Первые подозрения, что с ребенком не все благополучно, у счастливых родителей возникли сразу после выписки усталой, но довольной матери с новорожденным из родильного дома. Малютка полежал в кроватке, задумчиво и капризно выпячивая пухлые розовые губки, открыл еще не налившиеся философской глубиной ясные глаза и хриплым застуженным басом потребовал:

— Пива!

Ошарашенные происходящим родители промолчали. Обиженный их невниманием малютка замолчал на долгих три года.

Во всем виновата была, конечно же, Анна Леонидовна, а Валерий Яковлевич всего лишь бесхребетно пошел у нее на поводу.

Каждый родитель мечтает о гениальном ребенке. Это аксиома, не требующая дополнительных доказательств. Пусть не Эйнштейн, не Ландау, не Лермонтов — великих талантов, ясное дело, на каждого ребенка не напасешься. Но если повзрослевший ребенок добивается административно-командных высот или к тридцати годочкам вступает в Союз писателей, то счастливые родители считают свою воспитательную задачу выполненной и заслуженно гордятся отпрыском ничуть не меньше, чем это делал бы папа того же самого Эйнштейна или, скажем, мама Евгения Евтушенко. При этом присущие домашнему гению и таланту недостатки возводятся в ранг своеобразных достоинств и считаются продолжением характера. Что поделаешь — свое чадо, не чужое!

Конечно, милое дело, когда талант у ребенка является наследственной чертой. Родители, скажем, актеры, а дочь стихи пишет, сынок на скрипке пиликает. Тут уж все ясно — яблоко от яблоньки недалеко падает. А если родители дитятки обычные торговые работники, мечтающие о гении? Тогда основной упор делается на воспитание или на связи. Больше, конечно, на связи. Гениальность — это черта, которая может быть сформирована окружением. Главное, чтобы тебя считали гением, тогда ты им и будешь. Супруга Валерия Яковлевича, которая, как уже говорилось, до замужества работала старшим продавцом того же магазина, о дефиците знала все и справедливо полагала, что талант, как и всякии узко распределяемый товар, можно купить. Известное дело, такая дефицитная вещь, как талант, на прилавках не лежит, но ежели с умом и усердием, как говорится, используя личные связи, да к тому еще щедро приплатить, то ребенок без таланта, конечно же, не останется. А мечтала Анна Леонидовна о том, что их ребенок станет гениальным поэтом, переплюнет всяких там Евтушенок и Вознесенских, ну разве что Пушкину с Лермонтовым немного уступит. Понятно ведь, что большое поэтическое дарование, достойное народного гения, стоит огромных денег, никаких гастрономических возможностей для его приобретения не хватит.

Было самое начало девяностых годов, и дефицит постепенно выходил на свои лидирующие позиции в обществе. Спор физиков и лириков уже давно уступил место спорам продавцов и покупателей; водка — это универсальное мерило общественно полезного труда — пока еще продавалась по талонам; профессии заведующего складом и товароведа постепенно становились все более уважаемыми, а на «барахолке» У спекулянтов, плодящихся, как моль в набитом добром сундуке, можно было при определенном достатке и усердии купить все — от штатовских джинсов до черной браконьерской икры в трехлитровых стеклянных банках. Материальных возможностей уже не каждому хватало, и, восполняя потребности общества, появились всякого рода экстрасенсы, колдуны и маги, которые, впрочем, возможности свои пока еще всячески скрывали, потому что возможности эти законом в то время квалифицировались как мошенничество, а проще говоря — злоупотребление доверием. Однако деньги на этом все-таки зарабатывали, а как говорят искушенные американцы — без паблисити нет просперити. Правда, рекламных газеток в то время еще не было, но слухи расползались по городу с невероятной быстротой. Мода на колдунов и экстрасенсов пришла вместе с появлением на телевизионных экранах Кашпировского и Чумака.

