- Кальв рассказывал, они боролись, а потом сенатор упал в воду…

- Кальв горазд на выдумки. Врет, впрочем, как и всегда. Ничего он не видел, да и не мог он ничего увидеть. Я прибежал первым, а он, сильно отстав, намного позже, причем пыхтел, словно отожравшийся кабан. Ему надо поменьше таскать горох с кухни, может тогда начнет чуть быстрей двигаться.

Послышался смешок.

Фабий осторожно обошел статую, раздвинул росшие за ней колючие кусты и увидел сидящих на каменной скамейке двоих служителей терм. В руках одного из них имелся маленький переносной светильник, горевший мерцающим желтым светом. Увлеченные беседой, они не заметили Фабия, скрытого темнотой и высоким кустарником. Смеявшийся оказался молодым темноволосым парнем, с гладковыбритым лицом и приплюснутым носом. Его собеседник, несмотря на моложавый голос, выглядел значительно старше. Плотный, с бритой головой, по форме напоминавшей немного сдавленную сферу, на щеках и подбородке черная, трехдневная щетина. Закинув ногу на ногу, он слегка покачивал большим пальцем висевшую на нем сандалию.

“И они говорят об отце? Сегодня в Риме только и делают, что обсуждают папу?”

Молодой служитель поставил светильник возле себя и с удовольствием откинулся назад.

- Хочешь узнать, как дело обстояло на самом деле? Кроме убийцы и меня никто больше не знает правды. Остальные вбежали в помещение намного позже меня.

Он с вопросительным видом покосился на своего собеседника.

- Конечно, – мгновенно откликнулся тот. – Не каждый день происходят убийства. Обидно пропускать. Гален, сломать ему ногу, отправил меня вниз, приглядывать за печью.

- Едва раздались крики… – начал служитель. – Ты их наверняка слышал?

- Говорю тебе, нет. Все пропустил, будь неладен этот Гален.

- Слышу крики, – повторил молодой невольник. – Убивают! Убийство! На помощь! – Он, повысив голос, весьма правдоподобно изобразил отчаянный вопль. – Прибегает чей-то слуга и начинает сбивчиво объяснять, что с минуту на минуту может произойти убийство. Я за ним, Лустик за стражниками. – Он, широко улыбнувшись, усмехнулся. – Я всегда считал его трусом. Приск и Наяр за мной…

- Об этом все знают, – перебил бритоголовый. – Рассказывай, что дальше случилось.

- Вбегаю внутрь, – поморщившись, продолжил служитель. – В отдельную купальню для богатых…

- Эх, – протянул его собеседник. – Всегда мечтал там помыться.

- …а там форменный разгром, – тем временем говорил молодой невольник, словно не замечая слов своего приятеля. – Мебель поломана, посуда разбросана, пол залит водой. Представляешь, дорогущее масло для массажа пролито, огромная такая лужа, я едва на ней не поскользнулся. А в дальнем конце, возле бассейна, борются двое. Вернее, я так вначале подумал. Подхожу ближе, оказывается, борьба уже окончена. И победитель, он же убийца, топит побежденного. Думаю, лишнего хлебнули и теперь бесятся с перепоя. Богатенькие нередко так поступают. Подопьют и начинают выяснять отношения.

- Да что греха таить, – усмехнулся бритоголовый. – Мы тоже частенько так делаем.

Молодой служитель никак не отреагировал на его слова, Фабию показалось, что он их просто не услышал.

- Взглянул я на все это дело, – на мгновение умолкнув, чтобы перевести дух, вновь заговорил он. – И скомандовал: Все хватит, заканчиваете. Я вызвал стражу, сейчас солдаты сюда придут. Тут и Приск с Наяром прибежали, закивали в подтверждении моих слов. Мужик отпустил второго, который сенатор, и уставился на меня удивленным таким непонимающим взглядом. Я еще подумал, не умалишенный ли случаем? Вдруг накинется чего доброго. Все же сенатора из своих рук выпустил, а тот, видать, уже дух испустил, тело тут же и обмякло.

“Отец говорил совсем другое…” – вспомнил Фабий. – “Он рассказал, что когда вошел в купальню сенатор уже был мертвым. Попытался помочь, думая, что тот оступился и упал в бассейн, вот и подбежал к нему”.

