Я не особенно доволен, когда меня назначают вторым номером к обер-ефрейтору Петчу, тому самому, у которого сдали нервы. Кюппера назначают вторым номером к Майнхарду, который получает второй в нашем отделении ручной пулемет MG-34. Наш моральный дух несколько укрепляется благодаря тому, что большинство солдат нашего эскадрона и батальона в бою будут находиться близко друг к другу.
Между делом из слухов мы узнали наше нынешнее местонахождение. Наши позиции возле так называемой дороги у высот на Дону. За нами находится деревня под названием Рычов. Она лежит прямо на берегу Дона, рядом с железнодорожной веткой из Чира в Сталинград. В нескольких километрах к юго-востоку расположен важный железнодорожный мост, который можно увидеть только в бинокль. На другом берегу реки должна располагаться другая боевая группа. Всего в паре километров к западу от нас находится железнодорожная станция Чир с бензохранилищем и складами. Два водителя, прибывшие к нам оттуда, утверждают, что туда тоже уже прорвались русские. Чтобы узнать это, саперный капитан отправляет туда разведгруппу. Она возвращается и сообщает, что войска русских там очень немногочисленны. После этого он во второй половине дня приказывает сесть в машины и атаковать вдоль железнодорожной линии. В бинокль мы видим, как он сталкивается с сильным сопротивлением и вскоре вынужден снова вернуться. Эта атака стоила нам одного погибшего и нескольких раненых.
Они сообщают, что большая часть русских были пьяными, орали и палили как черти. Они смогли там перебить много врагов, но из-за большого численного перевеса противника вынуждены были отступить. Во время перестрелки они видели, что группа русских женщин-военных загружала машины немецким продовольствием и мешками с полевой почтой. Боевой группе удалось спасти только часть мешков с письмами из отдельно стоящего вагона.
Мы также узнаем от Майнхарда, что наша боевая группа образовала здесь плацдарм и должна помешать русским захватить станцию, через которую проходит железнодорожный путь в Сталинград, а также два моста через Дон. Для обороны у нас есть: одна 88-мм зенитная пушка, два 75-мм противотанковых орудия на лафетах и одна счетверенная зенитка для стрельбы по наземным целям. У саперов есть еще несколько минометов и несколько ручных магнитных противотанковых кумулятивных мин. Но к нам должны подойти еще три танка и еще одно 88-мм зенитное орудие.
У нас нет опыта, и мы не можем оценить, достаточно ли столь малого количества тяжелого оружия для обороны. Майнхард и другие опытные солдаты считают, что если русские начнут массированную танковую атаку, то нас с нашими малочисленными оборонительными средствами они просто раздавят. Тем не менее, мы надеемся на то, что оправдается слух, что части 4-й танковой армии генерал-полковника Германа Гота, идущей к Сталинграду, чтобы прорвать окружение на юге, поможет нам. Говорят, что после этого наше положение значительно улучшится.
Это известие, а также дальнейшие лозунги под общим девизом «Солдаты, держитесь! Фюрер вас вытащит отсюда!» укрепляют наш боевой дух, но лишь на короткое время. Мы быстро понимаем, что здесь мы можем надеяться лишь на самих себя. Почти ежедневные атаки советских войск и постоянная борьба за выживание заметно вымотали нас. К этому нужно добавить еще и голод, возникающий из-за перерывов в снабжении на несколько дней, который заставляет нас даже обшаривать покрытые грязью вещмешки убитых врагов на позициях в поисках хлеба и другой пищи. Иногда у мертвых русских оказывается больше немецкого продовольствия, чем когда-либо доставалось нам. Трудное время, которое я и немногочисленные выжившие солдаты из нашей боевой группы, не забудем никогда.
