– Алекс, Гаргану говорит, что мой заказчик пока не явился, – наклонившись ко мне, сообщила Осока. – Придётся ждать. Тут есть свободные столики, сядем. Ты голоден? Местная готовка пускай и вызывает сомнения, а концентраты хуже в любом случае.

– На самом деле, я очень хочу пить, – признался я. – С самого утра.

– Никаких вопросов, датарии имеются. Какого рода алкоголь хочешь?

– Не алкоголь. Воды.

– Ох, прости. Когда мужчина говорит «дрынк», он обычно имеет в виду не воду, вот я и… – не закончив, она повернулась к бармену Гаргану. Тот, услышав просьбу, приподнял кустистые брови, хохотнул и смолк: Осока что-то добавила довольно резким тоном. Бармен произнёс два коротких слова и поставил перед нами штоф из чего-то, весьма напоминающего стекло. Внутри плескалась прозрачная жидкость, а в толще стеклянной массы был впаян зелёный лист неизвестного растения, на котором лежал воздушный пузырёк, словно капелька росы. Другая рука Гаргану сняла с полки тонкий стакан. Второй такой же стакан бармен наполнил чем-то рубиново-красным и поставил перед моей спутницей.

– Превосходная вода, – сказала Осока. – Кармелианская фабрика очистки. Идём вот туда в угол, посмотрим, что поесть.

– Скажи, «сорри, лэд» ведь означает «извини, парень»? – вспомнил я слова, брошенные мне Гаргану.

– Точно.

– Хм, получается, и базик ваш не совсем мне незнаком.

Круглый столик возле стены зала был рассчитан на четверых, именно столько сидений-табуретов располагалось по его периметру. Нетрудно было догадаться, что сиденье без спинки наиболее универсально: вдруг у посетителя хвост, как у чешуйчатого субъекта за соседним столиком, или какой-нибудь гребень сзади. В центре стола в углублении тускло поблёскивала крупная линза, окружённая металлическим на вид кольцом. Усевшись, я первым делом откупорил бутыль, налил полстакана воды и утолил жажду. Осока, поставив свой стакан на стол, притронулась к кольцу, и над линзой в воздухе сгустилось голографическое изображение – прозрачный шар с висящими внутри разноцветными кубиками и надписями. Касаясь разных его сторон и погружая пальцы в глубину, Осока «открывала» кубики, изучая текст.

– Хочу найти нейтральное, что не может быть вредно, – пояснила она.

– Сама-то ты что ешь? – спросил я.

– О, я это легко, вот так и так, – она выбрала несколько блюд.

– Думаешь, наша физиология отличается?

– Определённо нет, – сказала Осока. – Всё одно надо быть осторожными. Некоторые хуманы едят сырую рыбу и мясо, а у кого-то, кто не привык, может быть несварение.

– Да, сасими и строганина не для всякого желудка, – согласился я. – Всё же, я попробую то, что ешь ты, не умирать же с голоду.

– Добро. Гаргану, хэ! – крикнула она, перекрывая шум зала. Когда бармен повернул голову, указала на голограмму и произнесла, взмахнув ладонью, будто рубит что-то: – Сэпарадэ, йе?

Четверорукий сделал пальцами типично американский жест: O. К.

– И вот возьмём что, – моя спутница выбрала новый кубик. – Мужчина без мяса никуда не сгодится.

Обслуживали в этом заведении быстро. Осока ещё вертела шар меню, а к нам уже подлетел дройд в форме летающей кассы: прямоугольная задняя часть и полукруглый «фасад» с индикаторным экраном наверху, над которым возвышалась головка, состоявшая из двух видеокамер, микрофона и репродуктора самого кондового земного вида. Нижняя часть «кассы» выдвинулась, усиливая сходство, и дройд двумя парами свисающих по бокам хромированных манипуляторов выгрузил на стол два блюда под куполообразными крышками – одно побольше, второе поменьше, следом – высокую яйцевидную чашку, тоже закрытую сверху, пару тарелок и столовые приборы. В большом блюде горкой лежали удлинённые зеленовато-бурые зёрна, в меньшем – нечто мясное, оформленное в виде соломки, как картофель фри. Когда Осока открыла крышку яйцевидной чашки, оттуда донёсся знакомый запах куркумы.

– Это разновидность риса, а там разновидность карри? – спросил я.

