Реакции не последовало. Шарлотта, вялая, рыхлая, испуганно смотрела на него, веки у нее опухли, набрякли от слез.

— Анонимное письмо?

Мегрэ протянул ей тетрадку с кухонными рецептами, которую захватил с собой.

— Это ваша тетрадка? Вы собственноручно в ней писали?

— Да… А что?

— Будьте любезны, возьмите перо… Лучше старое, такое, чтобы брызгало… Возьмите чернила… Бумагу…

На буфете нашлись и перо и пузырек с чернилами. Жижи, насторожившись, переводила взгляд с Мегрэ на свою приятельницу, очевидно, готовясь вмешаться, как только почувствует опасность.

— Садитесь поудобнее… Пишите…

— Что я должна написать?

— Не пиши, Шарлотта! С этими господами того и гляди влипнешь…

— Пишите… Никакая опасность вам не грозит, даю честное слово. Пишите: «Господин следователь, я взяла на себя смелость написать вам по поводу дела Проспера Донжа, о котором прочитала в газетах…» Почему вы пишете «прочетала» — через букву «е»?

— Не знаю… А как надо?

В анонимке, которую Мегрэ держал в руке, было написано «прачитала».

— Американка не настоящая американка, а француженка и была прежде танцовщицей Мими…» Мегрэ нетерпеливо передернул плечами.

— Достаточно, — сказал он. — А теперь взгляните на это послание.

Почерк был совершенно одинаковый. Только орфографические ошибки были другие.

— Кто это писал?

— Как раз это я и хотел бы узнать.

— Вы думаете, я написала?

От гнева у нее перехватило горло, и Мегрэ постарался ее успокоить.

— Вовсе я этого не думаю. Я пришел только спросить, кто, кроме вас и Жижи, был посвящен в сердечные дела Проспера и Мими, а главное, знал о ребенке…

— Как ты думаешь, Жижи, кто?

Они долго и лениво перебирали имена. Жизнь текла теперь вяло в этом доме, где вдруг воцарился беспорядок и все приняло какой-то подозрительный вид. У Жижи порой трепетали ноздри, и Мегрэ понял, что вскоре она начнет бегать по всяким притонам в поисках щепотки наркотика.

— Нет… кроме нас троих, никто не знал…

— Кто получил письмо от Мими?

— Я, — ответила Жижи. — Перед отъездом из Канн я нашла его в шкатулке, где храню сувениры… Я привезла его с собой…

— Дай сюда…

— Только поклянитесь мне…

— Ну, клянусь, глупая… Ты разве не видишь, что я хочу выручить Проспера из беды?

Мегрэ сразу стал строгим, угрюмым. Он смутно догадывался, что подоплекой преступления являются какие-то сложные обстоятельства, но пока не было ни малейшего намека на них, не за что было ухватиться.

— А вы отдадите мне письмо?

Мегрэ еще раз пожал плечами и стал читать:

«Старушенция Жижи!

Ух! Готово! Немало пришлось повозиться, но теперь дело в шляпе! Зря вы с Шарлоттой смеялись, когда я вам говорила, что мне удастся благополучно выбраться из передряги и. стать настоящей дамой.

Так вот, деточка, — готово!.. Вчера мы с Освальдом поженились. Свадьба была забавная — ведь он пожелал, чтобы мы обвенчались в Англии, а там все по-другому, совсем не так, как у нас. Минутами я даже думаю: уж и вправду ли я замужем?

Расскажи все Шарлотте. Через три-четыре дня мы уезжаем в Америку. Ввиду забастовок точно день отплытия парохода не известен.

Что касается Проспера, то, думается, ему, бедному, лучше ничего не говорить. Он славный малый, но глуповат немножко. Сама удивляюсь, как это я могла почти год прожить с ним. Верно, на меня такой уж добрый стих нашел… И все-таки, сам того не ведая, он оказал мне большую услугу. Только никому не рассказывай. Шарлотте можешь сказать. Она толстая чувствительная дуреха.

С некоторого времени я заметила, что забеременела. Можешь себе представить, как у меня вытянулась физиономия!.. Прежде чем признаться Освальду, я побежала к специалисту… Мы с ним подсчитали… Словом, ребенок не от Освальда, это несомненно. Отец — бедняга Проспер… Однако ж надо постараться, чтобы он как-нибудь не узнал. А то еще у него, чего доброго, заговорит струнка отцовской любви!

