- Лично не взялся бы, - признался Гогебошвили. - На "студере" доставил бы, с лошадью тоже. Без них не взялся бы.

- Слышали. А пришлось бы взяться. И неизвестно что бы из этого получилось. Но на его, Гогебошвилино, счастье сержант Логунов вспомнил про свои яловые сапоги. Сапоги остались в кузове, и ему сразу захотелось побежать за ними. Но, вы же все это знаете, у нашего сержанта высокое чувство ответственности. Он не мог оставить без своего командирского глаза ни казенное орудие, ни своих подчиненных. Поэтому, отправляясь за сапогами, он решил забрать с собой весь наличествующий состав и пушку. А мы что? Мы народ дисциплинированный. Как начальство прикажет, так и делаем. Облепили орудие - кто за что мог ухватился, и понеслись. Впереди, конечно, сержант Логунов. Ведь немцы на танках, и, если эти барахольщики узнают, что на машине имеется пара новых яловых сапог, они непременно постараются их захватить в качестве военного трофея.

Но пока мы бежали, обмотки у сержанта начали разматываться, потому что крупным специалистом по этому виду обуви он стать еще не успел. Практики маловато. И когда Долотов подал нам "студер", оказалось, что обмоток на ногах сержанта уже нет, а из ботинок телепаются портянки, и выглядят они, как белые флаги. Если бы, не дай бог, кто-нибудь из посторонних увидел, такое, он бы мог подумать, что мы, всем гвардейским взводом, бежим сдаваться... - Григоренко, ты чего хихикаешь? Ему сейчас смешно. А когда он увидел, что обмоток нет, он не смеялся. Сержант сиганул в машину, только портянки мелькнули. Тут Григоренко и сообразил, что обмотки остались где-то на дороге, и застыл, как памятник Минину и Пожарскому. Но те знали, что надо делать, у них была очень ясная и четкая цель: изгнать из Москвы белополяков. А Григоренко не знал. Бросить пушку и бежать за обмотками он не мог по долгу службы, а от обмоток не мог отказаться по своему бережливому характеру и из уважения к деду. Хорошо, Мозжилкин увидел григоренковскую растерянность. Он, как наводчик, побоялся остаться без замкового, сгреб Григоренко и бросил его в кузов. А то наш Григоренко он так и остался бы на дороге думать. И вполне возможно, что его бы в тот же день расстреляли, как дезертира. Потому что ни один суд не поверил бы, будто у него до такой степени медленно протекает мыслительный процесс.

Подал нам Долотов транспорт, Григоренко загрузили в кузов, Гогебошвили успокоился, а сержант Логунов нашел сапоги, нежно обнял их и только после этого дал команду: "Вперед!"

Заняли мы позицию, а машину отправили в деревню, чтобы она там укрылась. Но фрицы ее усекли, и им не понравилось, что Долотов мотается туда-сюда и каждый раз приезжает с новой пушкой. Поэтому они стали стрелять в его машину бронебойными снарядами. Хорошо хоть, что мимо.

А наш сержант, как увидел такое, стал нервничать... На его месте каждый бы себя точно так же чувствовал. Ведь что получалось? Обмоток уже нет, сапог еще нет, а если фрицы угадают в машину, то этих новеньких яловых сапожек вообще не будет.

"Который?" - спрашивает меня сержант. А вид у него решительный и ясно, что покушение на сапоги фрицам обойдется дорого.

Я объясняю, что если в машину даже и попадут, то сапоги, вполне возможно, уцелеют, потому что кожа горит плохо. Но его это не успокаивает. И тогда я показываю, какой танк старается испортить сапоги.

Сержант, не говоря ни слова, берет за плечи Огородникова, который привычно пристроился возле прицела, чтобы заняться своим любимым делом, выдергивает его оттуда, как гвоздик из стенки, и занимает место наводчика. Потом начинает стрелять по этому несчастному танку. Правда, очень волнуется и никак не может попасть. Но это же Логунов. Он стрелял усердно и настойчиво, пока не всадил снаряд туда, куда ему хотелось. Танк вспыхнул, как бензохранилище.

Только тогда сержант отошел от орудия и разрешил нам тоже немножко пострелять. Но он уже так напугал фрицев, что они начали драпать. Огородникову пришлось стрелять им вдогонку. Он успел подбить всего один танк. Так что, сапоги эти фрицам дорого обошлись.

2. Дорога

Командир полка прочел приказ и молча передал его начальнику штаба. Тот быстро пробежал глазами отпечатанный на машинке короткий текст, подумал немного и стал читать второй раз. Делал это он медленно, то и дело останавливался, прикидывая что-то.

- Что-нибудь непонятно? - спросил майор.

Капитан медлил с ответом. Он подошел к столу, на котором лежала карта, вгляделся в нее.

- Все понятно, - начальника штаба отложил приказ, взял один из лежащих на столе остро заточенных карандашей и легонько обвел им точку на карте. Потом так же осторожно - другую точку и провел между ними тонкую ровную линию. - До Лукашовки километров сорок. Рядом.

- Не торопясь, за час будем на месте.

- Там сказано: "Скрытно, с наступлением темноты", - напомнил капитан.

Оба помолчали. Понимали, что если не просто "с наступлением темноты", но еще и "скрытно", то это вряд ли обычная передислокация. Это значит, что на участке, куда надо прибыть "скрытно", ожидается что-то серьезное.

- Готовь приказ, Петр Сергеевич, - прервал молчание командир полка. - Батареям подготовиться к маршу... Колонне выстроиться у штаба полка в двадцать ноль-ноль. Следование в порядке батарей. Что еще?

- Все, Иван Васильевич.

- Распорядись, чтобы ужин был поплотней. Неизвестно, когда и как придется завтракать. Пусть выдадут расчетам сухари. Что-нибудь из консервов. Если есть. Машины еще раз проверить. Чтобы моторы как часы работали.

- Будет сделано.

- С этим все... - майор Дементьев взял со стола приказ, заглянул в него и снова положил на стол. - Второй параграф?..

Капитан Крылов, хорошо знал характер командира полка и улавливал малейший оттенок в изменении его настроения. Чувствовал, что в печенке сидит у майора этот второй параграф. Да и у капитана он тоже был в печенке.

- Второй параграф, второй параграф... - капитан склонился над картой и долго всматривался в переплетение красных и черных линий дорог и цветные карандашные пометки: ромбики, треугольники, стрелки...

- Приказано направить один взвод в Лепешки, - Крылов обвел на карте красным кружочком точку, возле которой мелким курсивом значилось "Лепешки". - Срочно, в течение ближайших трех часов. До этих Лепешек тоже километров сорок. Дорога совершенно открытая, - капитан легко прошелся карандашиком до Лепешек. - Идет через две деревушки и одну небольшую рощицу. А вообще - степь. Если что, укрыться почти негде. Они всю дорогу, как на ладони будут.

- Тебе не нравится, что днем?

- Не нравится.

Майор Дементьев подошел к карте, легко ступая по скрипучим половицам аккуратными сапожками. Каблуки у сапожек были вдвое выше обычных. Для него специально набивали такие каблуки. Не хотел командир полка выглядеть маленьким среди рослых подчиненных. Майор воевал с первых дней. Начинал командиром огневого взвода. Теперь вот - полк. Три ордена на груди, тугие ремни портупеи и лихо закрученные чапаевские усы придавали тридцатидвухлетнему майору вид весьма воинственный. А росточком не вышел. Этот недостаток и должны были компенсировать высокие каблуки.

- И мне не нравится, - майор оперся небольшими крепкими ладонями о край стола. - Надо думать, что командиру корпуса тоже не нравится, - поднял со стола страничку с приказом. - А он, видишь, написал: "... срочно выдвинуться к населенному пункту Лепешки и оседлать дорогу". Черным по белому: "... полку - с наступлением темноты, скрытно...", "взводу - срочно..."

- Все я, Иван Васильевич, понимаю.

- Вот и хорошо, что понимаешь. А думаешь ты о том: как бы их "мессер" не встретил?

- Думаю.

- И я думаю, - признался Дементьев. Лицо у командира полка стало непривычно грустным и почти добрым. Редко случалось капитану Крылову видеть майора таким.