Отряды встали в сотне метров один от другого, пару минут поорали оскорбления, а потом мерным шагом двинулись навстречу. Поначалу я решил, что это что-то вроде зарядки. Этакие усовершенствованные цепи кованные. Вот только после столкновения началась резня. Все начали почем зря полосовать и пырять друг друга различными острыми предметами. Лишенный оружия, я погиб на третьей секунде. Ничего приятного в этом не было: какой-то бугай с диким криком развалил меня топором от плеча до паха со всеми сопутствующими ощущениями. От адской боли я потерял сознание.

Второй раз за день меня приводили в чувство при помощи пинков. Открывать глаза не хотелось, но особого выбора не было. Надо мной башней возвышался ставший поистине ненавистным Рагнар. В руках викинг сжимал массивный, густо забрызганный кровью меч. Вокруг бродили люди. Воины деловито собирали принадлежащие им части тел, которые, будучи приставленными к ранам, немедленно прирастали обратно. Я судорожно ощупал распоротую плоть. Кожа девственно чиста. Да что там кожа, даже на одежде не было заметно ни малейших повреждений.

Рагнар оскалил зубы в широкой ухмылке.

– Вставай, девчонка! Второй заход!

Нас выстроили в две шеренги и вновь погнали навстречу друг другу.

К закату я потерял счет смертям. Как меня только не убивали. Мечи, топоры, копья. Рубленные, резаные, колотые раны. Один раз задушили голыми руками. В другой – я сам задохнулся в общей свалке.

Когда уже начало темнеть, нас собрали в общую кучу. Отцы командиры, матерясь через слово, поблагодарили за хорошо проделанную работу и распустили отдыхать.

Я не без труда нашел в разбредающейся толпе Хельги.

– Надо поговорить.

– Хорошо. Поблизости есть холм с прекрасным видом на священную рощу. Тебе там понравится.

Я молча сидел на мягкой изумрудно-зеленой траве, задумчиво глядя, как шаловливый ветер колышет раскидистые ветви громадных деревьев.

Я поверил во все. Для этого и понадобилось то – всего еще раз умереть. После такой встряски начинаешь воспринимать вселенную во всей ее полноте. Оказывается, смерть здорово приводит в чувство.

– И это рай?

– А ты чего ждал? – Хельги жевал травинку, расслабленно откинувшись на спину.

– Не знаю. Облака, белые балахоны, лиры там всякие. Крылья за спиной. – Пожатие плечами. От представленной картины стало как-то неуютно даже мне самому. – Ну, или дом. Не уверен. В любом случае, это место, где тебе хорошо. Где тебя ждут старые друзья, любимая родня. Но никак не сборище бандитов, поедающих немереное количество мяса и пьющих отвратный мед.

– Ты забыл упомянуть о массовой резне и женщинах, – задумчиво произнес Хельги. – Понимаешь, у каждого человека свое представление о счастье. Для большинства попавших сюда счастье – это когда есть еда, выпивка и некоторые другие, хм, сугубо мужские удовольствия. А если этого много, и оно никогда не кончается, так это и есть настоящий рай. В той жизни мясо они ели только по большим религиозным праздникам, а что-то стоящее пили еще реже. Сексуальная революция, знаешь ли, тоже наступила значительно позже. Семейный уклад был суров, расслабляться по-настоящему удавалось лишь в набегах. Почему ты думаешь, они туда так стремились. А столь любимое ими насилие, причем не грозящее увечьями или смертью – это же совсем здорово. В общем, кому чего там на земле не хватало.

– Но ведь, когда мы гибли сегодня на поле, было очень больно. – Мой голос звучал жалобно, но я ничего не мог с этим поделать.

– Так без этого не интересно. Ты еще спроси: зачем мертвым нужны еда и питье? Здесь едят ради того, чтобы есть. И пьют ради того, чтобы опьянеть. Ради удовольствия, понимаешь. Здесь их встречают родня и друзья. Здесь они вспоминают былые подвиги, рассказывают о своих странствиях, обсуждают дневные бои.

– И не надоедает?

– У них другое отношение к жизни и времени в целом. Как мы с тобой воспринимаем жизнь: рождение – детсад – школа – институт – работа – пенсия – смерть. В общем, линия, притом ломаная. Для них жизнь – это зима – лето – зима или зимнее безделье – весенний сев – летний поход – осенняя жатва – зимнее безделье и все по новой. Время для них движется по–другому. Рождение–жизнь–смерть. Вечное колесо.

– Но я то, что здесь делаю? Я же крещенный! – я почти сорвался на крик.

– И часто ты посещал церковь? – Мои плечи поникли. – То-то и оно. Посмертие, оно чем-то напоминает военный распределитель. В приписном стоит спецназ или даже президентские войска, но первыми на призывной пункт приезжают вербовщики из стройбата, и тебя уже никто не спрашивает. А церковь бы, кстати, помогла. Так сказать, блат в военкомате.

– И как мне отсюда выбраться?

– А никак. – Пожал плечами Хельги. – Хотя, ... бывали случаи, когда люди исчезали. Просто испарялись. Иногда прямо из-за пиршественных столов. Об этом не принято распространятся, но, мне кажется, человека можно отмолить, так сказать, настоять на его переводе в другую воинскую часть.

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Не вариант. Родители стойкие атеисты, у обоих техническое образование. Крестила бабушка, в тайне. Но она несколько лет назад умерла, и среди местных головорезов я ее почему-то не видел.

– Бабушке повезло. А ты смирись и постарайся привыкнуть. Можно привыкнуть ко всему. Со временем, конечно. Заведешь друзей, полюбишь местную выпивку, найдешь подружку. Даже здесь можно быть счастливым. Счастье это состояние души, а не сумма внешних условий. Посмотри на меня, я же счастлив.

– Я не ты, скандинавской мифологией не увлекался.

Хельги лишь в очередной раз пожал плечами.

– Что меня ждет вечером?

– Я уже говорил: их жизнь колесо.

– То есть, то же самое?

– Теперь так будет всегда. Днем битва, ночью пиршество. Не бойся, завтра будет легче – вечером подберем тебе достойный клинок. Жаль, конечно, что с тобой ничего не похоронили, но я тоже попал сюда с пустыми руками.

Я сидел, уставившись вдаль остекленевшими глазами.

Хельги ободряюще улыбнулся:

– Подумай, ведь все могло выйти гораздо хуже.

– Например?

– Например, ты вполне мог угодить в скандинавский ад.

Ветер донес протяжный заунывный звук.

Хельги поднялся.

– Рог трубит. Пора на вечернее пиршество.

Я продолжал обреченно пялиться вдаль.

– И надолго это?

– По крайней мере, пока не наступит Рагнарек, и мир не придет к своему концу.

Я понял, что это надолго. А еще, что сегодня любвеобильная Гудрун получит желаемое.

– Я не Хельги. Я не могу смириться и быть счастливым. Я не хочу больше есть переперченное мясо и пить отвратительный сверхживой мед, не говоря уж о пиве, в котором стоит не только ложка, но и черпак. Я не хочу просыпаться утром в луже собственной блевотины и каждый вечер подвергаться сексуальным домогательствам воинственных баб, способных голыми руками завалить средних размеров медведя.

Я не хочу умирать каждый день по нескольку раз на этом чертовом поле.

Я хочу домой... Или в христианский рай... Нет, я хочу в рай для геймеров... Куда-нибудь только отсюда.

Я стою на широком пне. Передо мной ровными рядами сидят эйнхерии – избранные воины Одина. Из наших глаз градом катятся слезы.