– Она была несчастлива?

– Она страдала, но старалась не подавать виду. В общем, если он и нуждался в ней, в ее неназойливом присутствии, то бывали минуты, когда она его раздражала. Тогда он упрекал ее в том, что она для него обуза, мешает его карьере, говорил, что она глупа, как ослица.

– Это она вам сказала?

– Я об этом догадывался по некоторым репликам, которыми они обменивались.

– И вы стали ее доверенным лицом?

– Если хотите… Против воли, уверяю вас. Она чувствовала себя очень одиноко в чужой для себя среде, ей не на кого было опереться.

– Когда вы стали ее любовником?

– До чего не люблю это слово! Я к ней испытывал сострадание и нежность. Мне хотелось ей помочь.

– Сделать карьеру в кино?

– Да. Но она возражала. Она не обладала яркой красотой, на таких, как она, на улице не оглядываются, как на Нору.

– Итак, вы хотели «запустить» ее на орбиту?

– Да, я об этом подумывал.

– А с ней вы говорили?

– Очень осторожно.

– Где вы встречались?

– Я обязательно должен отвечать на этот вопрос?

– Иначе мне самому придется искать ответ.

– Я снимал меблированную квартирку, довольно изящную, комфортабельную, в новом доме на улице Франциска Первого. Чтобы быть совсем точным – на углу авеню Георга Пятого. В трехстах метрах отсюда.

– Минутку. Эта квартирка предназначалась только для ваших встреч с Софи? Или там происходили и другие свидания?

– Мы там встречались с Софи.

– Вы никогда не бывали у нее дома в отсутствие мужа?

– Был недавно – недели две назад. Она не позвонила мне как обычно. На улице Франциска Первого ее тоже не оказалось. Я позвонил, и она сказала, что плохо себя чувствует.

– Она была больна?

– Пала духом… Фрэнсис становился все более раздражителен. Иногда на него нападали приступы ярости. Потеряв терпение, она хотела уйти, все равно куда, устроиться продавщицей в первый попавшийся магазин.

– Вы ей посоветовали ничего не предпринимать?

– Я дал ей адрес одного из моих адвокатов, чтобы она проконсультировалась по поводу развода. Так было бы лучше для них обоих.

– Она согласилась?

– Колебалась. Она жалела Фрэнсиса. Считала своим долгом оставаться с ним, пока он не добьется успеха.

– Она говорила с ним об этом?

– Конечно, нет.

– Почему вы так уверены?

– Он бы отреагировал весьма бурно.

– Я хотел бы задать вам вопрос, мосье Карю. Подумайте, прежде чем отвечать. Не скрою, это весьма валено. Знали ли вы, что примерно год назад Софи была беременна?

Внезапно он стал пунцовым и нервно погасил сигару в хрустальной пепельнице.

– Да, я знал, – сказал он, усаживаясь в кресло. – Однако, клянусь вам всем святым, это не имело ко мне отношения. Тогда между нами ничего не было. Именно этот факт и послужил нашему сближению. Я видел, что она нервничает, что ее что-то мучает. Я поговорил с ней доверительно. Она призналась, что ждет ребенка и Фрэнсис придет в ярость, если узнает.

– Почему?

– Потому что это будет помехой для его карьеры. Они и так едва концы с концами сводили, а с ребенком… Короче говоря, она не сомневалась, что он ей этого не простит, и спрашивала, не знаю ли я адреса акушерки или врача, оказывающего услуги.

– Вы дали ей адрес?

– Я помог ей в этом.

– Фрэнсис ни о чем не узнал?

– Нет… Он слишком занят собой, его не волнует, что творится вокруг, даже если речь идет о его собственной ясене. Он поднялся и пошел к бару за новой бутылкой.

С уважительной фамильярностью его называли мосье Гастон. Это был человек серьезный и достойный, сознающий, какая ответственность лежит на плечах портье крупного отеля. Он заметил Мегрэ прежде, чем тот успел пройти через вращающуюся дверь, и, морща лоб, перебирал в памяти лица клиентов, из-за которых он мог удостоиться визита полиции.

– Минутку, Лапуэнт.

Мегрэ пришлось подождать, пока пожилая дама узнает час прибытия самолета из Буэнос-Айреса, чтобы пожать руку Гастону.

– Когда я вас вижу, я всегда начинаю думать…

– Не волнуйтесь. Ничего страшного. Если не ошибаюсь, мосье Карю снимает у вас апартаменты на четвертом этаже?

– Да… С мадам Карю.

– Она значится у вас под этим именем?

– Во всяком случае, мы так ее называем. Мосье Гастону даже не следовало бы улыбаться при этих словах: Мегрэ и так все было ясно.

– Она у себя?

Портье взглянул на доску с ключами, ключа не было.

– Не знаю, зачем я туда смотрю. Старая привычка… В это время она обычно завтракает.

– Мосье Карю отсутствовал на этой неделе, не правда ли?

– В среду и в четверг.

– Он уезжал один?

– Да. Шофер отвез его в Орли к пятичасовому рейсу. Кажется, он летал во Франкфурт.

– Когда он вернулся?

– Вчера днем – из Лондона.

– Вы ночью не дежурите, но, наверное, можете выяснить, уходила ли куда-нибудь в среду вечером мадам Карю и в котором часу вернулась.

– Это сделать нетрудно.

Он перелистал большую книгу в черном переплете.

– Возвращаясь вечером, клиенты обычно сообщают моему коллеге, который дежурит ночью, когда их следует разбудить утром и что подавать на завтрак. Мадам Карю обязательно это делает. Мы не отмечаем, в котором часу клиенты возвращаются, но по порядку, в котором записаны фамилии, можно приблизительно установить время. Например, в среду перед мадам Карю значится всего десяток имен. Могу побиться об заклад, что мадам Карю вернулась до двенадцати. Во всяком случае, до театрального разъезда. Вечером я точно выясню у своего коллеги.

– Спасибо. Доложите ей обо мне.

– Вы хотите ее видеть? Вы с ней знакомы?

– Вчера вечером мы пили кофе с ней и с ее мужем. Сейчас назовем это визитом вежливости.

– Соедините, пожалуйста, с четыреста третьим. Алло! Мадам Карю? Это портье. Комиссар Мегрэ просит разрешения подняться к вам в номер. Да. Хорошо. Я передам.

И обращаясь к Мегрэ:

– Она просит подождать минут десять.

Зачем ей понадобились десять минут? Чтобы закончить свой мудреный и жуткий грим? Или позвонить на улицу Бассано?

Комиссар вернулся к Лапуэнту, и они стали молча ходить от витрины к витрине, любуясь драгоценностями лучших ювелиров Парижа, меховыми манто, шикарным женским бельем.