Воздух словно разорвало и заполоскало в оглушительном треске — стреляли окружавшие их солдаты. Стреляли и падали.

Жнец с криком:

— Ложись!!! — упал с разворотом назад, отбросив с собой Мэри, другой рукой успев толкнуть наземь Михалыча. Мэри оглянулась в отчаянии на Фила, лишь в этот миг ясно осознав, что стреляют не солдаты.

Стреляло их оружие.

Кого-то ранило сразу, кто-то в панике отбрасывал бьющийся, словно в припадке, плюющий огнем автомат. Только один боец сообразил направить ствол в землю. Краем глаза Мэри успела заметить, как метнулся за свою машину Фил.

Все стихло так же внезапно, как началось. Впрочем, нет, не все — с обрывом автоматных очередей стали слышны стоны и проклятия.

Мэри, лежавшая ничком, приподнялась: Жнец рядом был определенно невредим. Он первым делом схватился за нее, охлопал:

— Цела?

За Жнецом чертыхался Михалыч, держась за окровавленную ляжку. Не приходилось сомневаться, что он-то не вполне цел, но жить почти наверняка будет, поэтому Мэри, вскочив, первым делом обежала машину и облегченно перевела дух: Фил, живой и невредимый, сидел на асфальте, озабоченно глядя прямо перед собой — туда, где на дороге поднимались солдаты. А кое-кто уже не поднимался.

— Наши все целы? — спросил он.

— Михалыч ранен. В ногу.

— Рвать надо отсюда, пока они не очухались, — задумчиво произнес Фил, не двигаясь с места.

Мэри вздохнула:

— На нашем-то рыдване?

— Догонят, — согласился Фил.

От грузовиков уже бежали люди.

— Еще решат, что это мы виноваты, — размышляла Мэри. На самом деле она ни секунды не сомневаясь в том, что именно они и виноваты, вернее — кто-то из них, в раздражении пожелавший этому блокпосту чего — неизвестно, но уж точно не «всех благ».

— Остаемся, — подытожил Фил. Без эмоций, но Мэри все же решила, что его необходимо ободрить:

— За нами ничего нет, в конце концов нас либо пропустят, либо завернут обратно, — сказала она, думая о том, что независимо от того, задержат ли их на этом посту, ей придется провести со своей командой просветительную беседу, во избежание нанесения самых неожиданных увечий — не только врагам, но в первую очередь ближайшему, вполне дружественному окружению.

«Кстати, об увечьях…»

Она вернулась к Смеляковым и застала их в буквальном смысле за самолечением: Жнец накладывал продюсеру жгут, то есть ремень, затягивая его на ноге выше раны. Михалыч морщился. При виде Мэри взгляд его стал жалобным. «Ну вылитый Ген, подсадивший занозу! Смеляковы мои, ну что мне с вами делать?..» — вздохнула она мысленно, присаживаясь рядом.

— Ну-ка, что тут у нас? Дай-ка я посмотрю, — не так легко дался ей этот деловой тон при виде белых штанов, наполовину залитых кровью. Но врачевание не допускает сюсюканий и охов — от них даже уколовшийся булавкой превращается в умирающего.

— В мякоть, навылет, — сообщил Жнец, весьма озабоченный повреждением, нанесенным «емуиному». А Мэри подумала, что не без опаски он, наверное, прикоснулся к своему полному тезке — все-таки тактильный контакт, риск аннигиляции, или мало ли там чего еще. Вот и проверили — рукопожатие не смертельно!

— Ничего, сейчас перебинтуем, и будешь жить! — обнадежила она раненого Смелякова и подняла голову, интересуясь — ну как там на блок-посту, не передумали еще их арестовывать? Оказалось, нет — давешний белобрысый командир, оставшийся невредимым в «перестрелке», был уже на подходе с новой группой бойцов, не лишенных оружия, но предусмотрительно державших его стволами вниз. Большинство прежних сопровождающих в данный момент уносили на носилках к машинам, их автоматы лежали кучей у гусениц левого БТРа. Подходила группа настороженно, явно не исключая, что виной «оружейному бешенству» могло быть некое секретное устройство, активированное гостями. Однако то, что они после происшествия не дали деру, и один из них в результате него оказался ранен, говорило в их пользу.