Особо деморализующее воздействие на нас оказывает то, что после уничтожения наших немногочисленных противотанковых средств мы не получили их замены. Кроме того, никакой связи с другими нашими боевыми группами, которые находятся к югу от Дона. В это время у меня, как у всё еще, в общем, доверчивого солдата, возникли первые сомнения в нашем столь прославленном ведении войны и в компетентности ответственного командования. Я и все остальные в нашей группе рассматривали себя как полностью брошенных на произвол судьбы и чувствовали себя униженными до уровня пушечного мяса. Это чувство еще больше усилилось тем, что с начала обороны до нашего рокового 13 декабря 1942 года никто из высокого начальства не показывался у нас, чтобы лично убедиться в том, что нашего вооружения совершенно недостаточно для обороны такого важного плацдарма. Несомненно, одно только появление кого-либо из высокопоставленных офицеров укрепило бы наш боевой дух и дало бы нам понять, что нас здесь не забыли.
Только намного позже я узнал, что к этому времени ответственные начальники со своими штабами давно отступили далеко назад к Морозовской за Чиром, чтобы оттуда наблюдать за изменением обстановки.
Но я не буду забегать вперед, а расскажу по порядку о роковом развитии событий на плацдарме под Рычовом.
24 ноября. Уже с утра мы слышим громкий шум боя слева сзади от нас, на другом берегу Дона. Там должна находиться другая боевая группа, прикрывающая мост через Дон у Верхне-Чирской. Воздух довольно туманный, и мы почти ничего не можем видеть. Атака, похоже, исходит из района станции Чир, потому что мы слышим, как оттуда стреляют несколько танков. Перед нами на севере пока все тихо. Насколько хватает взгляда, вся степь покрыта девственно белым снегом. Но видеть мы можем только на пару сотен метров. Что находится дальше, скрыто от наших глаз. Я замечаю, что унтер-офицер Дёринг, который занял позицию через несколько стрелковых ячеек слева от нас, постоянно смотрит в бинокль. Увидел ли он что-то необычное, или это просто рутинное наблюдение? На севере ничего особенного незаметно. Даже шум боя сбоку сзади от нас постепенно уменьшается.
Ближе к полудню на нашем правом фланге вдруг раздается треск пулеметных очередей. Затем мы слышим винтовочную стрельбу. Перестрелка усиливается, и вскоре мы замечаем появившуюся из тумана русскую пехоту. Я впервые вижу атакующего противника так близко и помимо несомненного любопытства испытываю огромную нервозность и возбуждение. Согнувшиеся фигурки землисто-коричневого цвета чем-то напоминают мне огромное стадо овец, бегущее по заснеженному полю. Как только это стадо попадает под обстрел, оно на мгновение застывает на месте, слегка разбегается по сторонам, после чего снова бросается вперед.
Мы стреляем из всех стрелковых ячеек, однако наш пулемет почему-то все еще молчит. В чем дело? Я настолько сосредоточил свое внимание на наступающих русских, что упустил из внимания Петча. Почему он не стреляет? Лента с патронами на месте, и сам пулемет тоже в порядке. Тут уже кричит и Дёринг: – Что случилось, Петч, почему не стреляешь?
Да, почему он не стреляет, черт побери? Правда, несколько нападавших упали в снег после винтовочных выстрелов и пулеметной очереди Майнхарда, но основная масса русских все так же неумолимо надвигается на нас. Я пребываю в полном смятении и чувствую страх в каждой жилке моего тела. Почему Петч двумя дрожащими руками все еще копается с пулеметом, вместо того, чтобы нажимать на спуск? Я вижу, что все его тело трясется, как при лихорадке, а ствол пулемета качается то туда, то сюда. Он сломался! У него сдали нервы, и он больше не может управляться с пулеметом. Что же мне делать? Я не могу просто так взять и оттолкнуть его от пулемета и самому занять его место. Я по-прежнему с большим уважением отношусь к когда-то столь заслуженному обер-ефрейтору. Но ведь теперь дорога каждая секунда! Наконец, что-то происходит. Из ствола вырывается очередь. Каждая третья пуля в ленте – трассирующая. Я вижу, как световой след очереди пролетает высоко над головами атакующих и исчезает в тумане. Вторая очередь также прицелена плохо, и пули летят куда-то высоко в облака. Теперь русские еще и заметили наш пулемет. Пули как рои пчел свистят над нашими головами и падают где-то сзади, в землю возле наших укрытий. Петч неожиданно вскрикивает. Он придерживает рукой окровавленное ухо и падает на дно траншеи. Зайдель, который увидел это, сразу же спешит к нему на помощь.
