Горы Караза громоздились на западном горизонте. Ифнесс повернул на два-три румба к северу, чтобы лодка приближалась к береговой линии по диагонали. Вечером они уже летели над белеющим барашками прибоем. Ифнесс откорректировал курс и сбавил скорость. Всю ночь лодка дрейфовала вдоль берега, следуя над полосой бледно фосфоресцирующей морской пены. В предрассветной мгле прямо по курсу выросла горбатая тень мыса Комранус, в связи с чем Ифнесс объявил карты Крепоскина практически бесполезными: «По существу он сообщает только, что Комранус существует и находится где-то на побережье Караза. Пользоваться его картами следует с изрядной долей скептицизма».

Утром лодка летела параллельно линии берега, за мысом Комранус все круче отклонявшейся на восток, мимо вереницы выступающих в море приземистых скал, перемежавшихся глинистыми пляжами. В полдень они оказались над безжизненным каменистым полуостровом, вытянувшимся на север километров на восемьдесят и на картах Крепоскина не обозначенным. За полуостровом снова блестел океан. Ифнесс решил спуститься ниже – теперь лодка парила в трехстах метрах над берегом.

Через пару часов они пересекли широкое, как море, устье Джевера – реки, опутавшей паутиной притоков бассейн Джеверман, по площади не уступавший всему Шанту вместе взятому. С подветренной стороны крутого холма прятался целый городок – сотня каменных хижин. На якоре качалась дюжина рыбацких посудин. Ифнесс и Этцвейн впервые увидели человеческое поселение в Каразе.

Руководствуясь картой Крепоскина, Ифнесс повернул на запад, вглубь материка, чтобы миновать дремучие леса, простиравшиеся на север, насколько видел глаз – полуостров Мирв. Когда за кормой остались километров сто пятьдесят непроходимой тайги, Этцвейн увидел поднимавшийся с почти незаметной опушки сизый дымок – он успел заметить три бревенчатых хижины и еще минут десять смотрел назад остановившимся взглядом, пытаясь представить себе, какие люди решились затеряться в глуши северных лесов Караза…

Пролетев еще сто пятьдесят километров, они достигли дальнего берега полуострова Мирв – в этом случае карта Крепоскина себя оправдала. Теперь они снова парили над водой. Впереди берег расступался километров на пятнадцать: здесь сливалась с океаном дельта реки Хитце, усыпанная островками с высокими отвесными берегами. Каждый островок казался миниатюрной волшебной страной изящных деревьев и мшисто-зеленых лугов. На одном красовался темно-серый каменный замок, у другого стояло на причале большое торговое судно.

Вечером небо затянулось наползавшими с севера тучами, пейзаж обволокло сливовыми сумерками. Лодка замедлилась. Поразмыслив, Ифнесс решил спуститься на защищенный от ветра песчаный пляж небольшой бухты. Тучи озарялись молниями – Ифнесс и Этцвейн натянули над палубой брезентовый навес. Скоро капли дождя уже молотили по прорезиненной ткани. Путешественники подкрепились бутербродами с мясом, запивая крепким чаем. Этцвейн спросил: «Если бы асутры напали на Дердейн, испепеляя города лучевым оружием с космических кораблей, прислали бы земляне и люди Ойкумены свои звездолеты, чтобы нас защитить?»

Ифнесс откинулся на скамье, прислонившись спиной к борту: «Трудно сказать. Координационный совет – консервативная группа. Земные планеты поглощены своими заботами. Организация объединенных миров потеряла всякое влияние – если оно у нее когда-нибудь было. Дердейн – далеко за Скиафарильей, Дердейн забыт. Если такое престижное учреждение, как Исторический институт, представит отчет, рекомендующий противодействие асутрам, Координационный совет может рассмотреть соответствующее предложение. Дасконетта, как я уже говорил, стремится преуменьшать значение событий. Он отказывается признать, что асутры – первая технологически компетентная нечеловеческая раса, столкнувшаяся с людьми, отказывается признать эпохальный масштаб происходящего».

«Любопытно! Факты достаточно красноречивы».

«Верно. Но, как вы догадываетесь, за близорукостью Дасконетты скрывается интрига. Он и его клика призывают к осторожности и советуют продолжать исследования. В свое время они собираются объявить об опасности под эгидой Института – но так, чтобы мое имя вообще не упоминалось. Я намерен сорвать их планы».