Приказав приезжим подняться — Жнец и Мэри совместно поддержали Михалыча, — начальник заново их арестовал, на сей раз не обойдясь без обыска. Лицо его было хмуро и подозрительно, однако не вызывало сомнений, что под суровой маской скрывается растерянность. С задержанными он об инциденте не заговаривал. Помалкивали и они, предпочитая оставить событие без комментариев.

Их препроводили за грузовики и усадили наземь у колеса. Мэри попросила бинт — ей его дали. В то время как командир скрылся в постовом домике, приставленные им охранники принялись горячо обсуждать случившееся, тем же занимались и прочие бойцы, располагавшиеся кто где — возле машин и у палаток, разбитых на обочине. Одновременно они производили проверку личного оружия — разбирали и собирали его обратно, так что в основном споры велись о поведении автоматов, но из долетавших разговоров стало ясно, что один из постовой группы был убит взбесившимся оружием, трое ранены, и шальной пулей ранен один шофер.

Михалыч издал сдавленный стон.

— Больно? — участливо спросила Мэри, бинтовавшая в это время его ногу; мешавшую штанину они оторвали. Мэри подумывала о том, что надо бы оторвать и вторую, тогда получатся шорты, но пока было недосуг.

— Да нет, нормально… — пробурчал Михалыч, взглядывая на нее исподлобья, как настоящий стоик.

— Знаю, что больно, и неприятно, — сказала Мэри, — но все-таки попытайся отвлечься и послушай меня внимательно. И вы тоже послушайте, это важно. — Она со значением взглянула на Жнеца и повторила: — Очень важно. Вам знакомо такое понятие — Хаос?..

Мэри продолжала говорить — негромко, четко и уверенно. Она не рассказывала о себе, просто объясняла, кем они стали, выйдя за границы своих миров, как понимала это сама: в чем кроется опасность и в чем, как это ни странно, состоит теперь их сила. Ее слушали молча, не перебивая, только Михалыч время от времени досадливо морщился. Мэри поглядывала на него с понимающим сочувствием. Она напомнила Жнецу о закольцованном им на съемках времени, потом, понизив голос, сказала, что она думает о причинах «оружейного бунта». Она не собиралась выяснять, кто виноват — тем паче что вина была непреднамеренной. Фил хмыкнул:

— Признаюсь, что был здорово раздосадован, но как-то не верится, что своим раздражением — всего-то навсего! — мог такое учинить.

Мэри сузила глаза.

— Не верится? — она перевела взгляд на Михалыча, слушавшего с выражением задумчивого недоверия. — А тебе, Михалыч?

Он чуть заметно улыбнулся, сказал:

— Вы, Мэри, можете звать меня Женей.

— Ага, — кивнула Мэри. — Женей. Учту. А теперь прошу вас вот так — да, спасибо — подвинуть ногу. Не больно? Нет? Отлично. — С этими словами она отстегнула «жгут» на его бедре и стала снимать только что наложенный бинт, успевший пропитаться кровью.

— Сейчас я вам докажу!

— Мэри, все в порядке, не надо, вы хорошо забинтовали! — пробовал протестовать он, но безуспешно. Остальные насмешливо глядели на ее действия — до тех пор, пока их не отвлекло тарахтение в небе.

Со стороны города летел вертолет — с виду, может быть, не совсем привычной конструкции, но с винтом сверху, где и полагается, зеленый, явно военный, о чем свидетельствовала пара веерных пулеметов, закрепленных на его бортах. Он приземлился невдалеке, прямо на дороге, дверца на боку открылась. В то же время из домика показался командир и устремился встречать, к нему присоединились еще каких-то два офицера, выскочившие из палаток.

Мэри со вздохом вернулась к своему занятию — стала доразбинтовывать смеляковскую ногу, думая о том, что вряд ли этот визит имеет отношение к ней и к ее компании, а если и так, то гости никуда не денутся, а закончить ей все равно придется. К тому же в последнее время она питала стойкую нелюбовь к вертолетам.

— Ну вот, — сказала она, снимая последний виток, и, склонившись, осмотрела место ранения. — Вот.

Она и не заметила, что Жнец уже поднялся навстречу человеку, шедшему от вертолета прямиком к группе арестованных. Офицеры поспевали за ним с видом людей, преследующих по пятам собственную участь.