– Ну, не желаешь курить – как знаешь, – ухмыльнулся Колбасов, щелкая зажигалкой. – А я подымлю… Копченое-то мясо, говорят, сохраняется дольше…

Опер глубоко, с наслаждением затянулся и красиво выпустил дым двумя струями через ноздри. Старик с еле заметной усмешкой посмотрел на него, потом перевел взгляд на пачку «Кэмела» на столе:

– Кучеряво живете, начальник…

Колбасов кивнул и погладил себя по животу, продолжая улыбаться:

– Честно говоря, грешен, люблю хороший табачок, вот и балую себя иногда… Тебе вот хотел приятное сделать заодно, а ты, оказывается, не куришь… Чего бросил-то, мотор забарахлил, что ли?

– Да нет, с мотором все в порядке, – отвел старик взгляд от лоснящейся хари опера. Барон вдруг почувствовал, как окатило его изнутри горячей волной ненависти, и прикрыл веки, чтобы не выдать своих чувств этому любителю хорошего табака…

Но Колбасов и так все прекрасно понимал, а потому цыкнул зубом и сказал добродушно:

– Ну ладно тебе, Михеев, кончай дуться… Смотришь на меня просто как Ленин на мировую буржуазию, вот-вот глазами сожгешь…

«Сожжешь, а не сожгешь», – мысленно поправил опера Барон и неожиданно для себя успокоился. Стоит ли, действительно, сердце себе рвать из-за таких вот, кто по-русски даже толком говорить-то не научился… Даром что дипломы о высшем образовании у каждого. (Надо сказать, что сам старик имел безукоризненный петербургский выговор – с детства, видно, въелась в него манера следить за своей речью, мать с отцом привили… С годами, правда, все чаще соскакивали у Юрия Александровича с языка блатные словечки и обороты – с кем поведешься, от тех и наберешься, – но, когда надо было, Барон мог изъясняться не хуже старого университетского преподавателя словесности.)

– Работа у меня такая, – продолжал между тем Колбасов. – Вы – воруете, мы – сажаем…

– Понимаю, – кивнул Юрий Александрович. – Насчет того, что сажаем, понимаю. Приятно встретить человека, работающего по призванию…

Колбасов издевку съел спокойно, глазом не моргнул, наоборот, даже рассмеялся, словно старик что-то очень веселое выдал:

– Слышь, Михеев, кончай… А то у нас прямо КВН какой-то получается… Давай-ка лучше по душам поговорим: ты ведь ученый уже, знаешь, что без нашей помощи отсюда тебе не выбраться… Так?

Барон упер в опера тяжелый взгляд:

– А я у вас помощи просить и не собираюсь… До своих лет дожил – ни разу ничего не попросил, а теперь и вовсе смешно было бы.

– Ну-у, Михеев… – с деланным огорчением протянул Колбасов. – Так мы с тобой не построим, понимаешь… Тебе что же – остаток дней во вшивятнике этом провести хочется? Ты же умный человек! Я тут о тебе кое-какие справочки навел – так тебя чуть ли не профессором считать можно… Уголовных дел профессором… Есть информация, что под тобой две бригады ходило, пока мы их не разбомбили, а ты все из себя какого-то святого Моисея строишь. Отвечать-то все равно придется…

– А что ж так мелко-то? – удивился Юрий Александрович. – Две бригады всего… Где две – там и все пять сыщутся, правда, начальник? Лишь бы знать, как искать, но я вижу – вас этому учить не надо. И так умеете. А насчет того, что отвечать придется, так я за себя всегда ответить смогу, никогда от этого не прятался…

Колбасов загасил окурок в банке из-под финского пива, служившей пепельницей, и сказал уже без улыбки:

– Ты бы замашки-то свои баронские попридержал бы, старый… Неразумно себя ведешь, Михеев… А меня интересует всего-навсего одна деталь. То, что хату на Каменноостровском поставил ты, это ни у кого сомнений не вызывает…

Старик ничем не выдал своего удивления – подсознательно он уже ждал чего-то подобного… Иначе зачем было бы ментам устраивать весь этот цирк с валютой и патронами? Тем не менее Барон ответил спокойно и равнодушно:

– Если сомнений не вызывает – предъявите обвинение.

– Не спеши, – дернул губой Колбасов. – Предъявим… Я о другом сейчас… У меня к тебе есть предложение… Ты подумай над ним, предложение стоящее… Так вот: сдай, что взял, – тебе оно все равно ни к чему, попользоваться не успеешь… А отдашь – через день дома будешь… Понял? Но не раньше, чем «Эгина» будет у меня.