– Точно. Обычно всё смешивает повар, но нам нужен отдельный рис без приправ. Как знать, не заболит твой желудок от шилианских специй?

– Спасибо, Осока, ты очень заботлива. А что скажешь об этом мясе? Чьё оно?

– Коза. Во всех людских мирах козы и свиньи одни и те же. Думаю, и тебе можно.

– Честно говоря, козлятину и баранину я ел очень давно, – признался я. – У нас, в основном, свинина да говядина в ходу.

– Говядина?

– Корова.

– Ох, да, «гво» это же корова и есть. Мы на Шили их редко едим, больше молоко и продукты его брожения.

– Учитывая, что молитесь вы на санскрите, я не удивлён, в Индии коровы священны.

– Ешь же ты, хватит разговоров! – нахмурилась девушка.

Пока Осока поливала рис соусом и размешивала, я неторопливо жевал совершенно пресные зёрна, несмотря на цвет, по консистенции от нормального риса не отличающиеся нисколько. Попробовал полоску мяса. Пересолено. Зато если вместе то и другое, в самый раз. И тут к нашему столику приблизился чужак в длинном, до пят, буром плаще с капюшоном, из которого торчало рыло странного вида противогаза.

– Урдан, ту мейд аз вейт! – приветствовала его Осока. Хм, если «ту» обозначает то же, что в итальянском, она сказала, что он заставил нас ждать.

Противогазная маска зашевелилась. Да это не маска, это морда самого существа! Меня ввели в заблуждение круглые очки, закрывающие глаза. Голос чужака оказался утробно-гулким, что при таком строении «лица» вполне естественно, а речь – едва разборчивой. Кажется, он извинялся и о чём-то расспрашивал Осоку. Карие глаза, форма которых оставалась для меня загадкой, зыркнули из-за стёкол очков и в мою сторону. У меня сложилось впечатление, что интересен ему не я сам, а моя рубашка и часы на запястье.

– Кубазы очень любят информацию, – по-русски прокомментировала Осока для меня. – Он интересуется всем, что со мной произошло за эти дни. И тобой тоже. Утомительно, а ничего не поделать, пока не выспросит, он к делу не приступит.

– Обо мне, может, не надо?

– Не отстанет. Я насочиняю что-нибудь, ладно? А ты пока ешь, спешить негде.

Кубаз по имени Урдан допрашивал Осоку добрых полчаса, заглядывал в глаза, ворковал заискивающе, лишь бы рассказала что-нибудь ещё. По растущему напряжению в её голосе я понимал, что и она теряет терпение. Наконец, наплевав на этикет, Осока достала из кармашка на ремне два синеватых полупрозрачных предмета размером с насадку для отвёртки и такой же формы – шестигранные цилиндры. Урдана буквально подбросило на табурете. Торопливо порывшись под плащом, он выложил на стол нечто вроде картонной спичечницы из западного ресторана или отеля, отогнул обложку. Внутри в ряд, прижатые плоской ленточкой, лежали продолговатые пластинки из жёлтого металла, испещрённые символами. Деньги?

– Вот и всё, задание выполнено и оплачено, – подмигнула мне Осока, убирая упаковку в поясную сумочку. Впрочем, Урдан не собирался уходить. Как говорится, «а отметить?» Он вызвал шар меню и стал копаться в нём четырёхпалой конечностью. Губы Осоки сжались, она постучала пальцем по столу и сердито сказала что-то кубазу. Ответный жест его был по-человечески понятен без слов: «Ша, ша, уже никто никуда не идёт!»

– Что ты ему… – начал я.

– Сказала, что своих жуков он может вкушать тогда, когда поедим и уйдём мы.

– Он от насекомоядных, что ли, происходит?

– От них.

Вновь потянулся длинный обстоятельный разговор о том и о сём. Урдан опять засунул руку под плащ, вынул металлическое блюдце-оправу с линзой посередине. Над линзой сконденсировалось изображение головы коротко стриженного мужчины средних лет с волевым мужественным лицом и пронзительным начальственным взглядом.

– Генерал Хетт? – брови Осоки изумлённо приподнялись. Я чувствовал, что она взвешивает все «за» и «против». Бросив взгляд на меня, девушка тряхнула головой, словно сбрасывая наваждение, и сделала отсекающий жест рукой:

– Но вэй! Сёрш энозе контжактэ.