Все рассказывать очень долго… Доктор оказался милейшим человеком. Освальда удалось убедить, что скоро он будет папашей. Остается только еще немножко смахлевать — уверить Кларка, что роды преждевременные. Он очень хорошо принял преподнесенную ему новость. Вопреки первому впечатлению, он вовсе не ледышка. Наоборот, в тесной компании он способен веселиться как ребенок, и недавно в Париже мы с ним обегали все кабачки и вдобавок катались на карусели…

Словом, я теперь миссис Освальд Дж. Кларк, проживающая в Детройте (штат Мичиган), и говорю я отныне только по-английски, потому что Освальд, как тебе известно, не знает по-французски ни слова.

Иной раз я вспоминаю вас обеих, дорогие подружки. Что, Шарлотта по-прежнему боится растолстеть? И по-прежнему что-нибудь вяжет в свободную минутку? Вот увидишь, она в конце концов будет восседать за кассой в галантерейном магазинчике где-нибудь в провинции!

Зато уж ты, старушка Жижи, думаю, никогда не станешь степенной особой. Помнишь, как смешно говорил клиент в белых гетрах — ну, тот, который одним духом выпивал бутылку шампанского: «У тебя порок в крови!»

Передай от меня сердечный привет набережной Круазет и смотри не прыскай от смеха, когда взглянешь на Проспера и подумаешь, что он неведомо для себя скоро станет папочкой.

Пришлю тебе почтовые открытки с картинками.

Целую. Мими».

— Вы позволите мне взять с собой это письмо? Вмешалась Шарлотта:

— Пусть берет, Жижи… Теперь уж все равно… — Потом, провожая Мегрэ до дверей, спросила: — Скажите, а мне разрешат свидания с ним?.. И он ведь имеет право покупать себе съестное, верно?.. Так уж будьте добры…

И она, краснея, протянула Мегрэ тысячефранковую кредитку…

— И если б можно было передать ему несколько книг… Ведь он все свободное время проводил за книгами…

Дождь. Скорее в такси. На улицах уже зажигаются фонари. Вот и Булонский лес, через который Мегрэ недавно ехал вместе с Проспером Донжем на велосипеде.

— Подвезите меня, пожалуйста, к отелю «Мажестик».

Когда Мегрэ, ни на кого не глядя, проходил через холл, к нему бросился несколько встревоженный швейцар и, угодливо сняв с него пальто, повесил вместе с котелком в гардеробной. В щелку между занавесками заметил комиссара полиции и директор… Все хорошо знали Мегрэ. Все провожали его взглядом.

Зайти в бар? Почему бы и нет? Ему хотелось пить. Но его внимание привлекла приглушенная музыка. Где-то внизу раздавалась томная мелодия — оркестр играл танго. Мегрэ спустился по лестнице, устланной мягкой ковровой дорожкой, вошел в царство музыки и голубоватого света. Одни дамы лакомились за столиками пирожными. Другие танцевали. Официант подошел к Мегрэ.

— Кружку пива!

— Видите ли, у нас…

Мегрэ посмотрел на него так красноречиво, что официант послушно нацарапал что-то на талоне… Вот такие самые талоны посылали на кухню… Мегрэ следил взглядом, какое путешествие совершит его талон… В задней стене дансинга, справа от оркестра, было нечто вроде люка.

За стеной находились застекленные клетки — кафетерий, кухня, пекарня, помещение для мойки посуды, «курьерская столовая», а в самом конце коридора, возле проходной и контрольных часов, — раздевальня, и в ней около сотни металлических шкафов.

Кто-то смотрел на Мегрэ, он это почувствовал и уловил взгляд Зебио, который танцевал с перезрелой дамой, увешанной драгоценностями.

Что это, обман зрения? Мегрэ показалось, что Зебио взглядом указывает ему на кого-то. Мегрэ поискал глазами, и его как будто кольнуло: он увидел Освальда Дж. Кларка, танцевавшего с гувернанткой своего сына Эллен Дерромен.

Они, казалось, ничего и никого не замечали вокруг. Оба были в угаре любовной страсти. Оба двигались плавно, с застывшей на губах томной улыбкой, и, по-видимому, чувствовали себя единственной парой в этом дансинге, единственной в целом мире, и когда музыка кончилась, они еще мгновение стояли неподвижно, прежде чем направиться к своему столику.

Мегрэ заметил тогда на лацкане элегантного смокинга мистера Кларка узенькую полоску крепа — таким образом вдовец носил траур по покойной жене.