Услышав от знакомых, что в Сарепте живет экстрасенс и народный целитель Иван Неплавный, супруги Брюсовы сразу же к нему отправились в надежде похлопотать за будущее своего сына, который в то время уже активно стучал ножками в живот Анны Леонидовны. Иван Неплавный к тому времени в Царицыне пользовался большим авторитетом. Во-первых, он одному армейскому прапорщику грыжу без операции вправил. Во-вторых, парализованных калек, просивших милостыню у местной церкви, заставил бежать с паперти. Но самое главное — он начальнику Красноармейского райотдела милиции ход очередной коллегии предсказал и что совсем уж было невероятно, научил, как выпутаться из неприятностей. Правда, находились недоверчивые атеисты, которые в эти чудеса не особо верили: мол, армейскому тому прапорщику достаточно было трибуналом пригрозить, у него не только бы грыжа рассосалась, хватательно-носительные рефлексы тотчас бы исчезли. А якобы парализованные калеки и вовсе абсолютно здоровыми жуликами были, паразитировавшими на вечной жалости доверчивой массы простых верующих, И заставить их бежать с паперти особого труда даже ментам не составило бы, не делись с ними эти самые калеки своими нетрудовыми доходами. А что касаемо начальника милиции, то его от неприятностей спас не Иван Неплавный, а взятка, врученная перед началом коллегии начальнику штаба местного управления товарищу Макищенко, уж об этом-то Валерий Яковлевич как мэр города знал лучше других, но старался в это не верить и частенько говаривал, что злые языки страшнее пистолетов! И неудивительно, ведь Николай Иванович Макищенко был его лучшим другом. Но, как говорится на мудром Востоке, собака лает — караван идет. В городе Царицыне об экстрасенсе Неплавном заговорили шепотом и с боязливым уважением. Иван Неплавный приближался к юбилейному шестидесятилетию, но был еще дороден и крепок. Внешне он походил на хитрого бая из узбекских народных сказок. Выслушав просьбу супругов, почесал густую нечистую бороду, согласно кивнул кудлатой с намечающейся на темени лысиной головой и объяснил, что наделить ребенка поэтическим талантом особой трудности для него не составляет, реинкарнатора сейчас у города нет, и, наоборот, у него. Неплавного, есть на примете ряд свободных поэтических душ, тот же, скажем, Михаил Светлов или Иосиф Уткин, но стоить такая работа будет более чем прилично: поэтические души всегда в цене, а уж истинные таланты…

Услышав про Светлова, Валерий Яковлевич поморщился, но, посмотрев на супругу, сразу же сказал, что благодарность его будет безмерной. В разумных, разумеется, пределах. А «Гренаду» и «Каховку» он в детстве распевал у пионерского костра, и поэтический дар Михаила Аркадьевича Светлова его совершенно устраивает. Анна Леонидовна проформы ради поинтересовалась и Иосифом Уткиным, она даже приобрела в букинистическом магазине сборники стихов сразу обоих поэтов и несколько вечеров придирчиво сравнивала их поэтические дарования. Наконец она захлопнула оба томика, подняла на супруга задумчивые влажные глаза и певуче сказала:

— А Мишенька позвончее, поярче будет! Да и не в наше время сына Иосифом называть, люди неизвестно чего подумать могут! Доказывай потом, что ты не из жидков происходишь!

Через четыре месяца в семье Брюсовых появилось долгожданное пополнение. К тому времени экстрасенс и народный целитель Иван Неплавный обзавелся в Сарепте небольшим уютным особнячком, а родившийся у супругов Брюсовых сын Мишенька с самого рождения был наделен большим поэтическим даром, о котором и сам еще не подозревал.

В год и два месяца Мишенька пошел, в два годика украл из папиного кармана десятку, а в три, прервав долгое и томительное молчание, обругал домработницу Клавдию, использовав для этого такие обороты ненорматйвной лексики, что сразу стало ясно: в семье растет крупный филолог и не менее крупный лингвист. В четыре года Миша овладел алфавитом и в пять уже мог прочитать свои стихи, написанные до рождения. При этом он мило картавил и упрямо вздергивал подбородок. Примерно в то же самое время в тетрадках, заботливо купленных Анной Леонидовной, появились первые, еще неуверенные строки будущего поэта. «Мама мыла раму, — высунув от усердия розовый язычок, старательно выводил малыш. — Миша кушал кашу». И даже в такой мелочи Мишенька врал. Кашу он не любил, а раму мыла не мама, а домработница Клавдия. Вообще Мишенька рос живым и любознательным ребенком, однако новые стихи будущий гений, как ни добивались от него родители, писать не хотел. Более того, подсовываемые ему листы писчей бумаги Мишенька предпочитал заполнять не поэтическими строчками, а примитивными рисунками, доступными любому ребенку. Достаточно было на эти рисунки взглянуть, чтобы сделать единственно верный вывод: не Пикассо над ними трудился и даже не известный в Царицыне Кугель-Заплав-ский. Несколько разочарованный Валерий Яковлевич попытался тайком от жены выбить из сына художественные устремления, и в какой-то мере ему это удалось. В один из счастливых дней Валерий Яковлевич обнаружил в спальне домашнего гения листок бумаги с коряво выведенным двустишием: