Девушка не отозвалась — ни слова, ни движения. Тихо, с тревожной нежностью, художник приблизился и опустился на колени перед ложем Тиллоттамы.

— Тамра… — голос девушки оборвался от безмерного удивления, ее руки обхватили голову художника.

Тамралипта в забвении любви, раскаяния и желания осыпал поцелуями ее ноги, бедра, живот. Ладони его скользнули по гладкому телу. Без тяжкого труда — воссоздания, передачи, уловления прекрасного — сама красота, живая и ласковая, стремилась в его руки, вливалась в душу через губы, через все нервы тела, наполняя художника несказанной радостью. Все, разделявшее их, улетело, сплавилось и сгорело в пламени страсти, в котором уцелели только два сердца, стремившиеся стать одним.

Тамралипта никогда не думал, что такой невыразимо чудесной будет эта близость, эта встреча с Несравненной Красотой всем телом, всеми чувствами и мыслями…

Тиллоттама, привыкшая к строгим, отчужденным, оценивающим взглядам художника во время его работы, к холодной замкнутости его души в те мгновения, когда она вся тянулась к нему, вдруг перенеслась в мир, где сбываются грезы.

Губы и руки Тамралипты звали, заставляли расцветать новой красотой, ощутимой и для самой девушки. Еще чище и чеканнее стали все линии ее тела, напряженного и захваченного небывалым порывом страсти. Никогда не думала Тиллоттама, что так хорошо может быть с любимым, что совсем по-другому зазвучат душа и тело в объятиях влюбленного в красоту художника, пламенея и возвышаясь от его поклонения. И Тиллоттама забылась, отдав всю себя радостной невольницей. Груди, затвердевшие под губами художника, приняли тяжесть его груди, ноги оплели его сильное тело, руки закинулись за голову, открывая любимому всю себя до конца…

После долгой безнадежности, ревности Тамралипты, страданий в неосуществленных стремлениях ее любви невыразимая радость желания потрясла Тиллоттаму до самых глубин души. И вместо вскриков страсти у нее вырвались сдавленные короткие рыдания.

Но Тамралипта понимал состояние Тиллоттамы Он продолжал целовать и ласкать девушку так долго, что рыдания ее стихли. Только иногда в танцах, в моменты наивысшего вдохновения, когда вся она летела навстречу мечтам и восхищение зрителей окрыляло ее еще сильнее, Тиллоттама чувствовала такую чистую радость тела и легкость души…

Сияющие глаза девушки раскрылись широко, вбирая в себя восхищенный взгляд Тамралипты, черные косы разметались в стороны, круглые щеки пылали, припухшие губы шептали невнятные слова любви и благодарности…

Преграда, так долго разделявшая их, казавшаяся крепче железной стены, развеялась пустым дымом, как только слились их тела и разгорелось неистовое пламя любви. «Вот наша Тантра», — думала Тиллоттама, снова и снова отдаваясь художнику, с каждым разом все радостнее и беззаветнее. «Неужели мы нарушили наш путь Тантры?» — спрашивал себя художник, любуясь счастливой и утомленной возлюбленной. В рассветной мгле ее тело казалось темным, как железо, огромные и глубокие глаза — сияющими звездами, полоска зубов приоткрытого рта — блестящей жемчужиной. Густые брови оттеняли синеву вокруг глаз, гибкие руки были скрещены под затылком, груди поднялись, а продольная впадинка вдоль тела сильно углубилась.

«Нарушили, и должна прийти расплата, — продолжал размышлять художник, — но отчего так радостно и так легко на душе? Почему хочется снова и снова целовать Тиллоттаму, нежно благодаря ее за счастье?.. Или гуру был неправ, когда предупреждал меня?.. Да нет же! — О, мудрый учитель!»

Тамралипта приподнялся и сел в большом волнении. Художник понял, что путь Тантры для него и Тиллоттамы был не только в обрядах Шораши-Пуджа. Тот обряд лишь открыл друг другу их тела, но не сблизил души, которые сроднились на пути совместного творчества в жизни, в творчестве самой жизни, пронизанной любовью и сдерживаемой страстью, — так цветок ждет своей зари во тьме и молчании ночи.

И теперь им обоим, узнавшим друг друга во всех помыслах, не были страшны терзания демонов нижней души — их близость шла не только через тьму, но и светлому мосту выше всех мрачных пропастей сердца, поднимаясь дивным цветком страсти из мрака сильного естества Земли. Первобытная тьма уже не скрывала опасных чудовищ — побежденная, она отдавала свои жаркие силы для высшего торжества любви. Путь Тантры для Тамралипты оказался точным подобием его творческого пути в создании Парамрати. Так и должно было быть! Создать образ, полный высоких стремлений человека, не утеряв ничего из прекрасных и могучих источников Природы…

Творить любовь, полную близости и понимания во всех помыслах и порывах души вверх, в небо… Пить совместно жадными губами из чаши древних сил Камы… Да, это так у него, а у Тиллоттамы? Ведь она такая же!.. Что знает он, то как-то сразу понимает, чувствует и она, даже опережая его во многом своим близким к матери-Природе и более чувствительным сознанием, чаще подсознанием древней лемурийки, мудрой, проницательной, полной темного огня первозданных сил… Боги, как я люблю ее!

Тамралипта склонился над Тиллоттамой и встретил ее сосредоточенный взгляд — вся душа девушки стремилась вырваться из тела через сияющие глаза навстречу любимому. У художника перехватило дыхание, он протянул руки, губы, опять испытал бесконечную радость соприкосновения их туго натянутых, как высоко звучащие струны, тел, необыкновенную силу желания. И это было как огонь, очищающий душу для дальнейшего пути к звездам, наполняющий тело энергией древних героев, сказка о любви апсары и смертного, или древнего бога и девушки, простой дочери индийской земли, стала жизнью в начале зловещего века Агни, в мрачную эпоху Кали-Юга.