- Не могу, - отказался Логунов. - Может ты...

- Надо тебе. Ты с ними воевал. Должен сказать.

Логунов выступил вперед, уцепился правой рукой за приклад автомата, левой оперся на ствол березы.

- Вот так, ребята, - сказал он негромко. И все повернулись в его сторону. - Им и двадцати нет. Жить бы и жить. А приходится хоронить. Наш лейтенант, гвардии лейтенант Столяров. Он хотел стать инженером, мосты хотел строить, чтобы каждый мог перейти любую реку, не замочив ног... Но пришла война, и он стал артиллеристом.

Гвардеец Василий Огородников - сын крестьянина и сам крестьянин. Остались у него далеко отсюда, в Чувашии, отец и мать. И город Чебоксары, который он любил. А сколько подбил он фашистских танков, вы все знаете... Они погибли в бою, хотя сегодня они не сделали ни одного выстрела, не подбили ни одного танка, не убили ни одного фашиста. Но они погибли в бою. Нам продолжать этот бой. За себя и за них. Во всех боях они будут вместе с нами. И вместе с нами придут к победе.

Логунов подошел к погибшим, опустился на колено и поцеловал в лоб Столярова, затем Огородникова. Кивнул Птичкину. Тот спустился в могилу и расстелил плащ-палатку. На нее уложили тела и укрыли их другой плащ-палаткой. Логунов зачерпнул горсть прохладной земли и осторожно, как будто боялся нарушить покой погибших, бросил ее в темную могилу. За Логуновым потянулись остальные... Потом разобрали лопаты.

Над могилой вырос невысокий желтый холмик. В изголовье поставили высокий столб, вершину которого Долотов стесал топором. На белой древесине Трибунский вывел крупными печатными буквами имена погибших, их фамилии и чуть ниже: 1924-1943 - год рождения и смерти товарищей своих.

- Становись! - отдал команду Логунов.

Взвод выстроился в одну шеренгу.

- В честь наших погибших товарищей... Огонь!

Четырнадцать автоматов ударили громом в ясное небо.

На войне тоже бывает ясное и красивое небо. Но его не очень любят.

* * *

- Отойдем в сторонку, - предложил Земсков Логунову и Угольникову. - Поговорить надо, посоветоваться.

Отошли. Остановились у высокого пенька на краю поляны.

- Присядем, - предложил Земсков.

- Присядем... - Голова у Логунова по-прежнему болела. И не хотелось ни о чем думать. Лечь бы сейчас на теплую травку, закрыть глаза и дремать... Но куда денешься? Приходилось терпеть. Посоветоваться, и верно, следовало. - Ты в кресло, а мы на травку.

- В кресло, так в кресло, - Земсков осторожно опустился на пенек, поудобней пристроил больную ногу.

- Посидим, покурим... Дела у нас хреновые и табак горлодер, - угрюмо протянул Угольников. Вынул из кармана кисет и тяжело уселся на траву.

- У меня "Беломор", - Земсков достал помятую пачку, - если от них что-нибудь осталось, когда я о грешную землю грохнулся. Берег папиросы. Думал, приедем, устроимся, перекусим. А потом и покурим. Настоящий "Беломор", как до войны.

Среди помятых, изломанных папирос они нашли шесть штук целых. Закурили.

- Молодец Гогебошвили, - вспомнил Земсков. - Если бы не он, потеряли бы полвзвода. Наверняка. И машину. Это точно. "Мессер" упрямый попался. Два захода.

- Джигит, гребанный, - Угольников глянул на Гогебошвили, который что-то рассказывал солдатам. - Как на лошади скакал. Пусть бы и скакал по своим горам. Я бы ему водить машину запретил. Как ненормальный каруселил. Я думал - машину перевернет. Вот тогда бы мы повеселились. Тогда бы нам совсем хорошо стало. И думать не надо было бы, что дальше делать.

- Так ведь вывел из-под "мессера" и машину и орудия.

- Вывел... А не хрена было ехать днем. Дурацкий черт нас понес, да еще в такую погоду, - Угольников зло сплюнул. - Ночи для нас нет, что ли? Ночью бы проскочили, запросто. Штабная крыса придумала, а мы расхлебывай.

- Крыса - не крыса, а если утром танки встречать? За ночь как следует не окопаешься, - напомнил Земсков.

- Значит прошлой ночью надо было туда взвод перебросить. Соображать же следует. Нельзя вот так - под "мессер" подставлять.

- Кто знал, что он прилетит.

- А какого хрена они там сидят наши отцы-командиры?! Раз сидят, значит должны знать. А не знают, так и не хрена там зады просиживать, нас под "мессеров" гонять. Мы им не оловянные солдатики.

- Умный ты, Угольников, все знаешь, - по тому, как Земсков это сказал, можно было понять, что не считает он Угольникова умным. - Не пойму, чего тебя у орудия держат? Тебе срочно надо в штаб перебираться. В корпус, а еще лучше в армию. Тогда и война бы по- другому пошла.

- Да уж не послал бы взвод днем, под "мессера" - окрысился Угольников.

Логунов прислонился спиной к молодой, теплой от осеннего солнца березе. Неторопливо курил. Прикидывал, как теперь быть?

- Хреново все у нас получается, - как будто подслушал его мысли Угольников. - Взвод есть, а командира нет. И Огородникова нет - он же наводчик от бога. Я его в свой расчет переманить хотел. А он за тебя, Логунов, держится, как будто ты его салом кормишь.

- Ладно, хватит трепаться. Что делать будем? - спросил Земсков.

- Что, что... - Угольников оглянулся на желтый песок могилы. - По-умному, так надо возвращаться в полк. Командир погиб. И едем неведомо куда.

- Это - по-умному. А если по делу? Нас послали фрицев встречать. Там где-то дыра, ее закрыть надо.

- По делу? По делу... Не люблю я дырки закрывать. Мы ведь толком и не знаем, что лейтенанту приказано было. Ну не знаю я, как нам быть. Хреновые у нас дела.

"Хреновые у нас дела... - Логунов не слушал, о чем там Земсков и Угольников рассуждают. - Без командира остались... И Огородникова нет. Малюгин ранен. Надо в медсанбат доставить. У меня башка болит, ничего не соображаю. Какой из меня вояка. Земсков на костыле прыгает, тоже не подарок...

- Чего ты не знаешь? - рассердился Земсков. - У нас приказ есть. - Его не Столярову дали, а взводу. Есть лейтенант, нет лейтенанта, а выполнять приказ взводу. Значит, идем на соединение с танкистами.

- На соединение... А куда? - спросил Угольников. - Взводный знал куда идти. А я не знаю. Ты знаешь?

- Ну... - Земсков сообразил, что и он толком не помнит, куда взводу идти. Лейтенант что-то говорил, а Земсков не прислушался. Думал о чем-то другом... - Точно не помню. Что-то вкусное. Вроде Краюшки... Или Ватрушки. Найдем. Поспрашиваем и найдем.

- У кого поспрашиваем? - возмутился Угольников. - Местных никого нет. И сплошной линии фронта нет. А если к фрицам зарюхаемся? Логунов уже однажды зарюхался. Помнишь? Так еле выскребся. Повезло ребятам. В полк надо возвращаться. Узнаем хоть, куда идти надо. И взводного дадут.

- Чего ты во взводного уперся!? Без взводного не можешь?

- Могу, только пусть тогда мне самому толком расскажут, что делать надо.

По всему выходило, что прав Угольников. И места назначения они толком не знали, и к фрицам зарюхаться можно. И толком не знали, что лейтенанту Столярову приказали. Но возвращаться в полк, тоже, вроде, нельзя. Получиться, как будто из боя вышли, без приказа...

- Чего молчишь? - окликнул Земсков Логунова. - Задремал что ли?

- Нет, задумался.

- Что думаешь?

- Без командира плохо, и без Огородникова плохо, - Логунов говорил медленно и негромко. Голова болела. - И впереди ничего хорошего. Толком что нас там ждет - не знаем, но чувствую - вляпались.

- Слышал, о чем мы здесь рассуждаем?

- Нет. Как-то... Я же говорю - задумался.

- Угольников говорит - возвращаться надо в полк.

- С чего бы это? - удивился Логунов. - Дела у нас, конечно, хреновые. Но и в полку нас не ждут... Что ты комбату скажешь?

- Что, что?! - вскинулся Угольников. - А скажу. Что по-людски надо. Под "мессера" послали. И куда ехать не знаем. Не сказали, понимаешь, нам.

- Логунов, а ты знаешь, в какую деревню нам? - спросил Земсков.

- Лейтенант говорил - в Лепешки. Километров сорок. Думаю, половину пути мы уже отмахали.