Помрачневший Этцвейн, оскорбленный несоразмерностью угрожающей его планете катастрофы и мелочно-карьеристских упований историка, решил выйти из-под навеса и подышать ночным воздухом. Гроза стихла, напоминая о себе только редкими тяжелыми каплями. Молнии бешено сверкали далеко на востоке, над Мирвом. Напрягая слух, Этцвейн не мог различить никаких звуков, кроме размеренного шума прибоя. Ифнесс тоже вышел посмотреть, что делается вокруг.

«Мы могли бы продолжить путь, но я не уверен, что в темноте смогу отличить Кебу от других, почти параллельных рек. Крепоскин приводит в отчаяние – им невозможно пренебрегать, но и доверять ему тоже нельзя! Лучше подождать рассвета». Ифнесс вглядывался в темноту: «Где-то там, дальше по берегу, руины Сузерана – города, основанного шельм-файридами примерно шесть тысяч лет тому назад… Тогда, как и сейчас, Караз был дик и почти безлюден. Враги осаждали город и отступали с потерями, но всегда возвращались – старые враги, новые враги… В конце концов очередное полчище разбойников разграбило и разрушило Сузеран, не оставив камня на камне – как пишет Крепоскин, остались только „эсмерики“, впечатления жизни и смерти».

«Мне это слово незнакомо».

«Древнекаразский диалект: „эсмериками“ называли комплекс ассоциаций, общую атмосферу, присущую тому или иному месту – невидимые призраки былого, растворенные во времени звуки, всепроникающее ощущение славы, музыки, трагедии, ликования, скорби и ужаса, по словам Крепоскина, никогда не исчезающее».

Этцвейн смотрел в темноту – туда, где когда-то был древний город. Если «эсмерики» существовали, их присутствие во влажном мраке ночи почти не ощущалось. Этцвейн вернулся в лодку и попытался уснуть на узкой скамье у правого борта.

К утру небо прояснилось. Голубое солнце, Эзелетта (или Этта, как его называли в Каразе), всплыло над самым горизонтом, озарив океан на востоке ложным синеватым рассветом. Этта спряталась; за ней лениво, по наклонной дуге, выкатилась розовая Сасетта, сопровождаемая чуть запоздавшим ярко-белым Заэлем и, наконец, вернувшейся на круги своя голубой Эзелеттой. Позавтракав сушеными фруктами с чаем и бросив взгляд с ближайшего мыса на россыпи камней и заросли кустарника, оставшиеся от древнего Сузерана, Ифнесс и Этцвейн поднялись на лодке в воздух. Впереди, отливая свинцовым блеском в рассветных лучах, в континентальную массу вдавалось устье огромной реки. Ифнесс объявил, что это Юсак. К полудню они пролетели над Боболом и через три часа достигли устья Кебы – Ифнесс опознал ее по меловым утесам на западном берегу и по крышам Эрбола, фактории в восьми километрах выше по течению.

Над устьем Кебы, больше шестидесяти километров в ширину, Ифнесс повернул на юг. Слепящие дорожки отражений трех солнц золотили мелкую рябь спокойных вод. В низовьях Кеба текла с юго-запада, но у самого горизонта величественной дугой изгибалась налево, к юго-востоку. Поверхность реки рассекали клиньями следов три баржи, с такой высоты казавшиеся микроскопическими – две поднимались против течения под надувшимися северным ветром квадратными парусами, одна медленно дрейфовала вниз по реке.

«Здесь карты уже не помогут, – сказал Ифнесс. – Крепоскин не упоминает никаких селений выше по течению Кебы, но пишет, что прибрежные районы населяют сорухи, воинственное племя, никогда не отступающее в битвах».

Этцвейн рассматривал аляповатые наброски Крепоскина: «В трех тысячах километров на юг, если следовать вдоль реки, мы будем в районе Бурнун и окажемся где-то здесь, неподалеку от равнины Лазурных Цветов».

Ифнесс не интересовался мнениями Этцвейна. «Эти зарисовки не дают точного представления даже о взаимном расположении ориентиров, – сухо отозвался историк. – Пролетим требуемое расстояние, приземлимся, изучим ситуацию на месте». Он взял у Этцвейна книгу, закрыл ее и отвернулся, погрузившись в какие-то размышления.