– Какая еще «Эгина»? – чувствуя в груди холодную пустоту, выговорил непослушными губами Юрий Александрович. До того как опер произнес название картины, у старика еще оставались какие-то надежды и сомнения, но теперь…

– Не придуривайся! – пристукнул ладонью по столу Владимир Николаевич. – Знаешь, о чем говорю! «Эгина» – картина Рембрандта!

– Ах, эта… – понимающе закивал Барон. – Знаю, конечно… Только она ведь, если не ошибаюсь, в Эрмитаже висит… Как же я вам ее организую? Вы на что меня, начальник, подписываете, не пойму я что-то?

– Все ты прекрасно понимаешь! – возбужденно выскочил из-за стола Колбасов. – Та «Эгина», что в Эрмитаже, мне без надобности… А вот копию, которую ты на Каменноостровском взял, отдай! И пойдешь домой, слово тебе даю…

Старик помолчал, потом посмотрел на Владимира Николаевича внимательно, с прищуром и медленно, словно размышляя вслух, сказал:

– Копия, значит… Из-за нее, стало быть, весь сыр-бор и пошел?

Колбасов ничего не ответил, и Барон продолжил:

– Понятно… Интересно, зачем же вам, начальнику, копия эта понадобилась?

Владимир Николаевич закурил, снова сел за стол и помахал рукой, разгоняя табачный дым:

– Это уже другой вопрос…

– Ко мне? – быстро спросил Юрий Александрович, внимательно наблюдая за реакцией опера.

Колбасов ощерился:

– Да нет, здесь уж мы как-нибудь без тебя разберемся…

«Не знает!» – понял Барон и едва не вздохнул с облегчением. Выдержав короткую паузу, старик поднял взгляд к потолку:

– Предложение, конечно, интересное… Значит, я вам – картину, которую кто-то с чьей-то хаты увел, вы мне – свободу!.. Так? Ну а как же мне из «Крестов»-то найти того, кто вещь взял? Я ведь не экстрасенс, через стенки видеть не умею…

Лицо Колбасова начало понемногу наливаться краской.

– Слушай, Барон… Мы оба знаем, кто холст взял… Так что давай без спектаклей… У нас разговор по душам идет, без протокола. Ты старый битый вор, дураком не был никогда, так зачем же сам себе хочешь усложнить и без того непростую биографию?

Юрий Александрович улыбнулся одними губами:

– Сложностей мне не надо, только в данном конкретном случае все очень просто: нет у меня того, что вы ищете… Хотя предложение вы мне сделали занятное…

– Вот и подумай над ним на досуге – его у тебя сейчас много будет… – сказал Колбасов, вставая из-за стола и подходя к двери кабинета. – Пораскинь мозгами, Михеев, что тебе интереснее – нам помочь или здесь вшей откармливать… Я к тебе зайду денька через три… Может, принести тебе что? Чайку там, если уж ты не куришь?

– У меня все есть, – покачал головой Барон. – А заходить или нет – это дело ваше…

– Ну как знаешь…

Уже выходя из кабинета, Колбасов вдруг обернулся и с легкой угрозой в голосе бросил:

– Думай, Михеев, думай… А то ведь могут и за тебя все додумать… Здесь и не таких Мефистофелей раскручивали.

Старик улыбнулся. Мефистофель… М-да, неплохо этот Колбасов к разговору подготовился. Второе погоняло Юрия Александровича знали немногие… Так его называли в сложившейся в Ленинграде в начале семидесятых годов группе, получившей позже название «Хунта». Барон тогда изменил своим привычкам и начал работать в коллективе – уж больно идея хорошая была… «Хунта» занималась тем, что обносила квартиры богатых евреев, добившихся возможности выехать из СССР. Адреса клиентов добывались без особых проблем, потому что состояла «Хунта» тоже преимущественно из евреев, Юрий Александрович был в шайке чуть ли не единственным русским… Хорошая была идея… Кто из потерпевших пойдет заявлять в милицию накануне отъезда с билетом в один конец? Заявишь, а тебе выезд задержат, начнут выяснять, каким путем приобретались похищенные предметы… К тому же большинство обнесенных свято верили в то, что кражи – дело рук всесильного КГБ, заинтересованного в том, чтобы ценности и антиквариат не покидали пределов страны… Вот и не жаловались клиенты, считали, что лучше промолчать, дешевле, как говорится, обойдется… Долго и успешно работала группа, а сгорела неожиданно: не учли экспроприаторы одного обстоятельства – того, что среди отъезжающих могут и агенты комитетские оказаться… Вот и нарвались… В ноябре 1978 года поехал Юрий Александрович под Ухту, в Коми АССР. Не так, как раньше, шел он в лагерь – тяжело было на сердце. Раньше он был один, а за несколько лет до того, как «Хунта» запалилась, появилась в жизни Михеева Ирина…