— Проверить надо на содержание алкоголя или наркоты, — буркнул Костов и встретил уничтожающий взгляд эскулапа: яйца курицу учат! — Очень уж похоже на полет наркомана над городом… — оправдываясь, пояснил Костов.

Врач промолчал. Надежда стояла за плечом Костова и пока не проронила ни слова. Он покосился на нее. Ее недавно прислали ему в подмогу. Надежда, слава богу, оказалась молчаливой, терпеливой, никуда не лезла и пока ничем Костова не раздражала.

Ему рассказали, что в школу милиции Надежду по блату пристроил муж. Впрочем, тот еще «блат», полагал Костов. Лично он Надеждиного мужа не знал, но вообще в УВД капитан Андантинов был личностью легендарной. Он несколько лет возглавлял один из окружных убойных отделов, а около года назад в перестрелке получил пулю в позвоночник. С тех пор капитан числился в отставке, передвигался на инвалидной коляске, переключился на литературно-преподавательскую деятельность — читал лекции в колледже, вел семинары и писал дипломы по уголовному праву для оболтусов из юридического института.

Надежда вышла за него замуж совсем недавно, уже когда он был инвалидом. Была она на двадцать пять лет моложе его, родом из провинции. Внешность ее составляла забавный контраст с ее манерами. Красивая, благородных очертаний голова с прямым безупречным носом, короткие темные волосы с завитками заставляли вспомнить древнегреческие статуи. При этом Надежда говорила хриплым, грубоватым голосом с южным акцентом, налегая на «гэ». Все эти «шо», немосковские мягкие «ть» и густое употребление молодежно-провинциального жаргона и нецензурной лексики поначалу шокировали, но, когда Костов ко всему этому попривык, Надежда его, в общем, устроила. Не понравилась — женщина с грубоватым лексиконом и хриплым голосом ему по определению понравиться не могла. Именно устроила как напарник — Надежда оказалась из тех женщин, кого называют «свой в доску парень». Надежда не умела жеманиться, все кругом воспринимала просто, по-хозяйски — помочь так помочь, сделать так сделать. Все поручения выполняла не слишком быстро, но, самое главное, правильно, толково, так что Костов в целом остался доволен новой сотрудницей. Удивительно, говорят, все экзамены в школе милиции за нее сдавали друзья и коллеги Андантинова — Надежда звезд с неба не хватала, мало что помнила и знала даже из школьного курса… И тем не менее работала неплохо.

Зайдя в ближайший подъезд, Костов с Надеждой заглянули в будочку вахтерши. Там сидели двое. Внимание оперов в первую очередь привлекла молодая девица разодранного вида — лохматая, без туфель (поджимает ступни, стараясь запихнуть ноги под топчан, на котором сидит), на выпачканных колготках — дыры на коленях, подол короткого платья измазан травой. Довершал живописную картину фингал под глазом. Девица жадно глотала чай, давясь бутербродом с сыром. Вторая — консьержка. Консьержка, как все московские консьержки, — бабуля-пенсионерка самого обычного облика, но с явными признаками синдрома «второго дня», смотрела тупо, постоянно сглатывала и хранила молчание. Видимо, догадывалась, что одно произнесенное слово выдаст ее с головой.

Несколько секунд Костов с Надеждой молчали, разглядывая девицу, — оба сразу сообразили, кто перед ними. И тем не менее, как им было известно, именно девица вызвала милицию.

— Ну, что у вас случилось? — обратился к девице Костов.

— Вы че, думаете, это я его убила? Ничего у нас с ним не случилось, — отозвалась девица с набитым ртом, тщась поскорее проглотить кусок. — Первый раз его вижу. Вышла я на улицу спозаранку — дай, думаю, на рынок пораньше успею, и споткнулась об этого… трупа.

Про рынок и насчет «спозаранку» девица говорила развязно и явно не всерьез — изображала фронду, дерзила.

— Расслабься, — посоветовал ей Костов. — Давай по порядку. В этом доме живешь?

Девица мотнула головой.

— В гостях была, у подруги заночевала. — Она теперь не только дерзила, а еще и нагло врала.