- И что дальше? – морщась от нетерпения, поинтересовался бритоголовый, сандалия соскользнула с его ноги и упала на землю. – Напал на тебя?

- Нет, побоялся. Но представляешь, попытался сбежать. Только я не дал ему уйти. Да Приск с Наяром мне помогли. Скрутили мы его и передали стражникам. А те даже спасибо не сказали.

Фабий попятился назад.

“Бред какой-то… ” – Мозг судорожно пыхтел, стараясь переварить только что полученную информацию. – “Зачем папе убивать Петрония Вера?”

Песок противно скрипел под подошвами сандалий, мимо светлыми пятнами мелькали смотревшие в темноту невидящими глазами статуи, чернели шелестящие листьями деревья, в небе неотделимые от ночи плыли серые облака, стараясь поглотить назойливо проступающий сквозь их толщу робкий свет одинокой, холодной Луны.

Вода камень точит. В душу медленно начало закрадываться сомнение. Вначале болтливые сплетницы, полные уверенности, что сенатора убил его отец. Они, перебивая друг друга, строили догадки в причинах преступления, нисколько не сомневаясь в личности преступника. Однако, он и ухом не повел, услыхав их пересуды. Затем Лупус с дружками, утверждавшие то же самое, что и соседки Фабия. Разумеется, их слова также нельзя воспринимать серьезно, в них больше желания обидеть, чем правды. А все же… И вот теперь этот случайно подслушанный разговор…

“Вдруг отец?..” – Он стряхнул с себя мрачные мысли, не позволив им сформироваться до конца. – “Раб мог и приврать для красного словца, желая сделать рассказ более эффектным. Лупус простой мальчишка дразнящий меня недавно услышанными слухами, а те соседки… Они запросто могли все выдумать на ходу, исчерпав за долгий вечер все остальные темы для беседы”.

Резкими, дергаными движениями Фабий направился домой. Папа в любом случае останется папой, он всегда будет его защищать, чтобы не произошло. К тому же где-то в глубине души, на самом ее дне, едва уловимо, буквально на уровне интуиции, пряталась вера в невиновность отца, несмотря на то, что все факты пока против него.

Глава четвертая. Измена защиты

Потирая сонные глаза, Фабий вышел в атрий. Утреннее солнце залило бассейн, играя разноцветными бликами на серебристого цвета воде. Прохладный воздух окутал помещение свежестью и радостью нового весеннего дня. Зевая во весь рот, он немного постоял, подставив лицо теплым лучам. В животе настойчиво заурчало, призывая немедленно отправляться на кухню и отыскать там еду.

Тук-тук! В дверь несколько раз ударили. Прислушавшись к замершему сердцу, он взглянул на заспанного привратника. Блестя лысиной, тот прошел к двери и открыл ее. На пороге возник незнакомый парень. Поклонившись, он вручил греку запечатанную восковую табличку.

- Для госпожи Аврелии от адвоката Септимия Паулина, – отрывисто произнес юноша и смущенно потупил глаза.

“Должно быть что-то важное... Почему не явился сам?”

Отобрав послание, он присел на край бассейна и бегло проглядел письмо. Смысл его поверг Фабия в замешательство. Перечитав и осознав, что не ошибся и понял все правильно, он от злости с силой кинул табличку на пол, расколов ее на несколько мелких частей.

- Прошу прощения, – женская нога грациозно откинула в сторону глиняный кусок. – Милый, не задалось утро?

Вздрогнув, он поднял глаза. Перед ним, кутаясь в столу, сшитую из тончайшего шелка, хмурилась мама. Завитые в кудри золотисто-рыжие волосы, уложены в замысловатую прическу и скреплены серебряной диадемой с ярко-красным рубином посередине. Игравший в его глубине кроваво-темный свет на мгновение приковал к себе взгляд, подействовав, словно гипнотический талисман. Отогнав наваждение, он перевел взор на глаза, усталые, полные смятения, густо подведенные темными чернилами. Далее на рот, плотно сжатый в узкую, изогнутую линию. Губы полны напряжения, едва заметно дрожат.

- Септимий Паулин отказался защищать отца, – глухо отозвался Фабий, жалея о своей несдержанности, сейчас он должен быть сильным, служить опорой для матери, а ведет себя, словно маленький, капризный ребенок.