Однажды я решил просто ради прогулки сходить вместе с ним в деревню Портнишечки.

Когда мы дошли до опасного участка, о котором говорил Лю, легкий утренний ветерок превратился в сильный порывистый ветер. С первого взгляда я понял, до какой степени должен был ломать себя Лю, чтобы пройти по этой узенькой тропинке. Да что там говорить, я сам, едва ступив на нее, затрясся от страха.

Из— под левой ноги у меня сорвался камень и почти одновременно с ним из-под правой-несколько комьев земли. Они исчезли в пустоте, и прошло довольно много времени, прежде чем донеслись звуки их падения, тут же повторенные эхом и в правой, и в левой пропасти.

Я стоял на этом переходе шириной сантиметров в тридцать, по обе стороны которого разверзлись провалы, и старался не смотреть вниз, но все-таки не удержался. Справа— зубчатая уходящая в головокружительную бездну стена с кое-где прилепившимися к ней деревьями; их листва была почему-то не темно-зеленой, а какой-то белесо-серой, нечеткой, смутно-туманной. А когда я глянул влево, то вдруг ощутил легкий шум в ушах; земля там обвалилась, и картина была весьма впечатляющей: крутой, почти отвесный пятидесятиметровый обрыв.

К счастью, опасный этот участок был длиной не более тридцати метров. По другую его сторону на скале, нахохлившись, сидел красноклювый ворон.

— Хочешь, я возьму корзинку? — непринужденным тоном спросил я у Лю, который стоял, не смея ступить на тропку.

— Да, возьми.

Когда я надел ее на спину, дунул сильнейший порыв ветра, и шум в ушах у меня усилился, а стоило мне чуть повернуть голову, как я впервые ощутил головокружение, правда, вполне терпимое и даже почти приятное. Я сделал несколько шагов, обернулся: Лю по-прежнему стоял на том же самом месте, но мне почудилось, что его силуэт чуть-чуть раскачивается, словно дерево на ветру.

Глядя прямо перед собой, я преодолевал метр за метром, двигаясь как лунатик. Но когда я был уже примерно на середине пути, скалы на противоположной стороне, где сидел красноклювый ворон, вдруг резко качнулись вправо, а потом влево, точно при землетрясении. Я тут же инстинктивно наклонился, но голова перестала кружиться, только когда я уцепился за землю руками. По спине, по груди, по лбу у меня ползли струйки пота. Я рукой вытер его с висков. Господи, каким ледяным был этот пот!

Я обернулся к Лю, он что-то крикнул мне, но уши у меня были словно законопачены, и его голос прозвучал для меня как какой-то дополнительный шум. Глаза я поднял вверх, чтобы, не дай Бог, не взглянуть вниз, и все время перед моим взором был черный силуэт ворона, который, лениво взмахивая крыльями, кружил у меня над головой.

«Да что это со мной происходит?» — удивился я.

Я стоял на четвереньках на середине тропы, и вдруг в голове у меня мелькнул вопрос: а что сказал бы старина Жан-Кристоф, если бы я повернул назад? Вот если бы своей дирижерской палочкой, которой он управлял целым оркестром, он показал мне, какое принять направление… И тут я подумал, что вряд ли бы он устыдился отступить перед смертью. А я вовсе не собирался умирать, не изведав любви, не познав женщину, не вступив со всем миром в борьбу, такую же, какую вел он.

Мной овладело необоримое желание жить. Все так же стоя на коленях, я развернулся и пополз на четвереньках назад. Если бы я не опирался и на руки, я давно потерял бы равновесие и разбился, свалившись в пропасть. Внезапно я подумал о Лю. Он ведь, наверно, тоже пребывает в таком же полуобморочном состоянии, пока добирается до той стороны.

Чем меньше становилось до него расстояние, тем ясней я слышал его голос. Я отметил, что лицо у него мертвенно-бледное, как будто он испугался еще больше меня. Он крикнул, чтобы я сел, свесив ноги по обе стороны тропки, и продвигался вперед, как бы сидя на ней верхом, Я последовал его совету и в этой новой позиции, пусть даже еще более унизительной, чем на четвереньках, почувствовал себя наконец в полной безопасности. Добравшись таким образом до Лю, я встал на ноги и отдал ему корзинку.

— Ты что, каждый день вот так вот верхом?

— Нет, только в первые дни.

— А он все время здесь?

— Кто?

Я показал пальцем на красноклювого ворона, который опустился на тропку как раз в том месте, откуда я повернул назад.

— Да, он тут каждое утро, — отвечал Лю. — Можно подумать, он прилетает ко мне на свидание. А вот вечером, когда я возвращаюсь, его уже тут нет.

Поскольку я решительно отказался повторять этот номер перемещения верхом, Лю забрал у меня корзину, надел на спину и опустился на четвереньки. Он уверенно двигался вперед, попеременно переставляя руки и ноги, причем при каждом шаге его нога почти касалась руки. Пройдя таким образом несколько метров, он остановился и, как бы насмешливо приветствуя меня, пошевелил задом, прямо как обезьяна, передвигающаяся на четырех лапах по ветке дерева. Красноклювый ворон без особой спешки взлетел, медленно взмахивая огромными крыльями.

Посреди ночи я в страхе проснулся.

Мне понадобилось несколько минут, чтобы осознать, что я нахожусь в нашей хижине и все вокруг привычно и знакомо. В темноте я слышал размеренное дыхание Лю. Ощупью я отыскал сигарету и закурил. Хрюканье свиньи под нами, которая подрывала ограду свинарника, успокаивающе подействовало на меня, и в голове стал прокручиваться, как фильм, но в ускоренном ритме, сон, который так испугал меня.

Я издали наблюдал, как Лю с какой-то девушкой пробирается по узенькой тропке, по обе стороны которой — пропасти. Сперва это была дочка сторожа больницы, где работали наши родители. Скромная, ничем не примечательная, она училась в нашем классе, и о ее существовании я много лет не вспоминал. И пока я раздумывал, по какой причине она неожиданно оказалась в этих горах рядом с Лю, все переменилось, и теперь вместо нее была веселая, смеющаяся Портнишечка в белой футболке и черных брюках. По этой тропке она даже не шла, а бежала танцующим шагом, а вот ее возлюбленный Лю передвигался на четвереньках. Ни у него, ни у нее не было на спине корзины. Волосы Портнишечки вопреки обыкновению были распущены, а не заплетены в косу; она бежала, ветер вздымал их, и казалось, будто за спиной у нее струится большое черное крыло. Я поискал глазами красноклювого ворона, ко не нашел, а когда перевел взгляд на своих друзей, Портнишечки на тропке уже не было. Там остался один Лю, он стоял на коленях и смотрел в пропасть, что была справа. Кажется, он что-то мне кричал, но крик был направлен вниз, и я ничего не слышал. Я бегом устремился к нему. Даже не знаю, откуда во мне взялось столько отваги. И когда был уже почти рядом, понял: Порткишечка свалилась в пропасть. И хотя спуститься к ней было практически невозможно, мы все-таки кое-как сползли по отвесной каменной стене… Ее тело мы нашли на дне пропасти, на скале, о которую она ударилась головой. На затылке у нее были две большие трещины, кровь в них уже свернулась и подсыхала корками. Одна из трещин доходила до самого лба. Рот был открыт — нам видны были розовые десны и белые зубы, — как будто она кричала, но изо рта не вырывалось ни единого звука, чувствовался только запах крови. Лю обнял ее, и тотчас же изо рта у нее, из левой ноздри, из уха хлынула кровь; она стекала по рукам Лю и капала на землю…