У проститутки все внутри дрожало от страха перед ментами, которых, она давно зарубила себе на носу, надо было избегать всеми способами — мало ли что им в голову сейчас взбредет! Начнут ее проверять по картотеке… А у нее пара приводов. Эти из убойного, но запросто могут ее слить коллегам из отдела нравов. Был и другой вязкий, нетерпеливый страх — а вдруг кто-нибудь из «абитуриентов» сейчас спустится и увидит ее, так она просто помрет от ужаса. И страх от увиденного на газоне мертвого мужика — каким-то образом у нее в голове совместились эти придурки, которые три дня ее держали в квартире, эти жуткие неверные сумерки и труп… «А могли ведь и меня! Могли ведь и меня!» — неотвязно думала она, как будто этого, с глазом, убили по случайности вместо нее. Ничего общего у нее с этим мертвяком, но страх плел в ее уме такие причудливые комбинации, что казалось: это она должна была там лежать. «Смываться надо было!» — ныла про себя девица. Надо-то надо, да не смогла — как увидела на столике у консьержки бутерброды, отойти от еды сил не было. «Если бы не такая голодная, фиг бы меня менты здесь застали!» — злорадно думала она, косясь на мужика и его подругу (так она обозначила про себя Костова с Надеждой).

Костов и Надежда, в свою очередь наблюдая девицу, лишь переглянулись и тяжело вздохнули.

— Слушай, несчастная, — начала Надежда своим низким хриплым голосом, который, как надеялся Костов, вызовет у испуганной девицы что-то вроде доверия, — ты уясни, мы к тебе претензий не имеем. Забирать тебя и привлекать за занятие проституцией мы не собираемся. Проституция не по нашей части, к тому же вещь в российской демократии ненаказуемая. Расскажи все толком — мы тебе, пожалуй, еще спасибо скажем. Для начала два слова о себе — как здесь оказалась?

— Ладно, менты, расскажу.

Как и предполагал Костов, решение уступить инициативу Надежде было правильным — девица сбавила тон.

— Эх, сдуру я вас вызвала — испугалась очень, — продолжила между тем та. — Линять надо было… А теперь-то чего ж? Кстати, паспорт у меня в порядке — не придеретесь, и гражданка я российская, не с Украины и не из Молдавии. В общем, влипла я позавчера на ровном месте… На шоссе подсела к парню в машину — интеллигентный такой. Говорит, у меня родители в отпуск уехали, мне так грустно одному — хухры-мухры. Выпускной у меня скоро, с детством прощаюсь — нет, ну понимаешь, «с детством», е-кэ-лэ-мэ-нэ! Деточка… Поехали, мол, ко мне домой, записи послушаем… Поехали. А там еще двое дожидаются — таких же абитуриентов гребаных. Вот они втроем меня три дня из квартиры и не выпускали, трахали что ни час, а чуть что — по морде! Не сбежишь… Хоть бы кормили сытно — так нет. Мама им, видно, на карманные расходы мало бабок оставила. А скорее — на дозу все бабки потратили. Этой ночью они перепились и все задрыхли мертвецки, я и сдернула. Босиком вот только. Выскочила из подъезда — уже перекрестилась, что все, позади эти козлы остались, и тут прямо в труп и въехала.

— Тело трогала, передвигала? — спросил Костов.

— Нет. Только когда споткнулась. Занесла было ногу, чтобы пнуть его с досады, да передумала. Как глаз увидела… — отозвалась девица.

— Может, в карманах шарила?

— Какие карманы? Я еле жива была от страха, — возмутилась честная проститутка.

— Ну, что, поднимемся к твоим абитуриентам? — предложил Костов.

— Ни за какие коврижки! — взвизгнула девица. — Ты что, свихнулся? Идите сами, если хотите. Мне бы сейчас ноги от них унести. И в жизни больше этих козлов не встретить…

— Слушай, — обратилась к ней Надежда. — Ты хоть заявление напиши за побои и незаконное лишение свободы. Не слабо они тебя обработали. Если таким сволочам все спускать…

— Ты что! Ты что! — замахала на нее руками девица. — Себе дороже! Мне-то что! Ерунда! Заживет как на собаке! Да и не впервой, если честно… А вы отпустите меня, Христа ради! Я все рассказала. Если нужна буду, найдете по прописке. — Девица совала Костову под нос свой паспорт, открытый на странице «Прописка». — Ну, правда, — продолжала она канючить. — Я вам помогла, так не подставляйте…