- Вы тоже здорово поработали, - признал Логунов. - Красиво их в деревне накрыли. И сюда вовремя успели. Еще минут десяток, и нам бы крышка. Они уже вплотную подошли.

- На том стоим! В танковых частях всегда порядочек! У тебя как, все целы?

- Хорошего парня убило. Первый бой у него.

- Обидно, когда в первом бою, - лейтенант помрачнел. - Только пришел, и на тебе. Хотя, когда старичков теряешь, тоже обидно. Привыкаешь, как братья...

- Что дальше делать будем, лейтенант?

- Ждать будем. Они теперь думают, что у нас здесь не меньше танкового полка и артиллерийский дивизион. Когда оправдываться будут перед своим начальством, там такого наговорят... Если фрицам и взаправду Лепешки нужны, они сюда такую силищу могут стянуть, что, мамочка моя, даже страшно становится... - но по тому, как говорил об этом лейтенант, по его веселым глазам видел Логунов, что нисколько тому не страшно. - В танковой бригаде не приходится тужить. Будем держаться.

- Думаешь, нужны им Лепешки? Опять пойдут?

- Кто их знает, что им нужно, и что они там планируют. Нам приказ - держаться до темна. Не придут - еще лучше.

- И у нас - до темна... - Логунову тоже не хотелось, чтобы "опять пришли".

- У вас как с резервами, боги войны? Вам, может, боезапас подбросить? - предложил лейтенант. - У нас этого добра нынче навалом. Можем поделиться.

- Вообще-то, не помешает, только калибр у нас разный.

- Один калибр! - лейтенант хохотнул и похлопал ладонью по животу. - Один у нас калибр, могучий и безотказный! Могу подбросить десяток банок "второго фронта". Берите, пока не передумал!

- Берем, - кто же откажется... - Такой калибр нам вполне подходит.

- Наши лошадки сейчас по "гнездышкам" разбегутся, пусть кто-нибудь с нами махнет.

- Гогебошвили, езжай с танкистами, привези боезапас, - велел Логунов.

Танкисты, а с ними и Гогебошвили уехали, а Логунов вспомнил про пулеметчиков.

- Гольцев, сбегай за Долотовым, - велел он. - Пусть идет сюда. Потом заглянешь к Земскову, поможешь ему добраться... Баулин и Булатов, сходите к этим, которые там разлегшись, - он кивнул в сторону поля, усеянного убитыми автоматчиками. - Посмотрите насчет гранат. Надо собрать все, что есть. Нам не помешает. Остальным прибраться на позиции: убрать гильзы, пустые ящики, чтобы ничего под ногами не валялось.

* * *

Пока на позиции наводили порядок, Логунов пошел на наблюдательный пункт и снова, в который уже раз, стал осматривать местность, лежащую за оврагом: дорогу, и поле, и невысокие холмы, за которые дорога уходила.

Смотрел и думал, как может сложиться бой, если фашисты вернутся... Теперь они знают, что на высотке орудия. И про овраг знают. Значит, не пойдут по дороге, а двинутся, прямо по полю, на Лепешки. И будет их немало. Танковый бой пойдет в деревне, между домами, между сараюшками... Ничего толком не увидишь и своим не поможешь. Предположим, наши танкисты отойдут... - не хотелось думать, что нашим танкистам, возможно, и отойти не удастся. - И фрицы - сюда, на высотку. На выходе из Лепешек их и встречать. Значит надо переходить на запасные позиции. Хорошо, что успели вчера подготовить.

* * *

Гольцев шел медленно, тяжело ступал по иссеченной пулями и осколками, земле. Он нес Долотова. Голова шофера лежала на плече у Гольцева, а правая рука беспомощно свисала вниз.

"Теперь Долотов, - Логунов не мог поверить, что Долотова нет. Большой, всегда спокойный и неутомимый Долотов воевал третий год и лишь один раз был легко ранен. Логунов был уверен, что именно Долотов пройдет войну до конца. Неторопливо доделает на ней все, что нужно, вернется домой и займется другими, мирными делами... Когда взвод отдыхал, Долотова не слышно было и не видно. Да и в бою он вроде бы ничего особенного не делал. И все-таки, не раз, именно Долотов выручал взвод. Да и сегодня, если бы не его пулемет, еще неизвестно чем все закончилось бы. И вот теперь Долотов..."

Навстречу Гольцеву поспешили Угольников и Мозжилкин. Но он не остановился, и они пошли рядом: один - справа, другой - слева, как в почетном карауле. А Гольцев ступал осторожно, бережно нес товарища. И лицо у него, впервые прикоснувшегося к смерти, как-то сразу осунулось. Возле бруствера он осторожно опустил шофера на землю. И все увидели, что гимнастерка на груди Долотова иссечена пулями. По широкой груди, от плеча до плеча, прошла автоматная очередь.

- Он там целую гору их наворотил. Лежат вокруг... - всхлипнул Гольцев, и по щеке его поползла слеза. - У него руки к пулемету прикипели. Я еле пулемет забрал. Он мертвый стрелял... Пока у него патроны в диске не кончились, стрелял...

- Поплачь, Гольцев, не стесняйся, - положил ему руку на плечо Птичкин. - Это можно...

- Там пулемет остался и диски еще, - вспомнил Гольцев, - я пойду, принесу.

Поднялся и пошел к ячейке Долотова.

" А Земсков! - вспомнил Логунов. - Неужели и его?" Он всмотрелся в сторону, где находилась ячейка Земскова, но пулеметчика не увидел.

- Трибунский, - Логунову не хотелось верить, что Земскова тоже нет, - сходи к Земскову, помоги ему добраться сюда.

* * *

Земсков хотел встать. Но лишь наступил на ногу, кольнула такая боль, что в жар бросило. Да и не в ногу кольнуло, а прямо куда-то в сердце. Он вскрикнул и упал...

"Надо полежать, - решил Земсков, - полежу немного, и пройдет. Да и зачем туда идти?.. Может, надо здесь оставаться. Понадобится - позовут. Или пришлют кого-нибудь. Лучше бы, конечно, прислали, потому что нога здорово болит. А надо не просто идти, но и пулемет с собой нести, и диски. Сам не доберусь".

Хотелось пить. Земсков снял с пояса фляжку, встряхнул. Фляжка была заполнена больше чем наполовину. Он сделал несколько больших глотков. Пить все еще хотелось, но Земсков решил больше воду не расходовать: неизвестно, сколько придется ему быть в этой ячейке. И снова повесил фляжку на ремень.

Потом улегся на дно ячейки и стал думать о том, что Логунов молодчина. Вчера заставил всех копать до изнеможения. Хватило характера заставить. Григоренко наводчиком поставил, лентяя и болтуна Григоренко - наводчиком. А получилось - три танка подбил. Наклепали фрицам, здорово наклепали... До чего надоела боль в ноге. О чем бы ни подумал, все равно к ней возвращаешься. Силы хоть отбавляй, а с этой ногой - как маленький. И один все время...

- Вставай, старший сержант, - оторвал его от размышлений Трибунский, неожиданно возникший над окопом. - А то там Логунов все глаза проглядел. Боится, не случилось ли с тобой чего.

- Что со мной может случиться? - Земсков осторожно сел, старался не тревожить ногу. - Ничего со мной случиться не может. У меня здесь курорт. Лежи и тучки считай.

- Долотова убило.

- Как Долотова?! - Земсков попытался подняться и сморщился от боли.

- В самом конце боя. Автоматной очередью грудь прошило...

- Пошли, - Земсков подхватил палку, с трудом выбрался из ячейки и, морщась от боли, заковылял к орудиям.

Трибунский захватил пулемет, диски и последовал за ним.

* * *

Гогебошвили оставил машину в укрытии и явился на позиции взвода с сидором, набитым консервами.

- Подходи, разбирай, генацвале! Танкисты подарок прислали. Второй фронт! Хочешь - смотри, хочешь - кушай!

Логунов обернулся, но ничего не сказал. Остальные как будто не слышали. По хмурым лицам Гогебошвили понял: что-то произошло. Настороженно подошел поближе и увидел Долотова. Остановился возле убитого и снял пилотку. Так он стоял, может быть, с полминуты. Потом шмякнул пилотку о землю.

- Собаки! - глаза у Гогебошвили стали круглыми, ноздри тонкого носа затрепетали. - Такого человека убили! Сержант, скажи, почему мне воевать не даешь?! Друзей убивают, а меня воевать не пускаешь! Не хочу машину водить! Понимаешь?! Другие стреляют, мне стрелять не даешь. Я их сам стрелять должен! Понимаешь! Дай мне пулемет! Я их как бешеных собак стрелять буду. Даешь пулемет? Да! Даешь?!