голодных детей, слышали стоны и тяжкие вздохи. Они проклинали жизнь, но выхода не находили. В них поднималась злоба, накапливалась ненависть.

Базаралы правильно понял и метко выразил то, что волновало всех. Как-то раз, сидя на холме среди жигитов, он заговорил с желчной усмешкой:

— Если не прекратятся распри, нужда никогда не покинет народ. Вот попробуй сейчас кочевать! Старики родители, жены, лети — все поплетутся пешком. Последнее дело — кочевать с одной коровой, но для нас и это недостижимо. Чем еще может покарать нас создатель?

Этим летом Базаралы часто говорил с жигитеками об обидах, накопившихся в сердце народа. Беседы эти волновали Балагаза и Абылгазы и приводили их в отчаяние. Они осаждали Базаралы: «Дай нам совет! Укажи выход! Что нам делать? Говори!» Ответа на такие вопросы Базаралы не находил. Тогда они решили искать выхода сами.

Балагаз и Абылгазы стали уезжать по ночам. Базаралы долгое время не знал ничего. Сперва пропали лошади у Майбасара, потом — у Жакипа. Базаралы слышал о кражах, но не придавал им значения. Третьим пострадал Кунанбай.

Однажды Базаралы, проведя бессонную ночь, вышел из юрты на рассвете. Он сидел в глубоком раздумье на поляне позади юрты. Невдалеке расположился стоянкой аул Караши — пять-шесть юрт, охраняемых сторожевым псом по кличке Актос. С первыми лучами утра раздумье Базаралы было прервано лаем Актоса. Собака злобно заливалась, накидываясь на кого-то. Так лаяла она только на людей.

«Кто там бродит чужой? Надо узнать!»— подумал Базаралы и стал выжидать.

Немного погодя к аулу Караши подъехали двое всадников. Оба остановились возле Молодой юрты Абылгазы. Один остался там, другой направился в сторону Базаралы.

Под всадником Базаралы узнал единственного коня Балагаза. Благородный скакун, как видно, покрыл сегодня большой путь, — он весь был в мыле и беспокойно рвался вперед. «Не иначе, как жигиты охотились за девушками», — подумал Базаралы.